Разведчики-нелегалы СССР и России - Николай Шварёв

Но грянуло. Не могло же не грянуть. И многие американцы, русские эмигранты, которые раньше воротили нос от Советов, потянулись в консульство. Да, Мукасей работал в разведке. Но он оставался и настоящим дипломатом. Быть может, прикрытие даже развязывало руки. Он чувствовал себя обязанным и перед своей попавшей в беду страной, и перед доверившимися ему американцами.

Руководство Центра завалило заданиями. И Мукасей добывали информацию, давая шанс аналитикам из Центра делать выводы для принятия соответствующих решений.

В Лос-Анджелесе произошёл один такой забавный случай. Американцы, по согласованию с нами, установили в консульстве электроаппарат (наподобие телетайпа) для передачи телеграмм. Михаил передавал жене бумажки с соответствующими текстами, и она в любое время дня и ночи отправляла донесения в Москву. Для нас аппарат оказался просто дорогим подарком.

Когда же началась война с фашистской Германией, в Москве ломали голову, что предпримут японцы. Неужели нападут на СССР с Востока? Требовалась информация по данной проблеме.

В Лос-Анджелесе к тому времени вольготно расположилась целая японская колония. Да и американцы до Пёрл-Харбора торговали с Японией довольно активно. Ездили туда толпами.

Сейчас же срочно требовались знакомства не только с голливудской богемой. И Михаил Исаакович вступает в контакт с торговцами. Тут ему помог один антиквар, у которого был бизнес с японцами. Вот уж кто щедро делился своими впечатлениями. Из всего услышанного и разведанного складывалось следующее впечатление: японцы на войну с СССР пока не решатся. М. Мукасей писал по этому поводу длинные депеши, супруга передавала сведения в Москву. Сомнения, конечно, были у каждой стороны: и у нелегалов, и в Центре.

Но когда дивизии сибиряков перебросили с Дальнего Востока под Москву, разведчики поняли: в Москве их информация без внимания не осталась. Источники М. Мукасея подтверждали информацию, переданную из Токио разведчиком Рихардом Зорге.

Однажды Елизавета Ивановна рассказала историю, которая ей дорога и видится пророческой, а вот Михаил Исаакович, не слишком верящий в мистику, считает происшедшее совпадением.

Это произошло в антикварном магазине. Его владелец поддерживал контакты с Японией и был для них небезынтересен. Может, и помогал. Как-то в его магазине появился большой пакет из Японии с загадочной надписью: «Кто узнает, от кого подарок, тому его и отдайте». И Майкл интуитивно, как считает Елизавета Ивановна, почувствовал, что это от Рихарда Зорге. Возможно, Мукасей знал или где-то слышал это. Пакет вскрыли — действительно, от Зорге, без указания адресата и хотя бы какого-то имени. Просто: «Это моим друзьям». Подарком оказался чудесный серебряный кофейный сервиз, который и по сей день хранится в семье нелегалов, как реликвия. Не склонный в иные моменты к подробностям, Михаил Исаакович и сегодня никаких комментариев по этому поводу никому не даёт.

Вернувшись из Лос-Анджелеса в Москву, М. Мукасей работал в специальной разведывательной школе заместителем начальника учебной части. Вместе с двумя генералами и другим старшим офицером «готовили разведчиков для зарубежной работы». И однажды стать нелегалом предложили ему самому.

В нелегальной разведке он проработал более 20 лет. Вместе с женой побывали во многих странах. Каких?..

«Я лично, — говорит Михаил Исаакович, — имел возможность ездить по разным странам. Документы у меня были хорошие. А легенда была тяжелейшая. Не из бахвальства скажу, не каждый разведчик мог её выдержать и выполнить… В моей семье во время гитлеровской оккупации погибло 30 человек. В места, где погибли мои родные, мы ездили. Людей, которые выжили, осталось мало, по пальцам можно пересчитать.

Я нашёл человека, он действительно был в этом концлагере и прошёл через ад. Всю его биографию я взял, один к одному, на себя. А данного человека, с биографией, ставшей моей, с помощью наших властей постарался отправить в Израиль. Туда же выехал и его отец. Дальше развивать эту тему нельзя.

Теперь, что касается иностранных языков, то рабочими были английский и немецкий. Основной — английский. Немного говорил по-испански, немного на французском. Бенгальский тоже не помешал. С женой общались когда на немецком, иногда на польском, на английском…

Если надо было решить какой-то сложный вопрос, приходилось говорить на родном — русском. Но только не дома и не в машине. В этом случае мы выезжали за город, оставляли машину — и ходили, обсуждая проблемы на русском языке.

