Одиночество инспектора Уэста. Сатанинский микроб. Покушение на леди - Джон Кризи

у вас была причина, — согласился я, — и даже сейчас имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его следующей жертвой. Об этом стоит задуматься.

— Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана, — простонал он.

— Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор.

— Вы еще пожалеете, Кэвел. — Едва я сообщил о своем намерении уйти, он снова расхрабрился. — Посмотрим, будете ли вы таким наглым, когда вас вызовут в суд и обвинят в насилии.

— Не болтайте глупости, — коротко бросил я, — никогда вас и пальцем не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете. Но и тут я вас опережу.

Я вышел из дома. Увидел очертания гаража, где должен находиться «бентлик», но меня он ни в коей мере не интересовал. Если люди хотят иметь симпатичную, неброскую и обычную машину для воровских или тайных дел, то никогда не будут брать в кредит «бентлик-континенталь». Я остановился у телефона-автомата и под предлогом уточнения адреса Грегори сделал два коротких звонка — Уйбриджу, который, я знал, не мог помочь мне, и Кливдену, который и дал нужный адрес. Оба они весьма нервно восприняли мои звонки на заре, но успокоились, когда я объяснил, что мне срочно нужен адрес, поскольку расследование достигло критической стадии и может задержаться еще на день. Оба старались расспросить о ходе поисков, но ничего не добились, ведь мне действительно ничего не было известно.

В 7.15 утра я нажимал звонок двери в дом доктора Грегори, точнее дом, где жил доктор Грегори. Пансион высшего класса, который содержала вдова с двумя дочерьми. У подъезда стоял морской синевы «фиат-2100» автомобиль Грегори. Было еще совсем темно, холодно и сыро. Я очень устал, и нога так сильно болела, что я с трудом соображал, что же надо делать.

Дверь открылась, вышла полная седая женщина. Это была сама хозяйка, миссис Уитхорн. По слухам, хозяйка беспечная, довольно свободных правил вольготного пансиона. Желающих поселиться в этом пансионе было много: хозяйка славилась своими кулинарными способностями.

— Кого это принесло так рано? — добродушно-ворчливо спросила она. Надеюсь, не полицию.

— Именно ее, миссис Уитхорн. Моя фамилия Кэвел. Мне хотелось бы видеть доктора Грегори.

— Бедный доктор Грегори! Он уже достаточно общался с вашими людьми.

Ну, заходите-ка лучше, а я пойду посмотрю, встал ли он.

— Укажите его комнату, я сам отыщу, если не возражаете, миссис Уитхорн. — Она на минуту замешкалась и потом неохотно объяснила, куда идти.

Пять ярдов по большому холлу, затем в боковой проход и — я оказался у двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на ногах, но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат, наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.

— Кэвел? — сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда, он был по крайней мере любезен. — Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень усталый.

Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня, наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая машинка и одна стена, полностью занятая книгами, — вот и все, что здесь было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня — белый пепел от сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах, слабый, трудноуловимый.

— Чем могу быть полезен, Кэвел? — спросил Грегори.

— Обычные вопросы, доктор Грегори, — спокойно сказал я. — Знаю, время весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута.

— Вы совсем не спали? — проницательно спросил он.

— Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется, он не очень обрадовался, что его вытащили из постели.

— Макдональду это наверняка не понравилось, — деликатно сказал Грегори. — Он довольно несдержанный человек.

— Вы с ним в хороших отношениях? Друзья?

— Скорее коллеги. Я ценю его работу. Но почему вы об этом спрашиваете, Кэвел?

— Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас имеется алиби на прошлую ночь?

— Конечно, — озадаченно ответил он. — Я все рассказал мистеру Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был на дне рождения дочери миссис Уитхорн...

— Простите, — перебил я его, — речь идет о позавчерашней ночи, не прошедшей.

— Ага, — с беспокойством поглядел он на меня, — что, были... были еще убийства?..

— Больше не было, — успокоил я его. — Итак, доктор?

— За позапрошлую ночь? — слегка улыбнувшись и пожав плечами, переспросил он. — Алиби? Если бы я знал, что мне нужно будет представить алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер Кэвел?

— Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера.

— Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате и работал над книгой. Можете назвать это трудовой терапией после всего случившегося. — Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес:

— Впрочем, не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В некотором роде я отлично поработал: целых три страницы. — Он улыбнулся несколько иначе. — Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и страница в час.

— А какого рода эта книга?

— По неорганической химии. — Он покачал головой и задумчиво добавил:

— Люди не будут толпиться у книжных прилавков, чтобы купить ее. Круг читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен.

— Эта книга? — кивнул я в сторону стопки листов.

— Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она вам ничего не скажет.

Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда пишу, то предпочитаю итальянский язык.

Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как он говорит по-английски. Вместо этого я спросил:

— Вы ее сразу печатаете на машинке?

— Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать.

Одну минуточку!.. — Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом подбородок. — Машинка. Должно быть, ее слышали.

— Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно?

— Не уверен. Я специально выбрал эту комнату, чтобы никому не докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите.

Да, да, кажется, я слышал