Бриллиантовая пыль - Светлана Марзинова

Старлей заглянул в комнату, где работал Саватеев, сказал в приоткрытую дверь:

— Слышь, Дмитрий Сергеич?

— Ну?

— Давай одного мне. Я освободился. А через полчасика вместе домой поедем.

— Да езжай ты, Заморочнов, так и быть, сам допрошу. Потом сочтемся…

— Ну, как знаешь. Спасибо. Пошел я тогда, до завтра.

— Угу. Салют.

Он уже подходил к метро, когда зазвонил мобильный. Алексей посмотрел на зеленоватый экранчик — номер не определен, но все равно ответил.

— Леха? — раздался сквозь треск в динамике незнакомый мужской голос.

Заморочнов с трудом разбирал слова — мимо ехал большой поток машин.

— Я.

— Ты сегодня дома когда будешь?

— Да еду уже. А кто это?

«К сожалению, связь прервалась», — зазвучало в трубке. Заморочнов не стал дожидаться повторного звонка и спустился в подземный переход.

Когда он вышел на улицу со своей станции метро, время подходило к девяти вечера и народу вокруг было немного. Алексей, как всегда, решил не дожидаться автобуса, а пойти напрямик через пустырь, вдоль забора стройки, махнув рукой на чистоту собственных ботинок. После дождей здесь стало грязно, да еще грузовики разбили тропу, натоптанную местными жителями. Теперь здесь почти никто и не ходит, но Алексею хотелось побыстрее домой.

Он шел мимо стройки, перескакивая с одного подсохшего места на другое, сосредоточенно стараясь думать о перестрелке в казино и гоня от себя мысли о Зое. Группу молодых парней, которые следовали за ним, он не видел. Или не обратил на них внимания — мало ли кто еще сокращает здесь путь? Человек шесть, все как один коротко стриженные, крепкого телосложения, в неброской спортивной одежде, тихо о чем-то переговариваясь, петляли по пустырю, приближаясь к нему и быстро сокращая расстояние. Услышав все же позади себя движение или нутром почувствовав внезапную опасность, Алексей хотел было обернуться и…

— Давай! — скомандовал кто-то.

На него напали сзади. Его шею обхватила чья-то мощная рука, локоть уперся в подбородок, а железные бицепсы нестерпимо надавили на горло, перекрывая воздух.

— Не дергайся, мужик! — раздалось над самым ухом.

Руки Алексея рефлекторно взметнулись к горлу, чтобы ослабить давление, но их перехватили, крепко прижали к спине. Спереди подошли двое, остальные удерживали его так, что он не мог шевельнуться. Один из бандитов — приземистый, кряжистый, с колючими глазами — обшарил его карманы. Выпотрошил кошелек, взглянул на удостоверение. Затем ловко открыл кобуру, вытянул из нее оружие и ухмыльнулся:

— А ничего у тебя пушка, Леха.

Он засунул пистолет себе под куртку, а удостоверение и пустой кошелек вернул в карманы Заморочнова. У того в глазах уже плыли золотистые круги.

— Ну-ка, Митяй, отпусти его шейку. Бить буду.

— Уроды! — просипел Заморочнов.

Говорить ему не дали.

— Н-а-а-а! — раздался боевой клич. И дикой, всеразрушающей силы удар тяжелого ботинка со стальными набойками поразил его в горло, разрушив кадык и раскрошив шейные позвонки.

Он умер мгновенно.

Его тело нашли на стройке только через два дня, в залитом дождем котловане.

…Никоненко, узнав о его убийстве, сразу же почуял неладное: нашел все-таки старлей приключений на свою задницу, да еще каких! Он немедленно вызвал к себе капитана.

— Саватеев, что тебе говорил Заморочнов, когда последний раз был на работе?

— Ничего… Казино мы занимались.

— А ты, когда дело в ФСБ передавал, про эту, ну как там ее… Риту, что ли, сказал им?

Саватеев колебался одно самое маленькое мгновение, но его хватило, чтобы майор сообразил: капитану не нужно называть вещи своими именами, он воробей стреляный, сам понимает, что к чему и как себя вести. И ответ Саватеева, и его невинный взгляд только подтвердили мнение начальника.

— Про какую Риту?

Виктор Петрович отвел глаза куда-то в сторону. А потом с тусклым лицом достал из заветного шкафчика водку и две стопки.

— Хулиганья развелось… На ствол они его клюнули, это ясно. Помянем… Умный был парень, шустрый. Побольше бы таких. Портрет на Доску памяти повесим, рядом с отцом будет…

Шасси авиалайнера коснулись посадочной полосы. Легкий толчок — и самолет стал замедлять скорость. Было еще совсем светло, но огни Домодедово приветливо светились, встречая жителей и гостей столицы.

