Варяг победитель - Глеб Дойников

— Всеволод Федорович. Богу — богово, кесарю — кесарево, а мне, капитану трампа — трампово. Я еще не дорос и не уверен, что когда-либо дорасту до командования броненосным линейным кораблем. Я готов выполнять любую работу, связанную с транспортами, но от командованиея крейсером в бою — увольте. Поверьте — я не боюсь попасть под обстрел, я боюсь, что мое абсолютное незнание военно-морского дела может привести к катастрофе, в которой к тому же пострадаю не только я, но и полтысячи экипажа моего корабля, а может, и не только моего. Я не могу командовать людьми, когда сам не знаю всего того, чем они занимаются.

"Черт, как про меня ведь говорит…", — пронеслось в голове Карпышева, — "если кто его и может понять на все сто, то это я".

— Хорошо, Сергей Владимирович, если вы и правда уверены, что броненосный крейсер в линейном бою — это пока не для вас, то мы подыщем вам работенку по профилю. Вы японские порты хорошо знаете?

— Ну, на «Сунгари» приходилось хаживать в Нагасаки, Хакодате и в Йокогаму, а что собственно? Нам туда до конца войны путь заказан.

— Да мне надо, чтобы вы туда ночью тишком с десяк подарочков доставили, типа того, что «Сунгари» на части разнес… Ну а по пути будете ловить японских купцов и проверять всех остальных, кто вам на дороге попадется…

Третьим крейсером-купцом[61] стала «Оклахома», дошедшая наконец до Владивостока и реквизированная по решению призового суда за перевозку контрабанды. Командовать ей остался уже привыкший к пароходу мичман Бирилев с «Корейца». Впрочем — теперь уже лейтенант, дождь наград и повышений не обошел стороной и его. Каждый пароход получал по четыре старых шестидюймовки, последние вместе с расчетами были реквизированы из береговой обороны. Радости поручиков и нижних чинов из обслуги орудий не было предела — теперь у них тоже был шанс откусить свой кусок японского пирога, а не только завистливо смотреть на счастливых матросов с «Варяга» и «Корейца». Сухопутное начальство, после обещанной Рудневым доли в трофеях, тоже подозрительно быстро нашло лазейку в законодательстве и отпустило своих людей и орудия на охоту с благославлением. Орудия ставились на нос, корму и по одному на каждый борт. Кроме этого, каждый пароход получал по три семидесятипятимиллиметровки и по одному минному аппарату на каждый борт, орудия и минные аппараты с расчетами все одно снимались с крейсеров.

После проведенного в пожарном порядке переоборудования (все работы тут же, на месте, оплачивались наличными лично Рудневым из его доли «призовых», который брал долгие и нудные расчеты с казной на себя) крейсера были готовы к выходу в море через две недели. Задачи они получили, исходя из своих характеристик — быстрая «Лена» должна была сбегать к Цусимскому проливу, где ей вменялось в обязанность досматривать, арестовывать и топить все японские пароходы, особо акцентируясь на судах с военными грузами для армии в Корее. Медлительные «Оклахома», переименованная в «Неву», и «Мари-Анна», теперь «Обь», направлялись к тихоокеанскому побережью Японии. Кроме охоты за транспортами каждому из них были поставлены задачи по обстрелу побережья. Ну и на всякий случай они получили по дюжине мин с приказом вывалить их в водах японских портов, если предоставится шанс. Любой пароход, который можно было переооборудовать в еще один крейсер, подлежал отправке во Владивосток. То же относилось к угольщикам и судам с ценным грузом. Остальные японские и пойманные на контрабанде транспорта подлежали немедленному утоплению. То же относилось к рыболовецким шхунам. Самодвижущиеся мины разрешалось использовать только при утоплении транспортов с военными грузами при отсутствии времени на закладку подрывных зарядов и против боевых кораблей японского флота, если от последних не удастся оторваться. За несколько дней до выхода крейсеров в море в Питер полетела шифровка Вадику — на будущих колебаниях акций страховых компаний тоже можно было попытаться сыграть. Каждый выход из Владивостока и возвращение вспомогательных крейсеров обратно их сопровождали все боеспособные крейсера отряда, пока это были «Россия», "Громобой" и «Богатырь», кроме того, они периодически и всегда неожиданно срывались Рудневым на учения в залив… «Варяг» все еще стоял в доке, а на «Рюрике» велись работы по переоборудованию.

Заодно это приучало и команды, и население города к тому, что крейсера ходят в море регулярно, непредсказуемо и это так же естественно, как восход и заход солнца. Помнится, еще британский адмирал Тови вспоминал, что во время второй мировой войны линкоры под его командованием выходили в море чаще, чем его эсминец во время первой. Так что резервы для более интенсивного использования флота были.

Кроме того, Руднев, памятуя о неслабой японской разведывательной сети в городе, посадил двоих жандармов потолковее на телеграфе. Он бы предпочел вообще прекратить всякое частное сообщение, но это было не в его власти. Уже через десять дней такой скрытой цензуры были выявлены адреса, в основном корейские, на которые торговцы слали запросы на товары в количестве, подозрительно совпадавшем с численностью ушедших в этот день из порта кораблей. Чтобы дезорганизовать японскую разведку и вызвать недоверие к шпионам, засевшим в городе, адмирал приказал периодически посылать на выявленные адреса телеграммы тем же шифром, беря количество кораблей с потолка. "В крайнем случае, — заявил он, — какому-нибудь китайцу придет на три-четыре швейных машинки больше, чем он просил. Невелика беда, а вот Камимуре мы нервы потреплем."

Следующий месяц стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Руднев играет с японцами в пока еще не изобретенный пинг-пинг. Первый выход крейсеров в море прошел как по маслу — их там просто никто не ждал и ловить не собирался. «Нева» и «Обь» благополучно сходили к берегам Японии, вернувшись через три недели. В качестве трофея «Обь» привела небольшой, тысячи на три тонн, но достаточно быстроходный — четырнадцать узлов, угольщик, который убил двух зайцев — во Владивостоке появился еще один вспомогательный крейсер и лишние пятьсот тонн угля. Правда, уголь был местный, японских копей, но для отопления на стоянке вполне пригодный. «Неве» не так повезло — японская каботажная мелочь, попавшаяся ей, не стоила того, чтобы тащить ее во Владивосток, и была утоплена на месте. Кроме того, оба крейсера утопили с десяток рыболовных шхун и осмотрели четыре нейтральных парохода, на которых ничего предосудительного обнаружено не было. Изюминкой стали две дюжины мин, поставленых в двух банках, на траверзе Хакодате и на выходе из Сунгарского пролива. Все прибрежные воды Японии, с подачи Руднева, были объявлены русским МИДом зоной боевых действий в ответ на обстрел Владивостока и минирование акватории Порт-Артура. В ответ на протест британского Форейн Оффиса последовала нота, в которой Россия обещала прекратить мирование территориальных вод Японии, если Япония пообещает не загрязнять минами вод русских, на что японцы, естественно, пойти не могли.