Волчья хватка - Сергей Алексеев

Ражному хватило короткого ослабления, чтобы загнать два пальца к своему горлу — воздух в лёгкие пошёл живее, хотя для каждого поверхностного вдоха приходилось с силой давить на череп противника. Потом он почувствовал под удивительно тонкой кожей на голове толстый кровеносный сосуд, чуть продвинул пальцы ещё и передавил его.

— Сейчас у тебя начнёт неметь левая сторона лица, — словно бы предупредил он: язык движений и действий араксов был иногда выразительнее, чем речь.

— Ничего, я потерплю, — сохраняя полное спокойствие, ответил соперник.

Голова Ражного оказалось вздёрнутой вверх, шейные позвонки от перелома спасали многослойные перевитые мышцы, напряжённые до деревянной твёрдости. Он мог видеть только верхушки деревьев и небо: от недостатка кислорода в глазах темнело, и казалось, над Урочищем уже вечер. Нависший на ветвях снег постепенно растаял и весенней капелью опал на землю. Дважды вновь проглядывало мутное солнце и даже грело правый висок, подсушенная листва, сбитая ветром, летела теперь медленнее и доставала ристалища. К вечеру действительно потеплело и, наверное, на земле, пусть на недолгое время, все-таки расцвёл портулак…

Когда на самом деле стемнело, Скиф наконец прекратил усиливать давление и окаменевший, раскалённый замер, ожидая, когда скованный, обездвиженный противник произнесёт:

— Довольно.

Ражный молчал. Вести далее поединок не имело смысла и разумнее было бы сказать это слово, точнее, выдавить его из себя, поскольку язык от перенапряжения, кажется, давно рассосался и не существовал.

Но в роду Ражных никогда не говорили этого слова, и не ему начинать. Пока ещё можно стоять на ногах и дышать один раз в пять минут — надо стоять…

В любой момент инок мог воспользоваться состоянием Правила и в буквальном смысле задавить соперника; он не делал этого, ждал, когда Ражный заговорит.

С темнотой постепенно растащило тучи, и когда на небе заискрились звезды, двоящиеся то ли от утомлённого зрения и недостатка воздуха, то ли от слез, Ражный ощутил присутствие рядом третьего. А третий в поединках араксов был лишним. Даже хозяин Урочища не имел права приближаться к ристалищу, пока не закончится схватка.

Этот третий приближался бесшумно и незримо, однако его выдавало бордовое, с красными сполохами свечение: Ражный находился в состоянии «полёта нетопыря» с того момента, когда Скиф окончательно сковал его кандалами рук.

Теперь было время парить чувствами над землёй…

То, что это не человек, а зверь, он понял в тот миг, когда услышал с правой стороны тихий, злобный рык. Ражный не мог видеть волка, но слишком хорошо знал, что последует за этим: зверь распалял себя и готовился к прыжку.

— Не смей, — просипел он сквозь зубы. Скиф отреагировал мгновенно, сдавил головой горло и вообще перекрыл дыхание. Волчий хищный рык стал напоминать собственный голос Ражного. Должно быть, Молчун сейчас чуть присел на передних лапах, а задние напружинил, чтобы метнуть тело вперёд.

— Не подходи, не делай этого, — хотел сказать он, но получилось некое клокочущее бухтение.

И тут инок резко ослабил объятья, затем с трудом, будто цепи снимал, расцепил руки и отскочил на два шага.

— Ты сказал — довольно? — хрипло спросил он. Ражный вздохнул, голова закружилась от переизбытка кислорода.

— Я сказал — довольно, — подтвердил он, озираясь: Молчуна не было…

— Показалось, ослышался, — признался Скиф, едва владея речью.

— Я вроде тоже… Ослышался.

— Что — тоже? — выплёвывая слова, как боль, спросил тот. — Признаешь мою победу?

— Да, твоя взяла…

Скиф сразу же убрёл с ристалища и лёг на землю. А Ражный выдрал ноги, утонувшие в сырой земле, сделал несколько шагов вправо — туда, где стоял волк, — позвал хрипло, разминая деревянный язык:

— Молчун?.. Ты где? Зачем пришёл?

В ответ лишь шуршали незримые, падающие с деревьев листья…

Он склонился, ощупал землю — снег давно растаял, и следов на земле не оставалось…

По традиции побеждённый обязан был, передав Поруку, немедленно уйти с ристалища и не задерживаться в Урочище; оно сейчас всецело принадлежало победителю, и никто не должен видеть, как будет он торжествовать, радоваться, воздавать благодарение земляному ковру, деревьям, небу и солнцу. Искреннее проявление чувств аракса, а тем более старого инока — таинство, интимное действо, запретное для чужого глаза.

Ражный не сходил с ристалища, ожидая, когда Скиф отлежится и спросит Поруку, разве что обошёл его по кругу, вглядываясь в темноту — не сверкнёт ли в темноте волчий взгляд…

Прошло около получаса — инок лежал, раскинув руки и оставаясь неподвижным. Конечно, то, что он сделал в братании, то, что выдержал многочасовой блокирующий жим, вряд ли кто смог бы сделать. И его смертельная усталость естественна… Однако начало уже светать, а Скиф так и не встал хотя бы о Поруке спросить. Не сходя с ристалища, Ражный приблизился к нему и лишь сейчас заметил состояние инока: он тяжело ворочал головой, тихо мычал и скрипел зубами, что никак не вязалось с победителем.

— Скиф? — окликнул он. — Тебе плохо, Скиф? Тот перевернулся на живот, примолк, затаился, лишь руки медленно царапали, сжимая в кулаки подстилку из дубовых листьев. Он мог надорваться, мог от перенапряжения лопнуть лёгочный сосуд, могло открыться внутреннее кровотечение, но гордость победителя не позволяла обратиться за помощью к поверженному противнику…

Ражный подошёл вплотную, присел в изголовье.

— Что с тобой, Скиф?

Он перестал грабать пальцами землю, замер с полными кулаками и послышался негромкий, сдавленный смех.

Или плач?..

— Слышишь меня?.. Чем тебе помочь? Скиф поднял голову, затем кое-как поднял себя с земли.

— Чем ты поможешь? — спросил, всхлипывая-плакал! — Ну чем ты мне поможешь?!

Едва передвигая столбообразные ноги, отошёл к крайнему дубу, обнял его, постоял минуту и вдруг ударил по нему кулаками, сшибая кору, — забелели пятна обнажённой древесины,

— Все пропало! Все пропало

— Ты же победил, Скиф…

— Победил?! — взревел он. — Я примучил тебя в братании! И то не уложил на лопатки!.. А должен был уложить в кулачном бою! Должен был!

— Разве это теперь важно, как победил?..

— Тебе не важно! Потому что ты ещё дубок зелёный! Для тебя только победа, и больше ничего! А с меня листья облетают! Мне важно! Почему я тебя не сделал в зачине?! Почему?!

Инок заскрипел зубами, в крайнем отчаянии помолотил воздух кулаками и, спохватившись, что не должен показывать своих чувств в присутствии молодого аракса, сел под дерево, помолчал, зажимая себя в кулак.

— Десять лет готовился к этому поединку, — справившись с собой, проговорил он печально. — Десять лет искал систему нападения и защиты, полмира объехал, всех самых старых иноков отыскал. Год в Индий прожил, переболел лихорадкой, потом год на Кавказе, два — в Иране. В мусульманство перешёл, обрезание сделал! Чтоб пустили хотя бы глянуть на их тайные камлания в пещерах… Три года по Карпатам ползал, у русинов жил, в гуцула превратился-и все впустую, да? Все напрасно?!