Тень власти - Поль Бертрам

– Я должен думать только о государстве, – тихо заговорил он. – Оно вверено мне – и я не смею думать ни о чем другом. Страна борется не на жизнь, а на смерть. Граф, – продолжал он, подходя ко мне и поднимая меня, – я глубоко сожалею, но я должен отклонить вашу просьбу. Я желал бы, чтобы мои силы были больше – ради Голландии, ради вас и вашей жены. Но Богу известно, что они невелики. Я тоже хотел бы ехать в Испанию и освободить моего сына – 248

и не могу. Для каждого, кто стоит во главе государства, наступает момент, когда его силы оказываются слишком малы по сравнению с тем, что требуется, – так малы, что их только в насмешку можно назвать, силами. Для меня такой момент наступал не раз. Но я хочу сказать вам только одно. Не знаю, может ли это вас утешить. Вы объявили, что пришли сюда не из любви к Голландии, а потому, что для вас не было другого выхода. Поэтому я не заставляю вас думать о нашей стране, хотя ее право на вас освящено веками. Но в вечной борьбе между правдой и ложью, между светом и тьмой, свободой и угнетением, борьбой, столь же древней, как и сам человек, борьбой, которая теперь с особой силой поднялась среди болот Голландии, вы сделали, может быть, больше, чем вы думаете. В этой борьбе каждый из нас должен быть готов на какую-нибудь жертву. Если на вашу долю выпадет принести наибольшую жертву, считайте, что судьба ваша стала великой. Жизнь измеряется не радостями, а жертвами. Чем больше вы их приносите, тем больше превосходите вы других. Вот все, что я хотел сказать.

Я получил теперь тот самый ответ, который когда-то давал другим, хотя и не с такой выразительностью. И увы! В великой борьбе, о которой говорил принц, моя роль была не такая, как он предполагал. Его слова прозвучали для меня не утешением, а скорее упреком.

С болью в сердце я поднялся с колен. Моя просьба была безнадежна. Я стоял на коленях и стоял напрасно. Но мне нужно было дать ему ответ.

– Вы правы, ваше высочество. Я понимаю, что вы не можете исполнить того, о чем я просил. Теперь я верю в то, во что не верил до сих пор: вы можете освободить Голландию.

Слабый румянец показался на его щеках.

– Дай-то Бог, – тихо промолвил он. – Но вы, кажется, не совсем здоровы, граф?

Он имел основание задать мне этот вопрос. Странное чувство, которое я не сумею назвать, вдруг охватило меня. Все задвигалось вокруг меня, все вдруг потеряло для меня смысл и значение. Принц и его советники, стоявшие передо мной, серьезные и сосредоточенные, говорившие мне о правде и несправедливости, о свободе и Гаарлеме, – как будто мне это не все равно! Я желал одного: освободить мою жену. Сколько городов было взято приступом и разграблено – что мне за дело, если к их списку прибавится еще один? Толковать мне о Гаарлеме! Это было нелепо. Помню, как у меня вдруг явилось желание смеяться, но смеха у меня не было.

Но все это было глупо. Я просто бредил. Мне казалось, что пол разверзнется у меня под ногами, и, чтобы не упасть, я тяжело оперся на свою шпагу.

– Дайте стул графу, – крикнул принц. – Боюсь, что вы нездоровы. Может быть, вы ранены?

Но я уже победил свою слабость.

– Благодарю вас, ваше высочество, – отвечал я, отодвигая поданный мне стул. – Я слегка ранен в голову, и это иногда вызывает головокружение. Но это пустяки.

– Тем не менее вам нужно отдохнуть, – мягко сказал принц. – Прошу вас воспользоваться моим гостеприимством.

Принц позвонил.

– Господин де Виллье, – сказал он вошедшему камергеру, – это граф Абенохара, который приехал ко мне в гости. Пожалуйста, примите все меры, чтобы он ни в чем не нуждался. До свидания, граф. Мы увидимся с вами, когда вы отдохнете. Может быть, вам что-нибудь нужно?

– Среди беглецов находится отец моей жены ван дер Веерен. Я был бы очень благодарен, если бы ему передали все, что здесь произошло. Кроме того, позвольте рекомендовать вашему вниманию, принц, моих людей. Они еще ждут на холоде, а сегодня им пришлось много поработать.

– Не беспокойтесь, о них позаботятся. Помните, что судьба Гаарлема должна скоро решиться к худшему или к лучшему. Если бы у меня была тысяча человек, я непременно дал бы вам их.

Я поблагодарил принца и вышел из комнаты, в которой я поставил на карту Свою последнюю ставку – и проиграл.

Гаарлем, бедный, храбрый город! Никто из тех, кто стоял сегодня около принца, и не подозревал, что его агония будет продолжаться целых пять месяцев и что все его страдания и геройские усилия останутся тщетными. Впрочем, это не совсем верно: и в самом своем падении он одержал победу. Он вернул Голландии самоуважение и самоуверенность. Он доказал, что за маленькую полоску земли, наполовину затерянную среди северных морей, над которыми почти полгода висят густые, темные туманы, люди готовы умереть с такой же радостью, как и за солнечную Испанию, которую никогда не покидает свет.

Гаарлем пал, но недаром. Я пробился через армию герцога Альбы после взятия этого города, и могу сказать, что это не была армия победителя. Еще одна такая победа, и его армия будет лежать в могиле. Но в то время никто из нас не мог предвидеть этого.

Принц все время был со мной чрезвычайно любезен. Все для меня было приготовлено, и слуги ждали моих приказаний.

Когда сняли с меня доспехи, я остался один и сел в кресло. Странное ощущение, словно я падаю, опять охватило меня, как сегодня утром. Но теперь я сидел в своей комнате один, и не стоило обращать на это внимания.

Я пришел уже к убеждению, что жена моя потеряна для меня навсегда – потеряна, если Господь не совершит чуда. Теперь я смотрел на вещи хладнокровнее и яснее, чем в тот ужасный вечер. Нельзя было предположить, чтобы дон Педро, подстрекаемый страстью и жаждой мести, не схватил ее в один из ближайших же дней. И она считала его своим лучшим другом! Конечно, все, что потом произошло, должно было наконец открыть ей глаза. Но есть ли предел женскому сумасбродству? Дон Педро обладает даром красноречия – я это испытал на себе. Его выколотые глаза, пожалуй, будут говорить в его пользу сильнее, чем говорили его глаза открытые. Правда, там остались дон Рюнц и Диего, но что они могут сделать в таких обстоятельствах?

У меня еще было время – неделя-две, может быть, и целый месяц. Дон Педро был не такой человек, чтобы довольствоваться актом грубой мести. Нет, его месть будет утонченной. Он погубит не только ее тело, но и душу. Как он ни хитер, на это все-таки потребуется несколько дней.

Когда я вышел от принца, у меня мелькнула дикая мысль: назло королю и принцу, назло обоим собрать на деньги ван дер Веерена собственный вооруженный отряд. Но это была только мечта: Германия была далеко, дороги небезопасны, а здесь нельзя было достать ни одного солдата. Нет, единственной надеждой для меня был Гаарлем – освободится ли он или падет – все равно. Когда его судьба решится, я могу вернуться и подумать, что можно сделать для спасения моей жены. Жалкая надежда, конечно, но другой у меня не было.