— Наконец-то дома! — воскликнула Зоя. — Интересно, здесь тоже будут проверять документы? В Якутске я думала, что умру от страха.

— Тебя могли задержать только за попытку воспользоваться чужим паспортом. А так чего было бояться? В газетах уже о тебе напечатали, по телевизору сюжет дважды показали. Вероятно, они позвонили куда надо и все выяснили. — Геннадий начал складывать те самые газеты и упаковывать их в сумку, готовясь к выходу.

— Ой, Геныч, за десять минут, что я сидела в той комнате, чего я только не передумала… Боялась, это западня, подстроенная Ивановым или ментами.

— Для западни слишком сложно и дорого. Эфирное время знаешь сколько стоит? А площадь в центральной прессе? Знаешь, сама работала. Да и не будет никто подставляться, выпуская на всю страну заведомую липу.

— Сколько бы это ни стоило, все равно не дороже алмаза. И я не это имела в виду. Ты прекрасно меня понимаешь, нечего придуриваться.

— Я понимаю только то, что Иванов был трижды прав, когда советовал оставить алмаз в Якутске. Если бы мы везли его с собой, вот тогда действительно можно было ожидать чего угодно.

— Не спорю. Но раз у этого братана Иванова такие связи, он запросто мог договориться с ментами, чтобы меня задержали, заставили отдать алмаз, а потом все переиначили обратно и…

— …и он остался бы без архангельских месторождений… Опять накручиваешь? Пропустили же тебя — значит, все в порядке.

— И слава Богу, — рассмеялась Зоя. — И спасибо тебе. Что бы я без тебя делала, Геныч? — Она нежно посмотрела на него, коснулась его руки.

— Перестань. Ты же знаешь, меня тоже подозревали, так что…

— Но ведь это из-за меня! Если б мы не были вместе, то тебя и подозревать бы не стали. Другой на твоем месте бежал бы от меня, сверкая пятками, как от зачумленной. А ты…

— Зоя! Я терпеть этого не могу! — рассердился Геннадий и выдернул свою руку. — Прекрати! Иначе я снова начну думать, что ты со мной из чувства благодарности. И потом, я тебе, кажется, уже говорил, что каждый может попасть в беду, и я в такой ситуации помог бы любому своему приятелю. Тем более тебе. Вот посадили бы тебя, кто б мне ужины готовил? — уже дружелюбно добавил он.

— Значит, я тебе и раньше нравилась, — подытожила Зоя на свой манер, лукаво улыбнувшись.

— Нравилась, — буркнул Гена, — только кавалеров у тебя слишком много было. И ветра в голове. Так что мне вовсе не светило стать всего лишь очередным…

— Геныч! Ты — это совсем-совсем для меня другое! Что-то настоящее… — горячо уверила его девушка.

— Посмотрим, — вздохнул он.

— Ну что ты так тягостно вздыхаешь?

Геннадий не ответил. Да и что он ей мог сказать? Теперь у них все случилось, все между ними было… но что будет завтра? Во что выльется эта связь? Вот что его беспокоило.

Он сам себе долго не хотел признаваться в том, что Зойка ему нравится. Ведь он заметил ее, еще когда они вместе работали в журнале. Ему всегда импонировали маленькие субтильные женщины. А эта была особенно маленькой — не только внешне, но и душой. Скорее подросток, а не женщина. Хотелось ее уберечь от неприятностей, то и дело случавшихся в ее жизни, защищать ее, пока она не повзрослеет. Он робко предложил ей пожить у него, сам еще до конца не понимая, зачем это ему.

О, за то время, что они были вместе, он тщательно изучил ее характер, поначалу казавшийся непредсказуемым. Она отличалась от всех, кого он знал: живая, стремительная, дерзкая, не признающая никакой узды девчонка. Замечая недостатки в других, она никогда не признавала их в себе, по крайней мере прилюдно. Бесчувственная, беспечная, бессердечная, беспринципная — казалось, в ней живут все бесы , какие только существуют в человеческой природе. Но вместе с тем — открытая, ранимая, сентиментальная. Как в ней все это уживается — беззаботное безразличие к судьбе близких и готовность пожертвовать последним, что имеет, ради них? Мужество и страх, сила и слабость, порок и романтика? Беззастенчивый цинизм, быстрый цепкий ум и откровенное простодушие? Если ей плохо — так вместе с ней должен рыдать весь мир; если она злится — так действительно готова убить, но, спустив пары, через минуту забудет за что; а если она хохочет, то кажется, что и все вокруг улыбается, все заражается ее радостью. А эти ее откровения… чего стоило ему выслушивать о ее похождениях, об отношениях с прежними любовниками. При всем этом в сексе она оказалась почти полной профанкой… Наверное, именно всей этой неестественной смесью Зоя его и притягивала.