Сон страсти - Александр Александрович Блок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Милый, никогда не забывай меня: мы очень тесно связаны. Мне это так ясно, так ясно теперь, сейчас, когда небо такое голубое и нежное. <…>
Белый – Блоку
<10 или 11 апреля 1906. Москва>
Саша, милый, милый, мой неизреченно любимый брат,
прости, что я этим письмом нарушаю, быть может, тишину, необходимую для Тебя теперь. Но причина моего письма внутренно слишком важна, чтобы само письмо я мог отложить. Прости, прими, и если нет времени и настроения, ради Бога, не отвечай. Ответишь потом когда-нибудь. Не ответа хочу я: я хочу только высказаться перед Тобой, потому что я хочу, чтобы все мои поступки и намерения были четко означены.
Ты знаешь мое отношение к Любе; что оно все пронизано несказанным. Что Люба для меня самая близкая изо всех людей сестра и друг. Что она понимает меня, что в ней я узнаю самого себя, преображенный и цельный. Я сам себя узнаю в Любе. Она мне нужна духом для того, чтобы я мог выбраться из тех пропастей, в которых – гибель. Я всегда борюсь с химерами, но химеры обступили меня. И спасение мое воплотилось в Любу. Она держит в своей воле мою душу. Самую душу, ее смерть или спасение я отдал Любе, и теперь, когда еще не знаю, что она сделает с моей душой, я – бездушен, мучаюсь и тревожусь. Люба нужна мне для путей несказанных, для полетов там, где «все новое». В «новом» и в «Тайне» я ее полюбил. И я в с е г д а верю в возможность несказанных отношений к Любе. Я всегда готов быть ей только братом в пути по небу.
Но я еще влюблен в Любу. Безумно и совершенно. Но этим чувством я умею управлять.
И вот теперь, когда мне ясно, что все дальнейшее для меня в «Главном» (в том, что привело к Мер<ежковским>) быть или не быть, – соединено с отношением моим к Любе, я не могу не вносить в эти отношения сериозности необычайной. Ведь решается для меня вопрос, стоит или не стоит жить. Ведь душа-то моя в руках у Любы. Ведь она мне душу не вернула. Ведь стремясь к дружбе и общению с ней, я стремлюсь к самой высокой чистоте и ясности – к свету и правде. Ведь близость и общение с Любой для меня прежде всего единственно возможный путь просветить и возвысить другое мое чувство к Любе (влюбленность). Раз нет этого общения и просветляющего зова к высям, я срываюсь. Вот почему теперь этой весной мне так важно и необходимо видаться с Любой, чтобы привести к должным нормам свое отношение к Любе. Пока точной выясненности нет, каждый миг для меня – острый нож в душу, каждый день без нее ужас. Я не могу строить своих чисто внешних планов, без того, чтобы не поговорить с Любой долго, внимательно. Пойми, Саша, что вот уже месяц, как все часы мои – ножи, воткнутые в сердце, что эта боль не стихнет, пока я обстоятельно не поговорю с Любой как на духу, пока я не прочту у нее о своей душе, которой у меня теперь нет. Ведь за своей душой я должен вернуться в Петербург и видеться с Любой. Более без души я жить не могу. Саша, если Ты веришь в меня, если Ты знаешь, что я не могу быть благороден, Тебе мне нечего объяснять, чтобы Ты не думал обо мне внешне, дурно и пошло. Ты – не такой. Ты должен взглянуть на мои отношения к Любови Дмитриевне только с двух противоположных точек зрения. Или поверить в несказанность моего отношения к Любе; но тогда, тогда я должен, прежде чем ехать за границу, или определяться в ненужном и внешнем, теперь же видеться с Любой. Ты должен снять с меня все тени, которые на меня могут быть наброшены просто необычностью со стороны внешнего моих отношений к Любе. Тогда, например, я не понимаю, почему должен я отложить поездку в Петербург. Если Тебе нельзя быть со мной, ведь я приеду к Любе, чтобы многое, многое из заветного и глубокого выяснить себе – чтобы понять тайны Вечности и Гроба, которые вокруг меня разверзлись. <…>
Если же все мои отношения к Любе мерить внешним масштабом (Ты это имеешь право), тогда придется отрицать всю несказанность моей близости к Любе; придется сказать: «Это только влюбленность». Но тогда мне становится невозможным опираться на несказанный критерий: тогда я скажу Тебе: «я не могу не видать Любу. Но признаю Твое право, взлянув на все “слишком просто”, налагать veto на мои отношения к Любе». Только, Саша, тогда начинается драма, которая должна кончиться смертью одного из нас. Стоя на первой, несказанной, точке зрения, я готов каждую минуту сойти на внешнюю точку зрения. Милый брат, знай это: если несказанное во мне будет оскорблено, если несказанное мое кажется Тебе оскорбительным, мой любимый, единственный брат, я на все готов! Смерти я не боюсь, а ищу. <…>
Милый, милый брат, повторяю еще раз, что люблю, люблю Тебя.
Твой брат Боря
Белый – Блоку
<5 мая 1906. Дедово>
Дорогой Саша, милый, люблю Тебя. Поздравляю Тебя с окончанием экзаменов. Желаю всего, всего радостного.
Я в Дедове. Здесь тихо. Встает передо мной Солнце безвременья.
И жизнь, и смерть в один свет неугасимый сливается.
Тихо, покорно молюсь свету. Светоносный восторг со мною. Он несет меня на волнах ветра. Будет ветер. Ветер всегда. Все летит, исчезая, овеянное ветром. Ветер гонит миры. Мы забываем о ветре. Но прислушайся: каким потоком обуреваемо все? Все несется – несется.
Все в буре. Буря счастья и буря смерти – один ветер. Ветер веет. Ветер говорит слова неизреченные. Говорим и мы, исполненные ветра.
Неизвестно, откуда приходит ветер и куда уходит.
Неизвестно, откуда приходим и куда идем.
Идем в ветре, с ветром.
Ветер впереди. И в прошлом тоже.
Ветер.
Люблю Тебя нежно. Да будет ветер с Тобою всегда ныне и присно и во веки веков.
Боря
Блок – Белому
<8 августа 1906. Москва>
Приехали говорить, сейчас возьмем комнату поблизости и пришлем за Тобой.
Белый – Блоку
<9 августа 1906. Дедово>
Саша, милый,
Я готов на позор и унижение: я смирился духом: бичуйте меня, бегите от меня, а я буду везде и всегда с Вами и
