Одноклассники smerti - Анна Литвиновы

Дима, пораженный, застыл на пороге.

А Петрович за его спиной философски протянул:

— Да-а… Хрена я теперь с него за ремонт стрясу…

Надя

Версия, которую взялись разрабатывать менты, гласила: Степан отравился некачественным алкоголем.

Надя считала, что это ерунда полная. Она, конечно, не судмедэксперт, но медициной интересовалась. И прекрасно знала, что даже самый ядреный суррогат убивает человека небыстро. Сначала общая слабость, потом — «мушки» перед глазами, перебои в сердечной деятельности и лишь через несколько часов судороги и остановка дыхания. Но в два часа ночи Степка был абсолютно здоровым и трезвым, а в пять вдруг немыслимо, безнадежно мертв. И при чем здесь спиртное?! Ведь даже в лихие девяностые подделки под «Рояль» так быстро не убивали!

— Я тоже пытался им втолковать, что вряд ли Степа сам отравился, — поддержал ее Полуянов, — но они меня и слушать не стали. Сигналы, спрашивают, раньше поступали, что в квартире притон? Поступали. В отделение в нетрезвом состоянии гражданин Ивасюхин доставлялся? Доставлялся. С разной рванью по подворотням пил? Пил. Вот мы и делаем выводы. И повод у него был: только вчера из СИЗО освободился. Вернулся домой, решил отметить, а на хорошее бухло денег не хватило. Все, мол, абсолютно логично.

— Но Степка ведь не собирался вчера пить! Говорил, что устал и мечтает только до постели добраться! — выкрикнула Надежда.

— Алкоголикам верить нельзя, — пожал плечами Полуянов.

Спокойно встретил гневный взгляд подруги и пояснил:

— Это мне менты так сказали.

— Но ты-то понимаешь, что он не пил! Тем более — в ванной! И какой-то суррогат! — продолжала возмущаться девушка.

— Ну я, в отличие от тебя, с привычками Ивасюхина не знаком… Да еще в подробностях… — пожал плечами журналист. И поспешно, едва взглянув на наливающуюся багрянцем Надежду, прижал палец к губам: — Все-все. Успокойся. Согласен, что Степан не мог. Верю. Более того — я уже Митьке позвонил. Ну, тому оперу, что дело о смерти Коренковой ведет. Из постели его выдернул. — Дима взглянул на часы и поспешно встал: — Уже опаздываю. Мы с ним через сорок минут в отделении встречаемся.

— И о чем ты будешь с ним говорить? — требовательно поинтересовалась Надежда.

Полуянов вздохнул:

— Пока не решил. Выскажу, наверно, наши подозрения в адрес Сладковой… Пусть проверят: не она ли сегодня ночью у Степана побывала?

Но уверенности в его голосе не было.

— Ты же вчера утверждал, что убийца — она, — напомнила Надя.

— А вот сейчас сомневаюсь, — признался Дима. — Да и как ты себе это представляешь? Она что, на своих каблуках к Степану среди ночи явилась с паленой водкой? Давай, мол, махнем, одноклассничек?

— Мы ведь знаем, что Людка не сама убивает. Дала своему наемнику задание… — возразила подруга.

— Когда успела?! Степана освободили утром. Людмила об этом узнала от тебя…

— Из больницы она уехала в начале двенадцатого. А со Степаном мы расстались только в два, — напомнила Надя. — Вполне могла своего убийцу нацелить.

— А по-моему, не до того ей вчера было, чтобы задания раздавать, — возразил Дима. — Не помнишь, она ведь без ключей осталась? Ей наверняка пришлось квартиру взламывать, замки менять!..

— Ну, может, она раньше задание дала, — не сдавалась Надя. — Сразу, как вышла из больницы. Еще до того, как обнаружила пропажу ключей.

— Короче, ты — за Сладкову, — внимательно взглянул на нее журналист.

— А знаешь… — протянула Надя. — На самом деле тоже уже нет…

— Почему? — он пытливо уставился на нее.

— Да потому! Со вчерашнего дня у меня одна пословица в голове вертится. Догадываешься, какая?

— Я, конечно, тебя близко знаю, но не до такой же степени, чтоб мысли твои читать!

— Лающая собака не кусается. Это, по-моему, как раз про Людку сказано… — задумчиво произнесла Надежда. — Вот лаяла она вчера, слюной брызгала, вся ненавистью сочилась. Ко всем нам. Но лично мне от ее нападок ни холодно, ни жарко. Что, на каждую бешеную бабку, что в трамвае орет, внимание обращать? Пусть себе бесится.

— Но мы ведь предполагаем, что она не просто бесится, а убивает, — возразил журналист.

— Тоже нестыковка, — вздохнула Надя. — Вот убила она — или по ее заказу — Ленку Коренкову. Получается, месть состоялась. Значит, ей уже не злиться, а торжествовать надо. Но Сладкова-то — не злорадствует, а продолжает злобствовать! Слышал бы ты, как она Коренкову крыла! А чего ругать, если она сама ее грохнула?! Уже смысла, по-моему, нет. И, кстати, еще одно. На нас, ну, на девчонок, она и правда была в большой обиде. А про Степку как раз куда спокойнее говорила. — Надя покраснела, смущенно опустила глаза: — Только о том, что ей горько было из-за того, что все его внимание — нам… мне… А на нее он и не смотрел. И за что его убивать — раз он ей, похоже, нравился? Разве не логично?

— Ох, Надя! — вскричал Полуянов. — Да конечно, логично! Но только кто тогда? Кто? Раз не историк, не Сладкова?!

Митрофанова потупилась:

— Не знаю.

Дима внимательно взглянул на нее:

— А по-моему, ты чего-то недоговариваешь.

Девушка склонила голову:

— Ну… возникла тут у меня одна мысль. Даже нет. Не мысль. Одна десятая, одна сотая мысли…

— Говори.

Она открыла было рот — и тут же осеклась:

— Нет. Не могу. Я не права.

— Надя, — твердо сказал он, — давай мы вместе будем решать, права ты или нет. Мы ведь команда. Правильно?

На глазах Нади снова выступили слезы.

— Димочка! — взмолилась она. — Ну не мучай меня, пожалуйста! У меня голова болит смертельно! И в ушах шум. Да еще ночь опять почти бессонная. Вот и вошел в голову какой-то бред…

— Но почему ты сказать-то не хочешь?! – воскликнул Полуянов. — Я сразу и рассужу: бред — или нет.

— Нет, не могу я человека огульно в убийцы записывать!

— Да никого ты в убийцы не записываешь! Мы всего лишь обсуждаем версии, понимаешь! И к тому же, — он снова взглянул на часы, — мне хоть будет что Митяю, ну, оперу, предъявить!

— Нет! — возмутилась Надя. — Вот уж оперу ничего предъявлять, пожалуйста, не надо! Я ведь сказала тебе: это полная ерунда! И ни единого доказательства! А ты уже предъявлять собрался! Чтобы человека несправедливо обвинили!

Она бессильно откинулась на стуле, прикрыла глаза.

Полуянов, чертыхнувшись, ушел в комнату. Долго там ворчал — искал чистую футболку и на что сменить мокрые до коленей джинсы.

Но когда журналист вновь появился на пороге кухни, Надя уже сумела взять себя в руки. И спокойно произнесла: