Дорога соли - Джейн Джонсон

Когда женщина настойчиво повторила, что ей нужна кора корня хлопчатника, он очень рассердился.

— Постыдитесь спрашивать такие вещи. Это противно воле Всевышнего!

Когда Мариате выпадал случай идти на базар, она прямиком направлялась к караван-сараю, подходила к путешественникам и заводила разговор о том, что ее братья скоро собираются идти с товарами через пустыню и ей страшно за них. Будущая мать внимательно слушала рассказы про засыпанные колодцы и больных верблюдов, про песчаные бури и зыбучие пески. Другая женщина, наверное, пришла бы в отчаяние от этих страшных историй, но Мариату переполняла яростная решимость и уверенность в себе, которую она унаследовала от своих предков. Она упорно продолжала задавать вопросы и старалась твердо запоминать все, что ей говорят. От одного путника Мариата узнала, на какие места верблюда седоку следует обращать особое внимание, другой сказал, сколько примерно может стоить доброе, выносливое животное. Таких денег у нее не было, но это нисколько не охладило Мариату. Что-нибудь обязательно подвернется. Она переходила от одного верблюда к другому, оглядывала их с ног до головы, сравнивала.

Однажды, когда Мариата разглядывала очередное животное, к ней подошел какой-то человек, лицо которого было замотано покрывалом, и спросил:

— Ну что, нравится?

От неожиданности Мариата растерялась и промямлила:

— Кажется… да, ничего себе.

— У этой верблюдицы отвратительный характер, она ненавидит все человечество. Еще у нее мерзкий голос и укус — ядовитый, как у змеи. Кроме того, она почти не поддается дрессировке. Короче, животина похожа на всех тех женщин, которых я знал в жизни.

— Что ж, прекрасное независимое животное, — засмеялась Мариата.

Они помолчали, потом торговец снова заговорил:

— Я видел вас в караван-сарае. Зачем вы сюда ходите?

Мариата быстренько пересказала свою легенду про братьев, отправляющихся в длительное путешествие.

Мужчина выслушал ее с явным недоверием.

— Должно быть, вы очень беспокоитесь за своих братьев.

— Да, — ответила Мариата и почувствовала, что краснеет.

Тогда она быстренько добавила в свой рассказ подробностей, начав с того, что в караване, с которым идут ее братья, возможно, понадобится еще один верблюд, но не успела изложить и половины своего путаного вранья, как увидела, что старика-торговца не так-то просто надуть.

— Не делай этого, — впившись в нее глазами, произнес он.

Мариата шагнула назад и спросила:

— Не делать чего?

— А того самого, что я вижу у тебя в глазах.

— А что вы видите в моих глазах?

— Пустыню.

— Я…

Она хотела было уйти, но старик тронул ее за руку.

— Не обижайся. Я много времени провел в пустынях, зрение у меня острое. С таким цветом кожи и глазами… ты, наверное, из народа кель-тайток, верно? В этих местах нечасто можно встретить человека с такой родословной.

Мариата с удивлением заметила, как он поправил тагельмуст, поддернув его повыше и закрывая еще большую часть лица, чем прежде. Это был жест величайшего уважения, такого она давно уже не видела.

— Отсюда я отправляюсь на север. Эта верблюдица мне больше не нужна, как и снаряжение, необходимое для перехода через пустыню. Можешь все это взять. Заодно прими мое благословение.

Она смотрела на него так, словно потеряла дар речи.

— Но я не могу… просто взять их у тебя.

— У тебя впереди ночь, чтобы подумать. Завтра я еще буду здесь.

Мариата в страхе и волнении бежала обратно к дому Саари. Неужели чудо, на которое она надеялась, свершилось? Или ей все это привиделось? Уж слишком хорошо все складывалось, чтобы в такое можно было поверить. Но, вернувшись, она обнаружила, что провидение снова вмешалось в ее жизнь. Мама Эркия заболела, причем так тяжело, что Айша носилась по дому, собирая необходимые вещи, которые могли понадобиться в больнице. Они отправлялись в Мекнес.

— А-а, вот и ты! Наконец-то! — сердито воскликнула мачеха. — Быстро собирайся!

— Я? — Мариата непонимающе уставилась на нее.

— В Мекнесе купим тебе свадебное платье.

Именно этого Мариате хотелось меньше всего, но она искусно скрыла испуг и запротестовала:

— Нет-нет. Мекнес — большой город, мне страшно туда ехать. Я уверена, что вы с Хафидой выберете для меня как раз то, что надо. Я вам буду только мешать.

С бьющимся сердцем она ждала ответа.

Айша задумчиво цыкнула зубом.

