Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Что вы говорите? А всё водочка ваша. Небось, прикладываетесь? Смотрю, бледный вы какой-то… У меня первый муж от этого и умер. Молодой был, а не мог бросить. И что только я не делала… А вы, вроде, на пьющего и не похожи…

— Всё было. Теперь только изредка позволяю себе, — покаянно опустил голову гость. Вот так всегда: начнёшь врать, а потом и не знаешь, как выбраться.

— И молодец! И правильно! Пьющий человек — из семьи, а непьющий — всё в дом, всё в дом… Может, вам грелку?

— Не надо, Нина! — стал заверять гость. — Скоро всё само пройдёт. — И сразу показалось, что называть так малознакомую женщину без отчества, только по имени — это непозволительно. А находиться в её доме позволительно?

— Может, какое лекарство, а? А то Толик будет ругаться, скажет, отравила, мол, друга…

И беглец мельком удивился: это что же, шофёр аттестовал его своим другом? А что он мог сказать? Привёз беглого, пусть у вас немножко побудет, а то девать некуда?

— Спасибо! Спасибо, еда была замечательная, — поднялся он, но продолжал топтаться у стола, не зная куда себя деть. Вот уж точно — куда! И вовремя вспомнил, что иногда ещё и читает.

— Скажите, Нина, а газет у вас нет?

— А как же, есть! Вот она, газетка, — откинула хозяйка одну из диванных подушек. — Борис Фёдорович вечером читает, да сюда и кладет, никак не отучу! А потом всё ищет: где газетка, где газетка? — Гость расправил лист, вверху значилось: «Шилкинская правда». Ниже был обозначен и статус этой правды — районная общественно-политическая. Всё как у больших! Интересно, чем определяется эта политика, правой или левой ногой районного начальника?

— Мы раньше много выписывали, теперь — дорого. Да и когда читать? Телевизор и то некогда смотреть. Вот компот вот делаю, не хотите попробовать? А зря! А мы готовим, зима, она длинная… А что там бывшая Толина жена поделывает теперь, не знаете? — выкрикнула Нина из кухни.

— Нет, не знаю, я с ней не знаком…

— Да там и знать нечего: такая вся из себя… ходит, волосы распустит, думает, красиво… У меня вот тоже большие волосы, но я ведь не распускаю… Толик всё наряжал её, а она, чуть что, села на самолёт — и то в Москву, то заграницу… Он, значит, день и ночь работает, а она по курортам, по курортам… Сейчас, наверное, локти кусает… А вы включайте-то телевизор, включайте… Мне вот некогда смотреть! — гремела Нина кастрюлями.

А гость, решившись, взял пульт, укутанный в целлофан, и нажал кнопку. Телевизор ожил, выстрелив яркой картинкой и заголосив бодрыми голосами. Чита была совсем близко, и каналов здесь больше, чем в Улятуе. Во всяком случае, «Альтес», вот он, но программа «Новостя» будет только вечером. Но сейчас самое время информационной программы на другом канале, он выдаст эти самые новостя. Он передвинулся поближе к экрану, но там, как в калейдоскопе, мелькала реклама, и казалось, это мельтешение никогда не кончится. В нетерпении он вскочил с диванчика, но у окна его догнал голос. И диктор, совсем молодой парнишка, стал быстро перебирать одно за другим сообщения, перемежая пустячную информацию с официальной хроникой: президент встретился… фондовый рынок… премьер-министр провёл совещание… московское правительство предложило…

И он поймал себя на мысли: никогда ему не было так безразлично всё, чем там занималась нынешняя власть. Это в камере он забавлялся, пытаясь расшифровывать подоплёку событий, решений, высказываний, и часто угадывал. Теперь же все эти ребусы были поперёк горла. Особенно тот, что случился несколько дней назад.

Выпуск подходил к концу, вот-вот перейдут к светской хронике, к спортивным сообщениям, и он собрался уже переключиться на другой канал, но парень в телевизоре, запнувшись на полуслове и нервно потыкав в кнопку на столе, вдруг посуровевшим голосом сообщил: «Федеральная служба безопасности распространила сообщение о том, что несколько дней назад в результате преступного сговора заключённому Красноозёрской колонии удалось совершить побег… У компетентных органов есть все основания предполагать, что это стало возможным в результате хорошо спланированной операции, разработчики которой находятся за пределами России…»

На экране для иллюстрации появилась картинка из зала суда, почему-то ещё того, первого… И тут совсем некстати на улице засигналила машина, залаяли собаки, из кухни, вытирая руки, показалась хозяйка, и он едва успел выключить телевизор. И распахнулась входная дверь, и в комнату вкатился Борис Фёдорович, он одновременно кричал что-то в телефонную трубку и отдавал распоряжение кому-то на веранде: неси, неси сюда. Его пропечённое лицо, лысина — всё сияло и блестело, и движения были так размашисты, что в доме всё зашевелилось, задвигалось, засуетилось. Пробежала маленькая старушка, протопал на кухню парень с ящиком в руках, поднялся с дивана и гость, надо поздороваться, только не мог выдавить и слова. Но хозяину и не нужны были его слова, он сам справлялся.

