Случай Растиньяка - Наталья Миронова

В этом месте актрисы начинали заламывать руки, прижимать кулак ко лбу, драматически отставив локоть, и не своим голосом кричать: да, я вещь! У Юламей Королевой сцена была выстроена совсем по-другому. Выслушав Карандышева, она молча подошла к качелям-скамейке и села. Весь спектакль она держала спину прямо, как полагается приличной барышне, а тут села боком, прислонившись к вертикальной штанге, развязно закинула ногу на ногу… Откуда ни возьмись, в руках у нее появилась пахитоска и длинная спичка. Она ловко чиркнула спичкой о подошву высокого ботинка на шнуровке, закурила, выпустила дым… Всю эту гигантскую паузу публика сидела затаив дыхание. А Лариса деловито и буднично произнесла своим хрипловатым голосом:

–  Да. Я вещь. Наконец-то слово для меня найдено.

Превращение трепетной романтической барышни в циничную особу потрясало куда больше, чем последовавший за ним выстрел и вопль: «Так не доставайся ж ты никому!» В сущности, Лариса умерла в тот самый миг, когда сказала: «Да. Я вещь», и с тем же спокойствием, почти бесстрастно, не удостаивая даже презрением, объявила незадачливому жениху:

–  Уж если быть вещью, так очень дорогой. Пошлите ко мне Кнурова.

А может быть, запоздало догадался Герман, она была мертва еще в первом акте. Обречена – уж точно. Может быть, таков был режиссерский замысел – сделать Паратова ничтожным позером? Чтобы с самого начала было видно, что надежда Ларисы на любовь и избавление от маменькиной ферулы несбыточна и несостоятельна?

После спектакля актерам устроили овацию, а они вытащили на сцену режиссера. «Вот он смог бы сыграть Паратова», – мелькнуло в голове у Германа. Режиссер был очень хорош собой, но нисколько не рисовался, в отличие от актера, старался держаться позади и подталкивал исполнителей к авансцене.

–  Откуда ты знаешь эту Нину? – спросил Герман, пока они стояли в очереди в гардеробе.

–  Ее Этери знает. У Нины ателье на Покровке, а при нем магазин. Когда ты купил мои картины, я туда пошла и… Вот это у нее купила. – Катя застенчиво потянула за рукав черного шелкового свитера. – Это ее дизайн.

–  Благослови ее господь, – с чувством проговорил Герман. – Она свое дело знает.

–  Оказывается, я ее и раньше знала, – задумчиво продолжала Катя, пока Герман помогал ей надеть новое элегантное пальто, купленное, разумеется, под нажимом и руководством Этери. – И ее, и эту Тамару, подругу ее. Ну, блондинку. Мы жили по соседству и в одну школу ходили, только я на пару лет старше, вот и не отложилось. Знаешь, как это бывает, когда в школе учишься? Знаешь одноклассников, ну, может, из параллельного класса кого-нибудь, а всякую мелюзгу не замечаешь. Ну а теперь мы встретились и выяснили, что давно знакомы. А ты откуда знаешь эту милую женщину – Нелюбину? Она мне ужасно понравилась.

–  Она – банкир, – ответил Герман. – Я у нее в банке кредиты брал. Ты права, она очень милая. Но в банковском деле просто зверь, – добавил он с улыбкой. – И мужа блондинки я тоже знаю, он адвокат. А ты, значит, пересекалась с самой королевой Юламей?

–  Заочно, – пожала плечами Катя. – Я же не знала, что это она мою картину купила!

–  Интересно, откуда у нее такое имя?

Катя насупилась.

–  Если тебе интересно, найди ее в Интернете. О ней много разного написано. Мне, честно говоря, не хочется это обсуждать.

–  Ладно, меня тоже не волнуют сплетни. Просто она такая необычная…

–  Ее называют «внучкой фестиваля». Ты же видел ее мать. Какая красавица! Вот бы ее портрет написать…

–  Ее или матери?

–  Обеих, – улыбнулась Катя. – Они обе хороши, каждая в своем роде.

Они шли к машине, увлеченные разговором, и не заметили следующую за ними тень. Проводив их до машины, тень что-то еле слышно проговорила в рацию и исчезла. А на выезде из улицы с односторонним движением за джипом Германа тронулась другая машина и проводила до Большого Афанасьевского переулка, где он обычно парковался на ночь. Новая тень, прижимаясь к стенам домов и не производя никакого шума, проследовала за ними к галерее на углу Арбата и одного из переулков, а когда они вошли, растворилась среди других теней осенней ночи.

Герман остался на ночь, но ушел очень рано, еще затемно: ему предстояла деловая поездка в Казахстан. Простился нежными поцелуями – только Катю ему сладко было целовать за всю его жизнь! – и велел ей возвращаться в постель и еще поспать, хотя она порывалась дать ему что-то с собой в дорогу.

–  Я тебе пирожков испекла. Твоих любимых – с мясом и с грибами.

–  Ладно, давай.

–  И еще хочу один рисунок тебе показать, – сказала она. – Это я… к мундиалю придумала, к чемпионату мира по футболу.

–  Отсканируй и перекинь мне на сервер, сможешь? У меня ноутбук с собой, я посмотрю.

–  Легко. Это компьютерный рисунок, ничего сканировать не придется.

–  Вот и отлично. А сейчас поспи, еще ночь на дворе.

–  Ладно.

Катя послушалась его и снова легла. Лучше бы не ложилась: ей приснился дурной сон. Никогда ей ничего не снилось, а если и снилось, она тут же забывала. А тут приснилось, главное, непонятно, с чего. Может, этот был отголосок вчерашнего, когда она отказалась идти знакомиться с Юламей Королевой? Как бы то ни было, приснилось и запомнилось. Сюжетный, связный, логичный, хотя и нелепый сон с подробностями.

Ей приснилось, что она присутствует на каком-то… телевизионном ток-шоу, что ли. Вроде «Пусть говорят». Никогда она их даже не включала, неинтересно было. А тут оказалась в переполненном зале, а на сцене какие-то двое – то ли эстрадный певец и певица, то ли актер и актриса, словом, люди шоу-бизнеса, популярные, раскрученные, – рассказывали, как они поженились.

В частности, рассказывали почему-то, как и он, и она по отдельности ужинали за свои деньги с американскими знаменитостями. Это было благотворительное мероприятие. Деньги шли на спасение детей. Дескать, каждый перед свадьбой должен через это пройти. Кате даже запомнилось, что мужчина ужинал с темнокожим актером Уэзли Снайпсом. Она еще удивилась: ей во сне такой выбор показался нехарактерным. Наверно, это и был отголосок спектакля с Юламей Королевой.

–  И вот настает момент, – рассказывал актер с азартом, – когда вам говорят: «Скажите «чи-и-из» – и приносят счет.

Потом принялся перечислять, что именно ели и сколько все это стоило. О чем он говорил за время очень дорогого ужина с Уэзли Снайпсом, так и не упомянул. Актриса-жена перебивала мужа своими подробностями, но с кем она ужинала, Кате не запомнилось.

А дальше зрителям предложили задавать вопросы. Все было оформлено очень по-современному: у каждого зрителя – свой маленький компьютер. Только Катин почему-то не работал. Ей очень хотелось спросить, не проще ли было взять да и перечислить энную сумму в детский дом или онкоцентр, если речь идет о спасении детей, не устраивая ужин тщеславия со знаменитостью.