— Пожалуй, ты права. Ладно, остаешься здесь и будешь готовить еду для мужчин. Каждый день полдник и что-нибудь на вечер, после закрытия магазина. Через неделю мы вернемся, иншалла. Маме Эркии очень не понравится, если она пропустит свадьбу.

И ведь верно. Говорить старуха не могла, но смотрела на Мариату дурным глазом всякий раз, когда та проходила мимо.

Женщины уехали утренним автобусом, который отправлялся в Мекнес на рассвете, как следует закутав маму Эркию в шерстяные одеяла. Скоро и мужчины ушли открывать бакалейную лавку. Мариата осталась одна. Тишина, воцарившаяся в доме, казалась ей странно гнетущей, словно в пустых комнатах таилась некая сила, в любую минуту готовая помешать ее побегу. Мариата взяла себя в руки и все-таки обшарила каждое помещение, забирая все, что могло пригодиться в пути, в том числе и бумажные деньги, свернутые в трубочку, которые она, наводя однажды порядок на высокой полке в гостиной, обнаружила в декоративной вазе. С тех пор как Мариата в последний раз держала ее в руках, трубочка заметно полегчала. Она догадалась, что часть денег Айша взяла с собой, но оставалась еще довольно приличная сумма. Она сунула деньги в кожаную сумку, привезенную из Адага, ту самую, что сшила для нее Тана. Там уже лежали небольшой нож, на рукоятке которого виднелись письмена на тифинаге, оселок, два кремня, моток веревки, три свечи, несколько небольших пучков трав, агадесский крест,[70] блестящий металлический цилиндр, назначение которого Мариата и сама не знала, и обрывок свадебного халата Амастана, на котором засохла кровь.

В бакалейную лавку она пришла незадолго до полудня, надев свое самое красивое платье. Азаз и Байе сидели у двери и играли в карты на пыльной мостовой. Усман со своим деверем Брахимом были внутри, пересыпали рис из мешка в пластиковую бочку, до которой крысы уж точно не доберутся. За их работой лениво наблюдали несколько покупателей, которым спешить было некуда и совсем не хотелось выходить под палящие лучи полуденного солнца. Все с любопытством повернули головы в сторону вошедшей Мариаты. Она появилась неожиданно, с большим таджином в руках и с сумкой, полной лепешек, на локте. Весело улыбаясь, она поставила все это на стойку и демонстративно сняла крышку с горшка. Из него поднялось густое облако ароматного пара, щекоча ноздри присутствующих, и все немедленно догадались, что в нем содержится не что иное, как густо приправленное пряностями нежнейшее мясо барашка. У покупателей, как по команде, вытянулись шеи и зашевелились носы. Усман удивленно уставился на свою дочь.

— Мариата, похоже, ты все это время искусно скрывала свой талант, — сказал он, пристально глядя на нее. — Или нарочно изводила мачеху?

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми, невинными глазами — ни дать ни взять воплощение послушной дочери, которая знает свой долг, — повернулась и бегом понеслась домой, зная, что теперь ее точно долго никто не хватится. Там Мариата переоделась, достала дорожное снаряжение и хорошенько закутала голову платком, чтобы ее никто не узнал. С бьющимся сердцем она вышла на улицу, быстро пролетела через базар и зашагала по переулку, который вел к караван-сараю. А вдруг тот торговец ушел вместе со своей верблюдицей? Или же Мариата его не поняла и он совсем не то имел в виду?

Она вошла под тростниковую крышу, где все путешественники, проходящие через город, оставляли своих верблюдов и ночевали, завернувшись в попоны, в небольших закутках, примыкавших к караван-сараю и огражденных тонкими стенками. Этого человека и в самом деле нигде не было. Ошеломленная Мариата обошла все, вглядываясь то в одну лежащую ничком фигуру, то в другую. Люди дремали, пережидая дневную жару. Она пыталась вспомнить, как выглядел давешний торговец. Ведь Мариата даже не спросила, как его зовут…

— Дочь Хоггара, уж не меня ли ты ищешь?

Она испытала такое облегчение, что у нее даже коленки подогнулись. Наконец-то, вот он, высокий и, несмотря на возраст, стройный. Его проницательные глаза ощупали ее плотную дорожную одежду, крепкую обувь и сумку с бахромой, заброшенную за спину.

— Я поймала вас на слове, вот и пришла.

Он видел, что ей как можно скорей хочется отправиться в путь, но все равно заставил ее сесть и выпить с ним чаю в тихом уголке караван-сарая, где их никто не мог подслушать. Не торопясь, аккуратно, педантично соблюдая все детали церемонии чаепития, принятые у туарегов, торговец вскипятил воду на маленькой жаровне, заварил чай в небольшом серебряном чайничке. Все это время Мариата сидела как на иголках.