— Здоров, здоров, Николай. Ну, ты и мастер подушку давить!

— Уставший был, да ещё и выпил, — оправдывался Николай.

— Вот и Толик не добудился. Говорит, передай, Фёдорович, моему другу, как дела справлю, так сразу и приеду. Ну, он, значит, справит и приедет. А ты, смотрю, скучаешь? Ну да, ну да… А размяться, поработать, то есть, не хочешь? — рассматривал он гостя. И тот с готовностью закивал головой. Оглушённый сообщением, он ещё не мог собрать себя и понимал только одно: надо выбраться из дома, а там можно и за ворота…

— Ну, пошли во двор. Есть у меня работёнка и, если ты не против, то подмогни. А то все мои работнички в разгоне, а тут утеплитель привезли, скинули во дворе, — объяснял хозяин, ведя за собой на крыльцо, там и показал на груду округлых тючков.

— Давай перенесём в сарайку… Смотри, они не тяжёлые! — поднял рулон Борис Фёдорович, гость с готовностью повторил его действия. — Не тяжёлые, нет?

— Нет, нет, не тяжёлые, — механически повторил он за хозяином.

— Давай, вот сюда ложи! — показывал Борис Фёдорович.

И он по привычке мысленно поправил «клади!» и тут же одёрнул себя: да какая разница: ложи, клади… Сам ничего не соображает, перед глазами какая-то пелена, а всё туда же, поправлять других. Нет, в самом деле, почему он так плохо видит, или это здесь, в сарае, темно? И пришлось идти на голос, где-то там, в углу, хозяин расчищал место под тюки.

— Я могу и сам это переносить! — принялся уверять гость. Да, да он сам перенесёт! Он должен остаться один, должен подавить панику, и это был не песок со дна, а лавина сверху… Ну, не может сейчас отвечать даже на пустяковые вопросы. Не может!

— Ну, если сам, тогда ровненько, тогда аккуратненько так, чтоб места много не занимала. А я побежал дальше, там у меня рабочие в бане печку майстрячат, стяжку под сток заливают. За работниками, сам знаешь, надо глаз да глаз… Ну, и ты разомнёшься, а то целый день лежать вредно…

Он и не заметил, как его оставили одного, тот момент сознание сузилось до рулонов с утеплителем. Он брал в руки тючок, нёс его в сарай, там укладывал, потом возвращался за новым… Но куда нёс, как укладывал, совершенно не понимал. И постепенно монотонные движения выровняли дыхание, сбили накал горячечных мыслей, утишили стук сердца… Он стал так и эдак препарировать сообщение, но между строк мало что читалось. Одно определил чётко: информацию подверстали к готовому блоку новостей. До начала выпуска парень из телевизора не видел текста, то-то он прилип глазами к суфлёру. Выходит, только сегодня информация о побеге была озвучена в эфире. Вот значит как? Соизволили, наконец, сообщить! Решили играть в открытую? Ну, играйте, играйте! Он ведь тоже открыт и даже не особенно прячется. И сегодня, кажется, ему ничего не грозит, если только хозяева не опознают. Чёрт! Как некстати это сообщение именно сейчас, когда он под наблюдением.

И вдруг, застигнутый неожиданной мыслью, остановился. А что, если прямо сейчас выйти за ворота, а потом на дорогу. Зачем ждать вертолётчика? Не нужен ни шофёр, ни вертолётчик. Только кто-то, ещё разумный внутри, приказал: не сходи с ума! Собери себя в руки, а потом этими же руками возьми рулон и… И складывай, складывай, складывай! Выдохнув, он вернулся в сарайчики закинул наверх упаковку. Но, видно, досада его была так велика, что это передалось неживой материи. И ровные ряды вдруг зашевелились, задвигались и посыпались вниз, и чуть не сбили его с ног. И, закрыв глаза, он стал повторять про себя: спокойно, спокойно, спокойно! Сейчас он всё поправит, обязательно поправит! Да, если бы можно всё исправить! Тогда исправь хотя бы это, подними рулоны, уложи на место! Он ведь, кажется, обещал всё сделать сам.

Он ещё выравнивал ряды, когда посмотреть на его работу пришёл хозяин, оценивал издалека, молча. И, не оборачиваясь, пришлось переждать этот осмотр, а потом снова принялся носить и складывать, носить и складывать. Может, это и помогло упорядочить хаос в бедной голове.