Чорный переворот - Алексей Птица

в самых невероятных и соблазнительных позах. «А гори оно всё синим пламенем!» — родился у него в душе крик, но… но наружу вырвался лишь тихий невразумительный писк полузадушенной мыши.

— Зачем вам паспорт? — глухо спросил он. — Вы же всё равно на негра похожи, а не на европейца.

— Ну, а вдруг я хочу русским негром быть, а не эфиопским? Что, нельзя?

— Можно, но трудно. Я никогда не занимался этим.

— Все мы когда-нибудь и что-нибудь делаем в первый раз, — глубокомысленно заметил я. — Подумай ещё, а я зайду на неделе. Может быть, через день или два, а может, через три. Короче, как карта ляжет. А пока бывай, Миша!

Измайлов тупо смотрел на закрывшуюся за негром дверь и переваривал информацию. Уж чего-чего, а такого он никак не ожидал! Пятьсот долларов, целых пятьсот долларов! А если, если… «Сам документ украсть не проблема, — думал Михаил. — Проблема всё оформить и поставить печать, которая хранится у начальницы. И вообще лучше всего провернуть это через какой-нибудь другой паспортный стол». Да проблема, но Миша не привык сдаваться. Надо думать, надо думать.

Его лицо раскраснелось, кровь прилила к голове так, что зашедшая сотрудница удивилась.

— Михаил, а ты почему такой красный? Не жарко вроде…

— Голова что-то разболелась, Марь Ивановна. Пойду, на свежий воздух выйду.

— Сходи, покури, — кивнула она. — Хотя ты ж у нас не куришь… Но всё равно пойди, проветрись.

Выйдя на улицу, он постоял там минут десять и вернулся. Михаил не хотел принимать предложение странного негра, потому как очень боялся. Однако его мозг сам собой уже подыскивал варианты решения этого вопроса. Странно устроена голова: ты хочешь одного, а она думает о другом. Впрочем, в некоторых случаях решение принимает совсем не голова, а кое-что гораздо ниже. И хорошо, если это сердце!

В общем, сам того не желая, паспортист принялся выискивать возможность выкрасть бланк документа, чтобы сделать нужный паспорт. А печать… А что печать? Как только он получит деньги, то сразу уволится! А может, и не сразу, но следы скроет. Всё равно сейчас такой пофигизм пошёл, что паспортный стол никому не интересен стал. Благословенные наступили времена!

* * *

Наполненный радостным ожиданием, я буквально летел к нужному дому, чтобы увидеть, наконец, свою любимую и сделать ей предложение руки и сердца. Ну, может быть не сразу, а через пару ночей, но сделать обязательно. Идти пришлось не очень далеко, и вскоре я уже стоял у подъезда. Перед тем как войти, я осмотрел себя. Оделся я в лучшее, надеясь произвести впечатление на родителей Любы, а заодно и к костюму заново приспособиться. А то привык ходить в майке да шортах, отвыкать пора.

С замиранием сердца вошёл в подъезд и поднялся на пятый этаж. Постоял немного, глядя на обитую дерматином дверь, и изо всех сил нажал на кнопку звонка. Затилилинькал звонок, и наступила тишина. Никто не спешил распахнуть мне не то что объятия, но даже дверь. Зря я всё же днём явился. Наверное, Люба ещё на работе. Но рука сама вдруг повторно нажала на кнопку звонка.

— Слышу, слышу, — послышался из недр квартиры женский голос, и раздались шаркающие шаги. Дверь открылась, явив мне пожилую женщину в цветастом халате. Увидев меня, она застыла в глубочайшем удивлении.

— А вы к кому?

— Любовь Владимировна Неясыть здесь проживает?

— Здесь, но её сейчас нет дома.

— А где она? На работе?

— Она уехала в командировку.

— Куда? — спросил я, пребывая в полной растерянности.

— В Таджикистане землетрясение произошло. Пришла разнарядка отправить несколько врачей на помощь. Вот она и попала туда. А вы кто?

— И давно она уехала? — мрачно спросил я, опуская пока ответ на её вопрос.

— Да уж недели две как.

— Понятно. Я её коллега по работе в Эфиопии, врач-хирург. Вот приехал с ней повидаться и передать ей слова благодарности от людей, которых она спасла.

— Ой, да что же вы стоите тогда на пороге, проходите в комнату, не стесняйтесь, — засуетилась женщина, всплеснув руками.

Я пожал плечами: уж чем-чем, но стеснением я совершенно не страдал. Кивнув, я вошёл в квартиру, получил на ноги старые тапочки и прошёл вслед за хозяйкой на маленькую тесную кухоньку. На плите стоял чайник. Женщина схватила коробок спичек, энергично потрясла его и, выудив оттуда спичку, тут же зажгла под чайником огонь.

— Фу, — дунула она на спичку и обернулась, завалив меня вопросами: — А вы давно её знаете? И как она вам? Много ли людей спасла?

— Полгода. Замечательная. Очень много.

— Ой, как хорошо. Люба всегда была отзывчивой девочкой, обо всех заботилась. Она настоящий врач, если бы не… — тут женщина осеклась и переключила разговор на другое.

— Да-да, — несколько невпопад произнёс я.

Я вполуха слушал болтовню матери Любы Неясыть, отвечая ей мимоходом, и напряжённо раздумывал над тем, что же мне теперь делать. Таджикистан — это совсем не то место, где стоить жить красивым молодым женщинам. Я помнил ещё рассказы родителей, да и газеты читал. То, что там творили в девяностые годы «вовчики» и «юрчики», страшнее любого триллера. Значит, надо ехать. Выбрав момент, я вклинился в монолог матери Любы.

— Она хоть адрес-то оставила?

— Ой, я буквально на днях письмо от неё получила, — женщина вспорхнула с табуретки и бодро метнулась в комнату, разговаривая сама с собой: — Да где же оно? Вот, нашла. Тут и адрес её указан.

— А можно мне его переписать?

— Да, конечно, держите ручку и тетрадку.

Я принял из её рук тонкую школьную тетрадь в линеечку, вырвал лист и, взяв шариковую ручку, переписал адрес. Ручка обильно пачкала пастой бумагу, но на этот раз я решил не рисковать и переписать адрес.

— Спасибо за чай. Мне пора.

— Жаль, что вы с ней не встретились. Она у меня такая хорошая. Вы ей напишете?

— Не беспокойтесь, я напишу. Спасибо за адрес.

— Это вам спасибо, что пришли. А как там в Африке?

— Было неплохо, сейчас идёт война, но мы победим и вернём нашу страну к процветанию.

— Да? Какой ужас, какой ужас! — посетовала добрая женщина. — Война, это всегда очень плохо. Наша страна так много пережила на этой войне, что и не передать обычными человеческими словами. Мой папа там погиб, у моей маме оба брата, и так, в каждой семье.

— Да, я понимаю, — сказал я, после длиной тягостной паузы. — У нас тоже невесело, но надо жить дальше, несмотря ни на что.

— Да, — поддакнула женщина.

— Мне бы хотелось завершить нашу встречу всё же не на грустной ноте. Мне нравиться ваша дочь. И