Чем мы занимались за рубежом. В основном предпринимательской деятельностью. Мы имели возможность и право заключать всяческие торговые сделки с любой страной и фирмой. Главным образом я занимался тем, что являлся посредником между покупателем и продавцом. За это получал проценты. И, конечно, использовал знакомства по разведывательной линии. Публика, с которой мы были связаны, давала нам объективные сведения о ходе и состоянии дел на рынках различных стран.

У нас было на связи по нескольку агентов, и мы получали от них информацию, документы и передавали эти сведения в Центр. Делали всё, как должно было быть. Это наша практическая жизнь и работа. У нас была двусторонняя связь: от Центра к нам, и от нас — в Центр.

Однажды у нас чуть не случилась неприятность. В первые годы радиопередатчик был громоздкий — весил 16 кг. Это потом, за два десятилетия, технику усовершенствовали, и мы в последние годы получили уже аппараты модерн. А тот, пудовый, таскать было нельзя и спрятать было также очень сложно.

И однажды утром читаем в газете, что вчера на соседней улице в таком-то доме произведён обыск на предмет наличия и пресечения работы нелегального радиопередатчика. Когда мы вышли из дома, где сняли временное жилище, по улице курсировали машины с антеннами-пеленгаторами.

А произошло следующее. Во время радиосеанса с Центром, когда Елизавета Ивановна передавала сообщение, в нашем передатчике отказала одна лампа и сеанс длился дольше обычного. Но повезло нам и на этот раз. Наше жилище находилось, по счастливому стечению обстоятельств, на уровне их государственной радиостанции, которая тоже наверняка работала во время нашего сеанса с Центром. И мы оказались как бы в стороне. Заподозрили кого-то другого. Но дальше рисковать нам было нельзя, и мы временно прекратили выходить на связь. Держали, как и положено в таких случаях, паузу около трёх месяцев.

Однажды к нам приехал наш сотрудник из Центра. Этот человек, в принципе, мог подковать блоху. Для нас он обустроил прекрасный тайник для радиопередатчика. Но в один из дней, когда он у нас работал, к нам в гости вдруг нагрянули наши знакомые, которым объяснить присутствие в доме этого человека было бы крайне трудно. Наш умелец не растерялся, залез на чердак и терпеливо сидел там три часа, пока гости наши не уехали от нас.

Л вот ещё случай, который может произойти с каждым, даже самым гениальным разведчиком. От этого случая нет спасения, и кто бы, где бы и как бы ни учил вас, никакая наука и никакие профессиональные ухищрения не помогут. Разве можно избежать случая?

Было это давно, когда я во время подготовки к нелегальной работе находился в одной из стран Европы. Однажды вечером я спокойно возвращаюсь домой. И тут встречается мне прохожий, который с большим изумлением на русском языке спрашивает: «Миша, что ты здесь делаешь?» Я с испугу вылупил глаза, смотрю на него. Тогда он ко мне на английском: «Is it Possible? — Возможно ли это?» Молчу, просто молчу. Он отошёл, но через секунду снова подбежал ко мне: «Миша Мукасей, ты не помнишь как мы вместе бывали в консульстве?» Как же не помнить! Семья выходцев из России, жили в Америке, мама его преподавала у нас в консульстве в Лос-Анджелесе английский язык, а он был в те годы подростком. А тут превратился в молодого красивого джентльмена, которому я прямо говорю: «I don’t knou you. — Я вас не знаю совсем». Разошлись и, к счастью, без оперативных последствий. Такие встречи происходят и довольно часто. Для некоторых моих коллег они заканчивались, мягко говоря, не столь удачно.

Язык — это чуть не самое главное оружие разведчика. Искали мы с женой однажды, ну скажем в Амстердаме или в Антверпене, одного нашего пропавшего человека. Он три месяца не выходил на связь. И Центр поставил перед нами задачу: найти, узнать, в чём дело, и помочь. Приложив определенные усилия, мы отыскали судно, на котором он плавал. Называлось оно «Игл» — «Орёл» по-русски. Когда я на немецком языке попросил, чтобы нас с женой доставили на этот стоящий на рейде корабль, даже разговаривать с нами не стали, не то чтобы куда-то везти.

Это было в середине 50-х годов, и, видимо, не попал я с языком: тогда случилось, что немецкий не всех устраивал, и нас прямо окатили презрением. Таким образом, утро выдалось неудачным, но мы решили рискнуть ещё раз.