Джек Мэггс - Питер Кэри

С такой сумятицей в голове Фиппс завернул за угол Друри-лейн и, не успев опомниться, оказался по щиколотки в густой желтой глине.

— Чертовски глупо было выбирать такой путь, — воскликнул он, глядя на грязь, испачкавшую его форму.

— Здесь прорыли канаву для прокладки канализационных труб, — свистящим шепотом пояснил адвокат.

— Без вас вижу, что это за канавы. — Вытащив ноги из грязи, Фиппс ступил на кучу разбитых кирпичей. — Зачем вы пошли этой дорогой, когда свободно можно было пройти по Лонг-Экр? Что заставило вас идти этим путем?

— Я привык ходить по Друри-лейн, — невозмутимо прошептал безголосый адвокат.

— Мы почистим вас, сэр, не беспокойтесь. Вы зайдете ко мне, и моя экономка соберет всю прислугу, чтобы привести в порядок вашу одежду, — успокоил Фиппса мистер Бакл.

— Ладно. — При свете газовых фонарей было видно, что на лице Генри Фиппса застыло то самое тоскливое выражение, которое именуется сплином, по утверждению Эдварда Констебла, именно это определяло характер молодого джентльмена. — Я сам вас поведу.

Сказав это, Генри Фиппс, однако, не сдвинулся с места. Взор его был прикован к канаве, прорытой в центре улицы. Ее пересекала сеть новых черных труб, и канава казалась каким-то призрачным миром, теряющимся в арках, ведущих бог весть куда. От этого зрелища Фиппсу стало не по себе, закружилась голова и еще острее стала тревога за собственную жизнь. Будучи в шести шагах от канавы, он испугался, что упадет в нее.

Взглянув на Перси Бакла и увидев, что тот ободряюще кивает, Фиппс опять окинул взглядом улицу, но прорезавшая ее канава и весь этот новый и неожиданный пейзаж совсем не были похожи на знакомую ему Друри-лейн. Огромные бревна, пересекшие проезжую часть улицы, казались кошмарными нагромождениями. Некоторые из них, беспорядочно подпирающие стены лавок, были похожи на покосившуюся букву «А», а иные даже напоминали Генри Фиппсу виселицы. Из разрытой канавы поднимался легкий туман, и в полумраке газовых фонарей Фиппсу померещилось тело повешенного над зияющей канавой.

— Идите вы, — испуганно промолвил он, обращаясь к мистеру Баклу. — Идите первым.

Он позволил Баклу протиснуться вперед и тот, проходя, невольно задел его пистолетным футляром, спрятанным под пальто. Фиппс последовал за ним, держась поближе к стенам домов, подальше от ссыпающихся краев канавы.

Глава 89

Двор колонии в Моретон-Бэй был примечателен своими запахами: здесь пахло пылью сухой глины, илом, выброшенным на берег приливами, и еще доносившимся сюда несовместимым сочетанием ежевики и соленого человеческого пота. И хотя нередко утверждают, что запахи, как таковые, запоминаются не более чем испытанная когда-то боль, Джек Мэггс помнил и то и другое, как помнил стрекот так называемых сорок, скрип повозки плотника и зловеще красный цвет досок на ней; в дождливое лето они покроются плесенью и их сожрут белые муравьи.

Мэггс помнил маленькую красную пуговицу на фуражке палача и изрядно потрепанные гибкие кожаные ремни, которыми привязывают к «треугольнику» руки и ноги наказуемого.

В воздухе стойко удерживался отвратительный запах падали. Навозные мухи ползали по его лицу. Чем больше его терзали, тем упорнее несчастный мысленно представлял себе, что он строит дома в Лондоне — он клал кирпич за кирпичом в такт резавшим воздух ритмичным ударам плети-девятихвостки, опускавшейся на его спину как наказание, посланное ему Адом. Под палящим солнцем, обжигающим израненную спину, Джеку Мэггсу мерещилась щадящая прохлада английского лета.

Мухи могли пировать на его покалеченной спине, плеть-«кошка» могла отсечь безымянный и средний пальцы, но в сознании Мэггса упорно рождались картины тех мест, где он впервые открыл глаза и увидел свет Божий, где был его дом, куда он в один прекрасный день должен вернуться. Но это будет не илистый берег Темзы под Лондонским мостом и не комната в квартире Мери Бриттен на Пеппен-Элли-стэйрс — это будет дом в Кенсингтоне, один из тех уютных и красивых особняков, где ему довелось побывать, когда его, малыша, опускали в дымоход, и он, как новорожденный из кромешной тьмы, попадал в царство света. Смахнув с глаз сажу, он видел то, о чем позднее узнал из книг авторов, описывающих Англию и англичан.

Теперь, спустя долгие годы, Джек Мэггс тоже хотел стать таким англичанином. В красном жилете и твидовом фраке от хорошего портного он стоял перед камином, в котором, как написал бы Тобиас Отс, «весело потрескивали поленья».

Лицо, повернутое к Мерси Ларкин, стало суровым за годы, проведенные в Новом Южном Уэльсе (боль шлифует лица), — однако его темные глаза отражали блеск и волнение, которые он не в силах был скрыть, несмотря на привычку к осторожности.

Когда он страдал от боли, которая была невыносимой, и молил о смерти, ему виделась женщина с темными спутанными волосами; она сидела так же, как сейчас, сложив руки на коленях.

Мэггс, взяв бутылку бренди, наполнил стакан Мерси. Он с одобрением смотрел, как она его выпила, без жеманства, а так, как пьют те, кто испытывает настоящую жажду.

— За вас, мисс.

— За вас, сэр. — Она не спешила расставаться с детскими локонами. Когда Мэггс недвусмысленно повторил, что забота о нем не ее дело, она предпочла настаивать на своем. Настойчивость была одним из качеств, которые он высоко ценил.

— Что вы скажете на это, мисс? Вы согласны вести у меня хозяйство?

Мерси осушила стакан до последней капли, а затем прямо посмотрела Мэггсу в глаза.

— Я буду заботиться о ваших детях.

Она встала. Решив, что Мерси собирается вернуть ему локоны, он протянул руку.

— Мои дети в другой стране, — сказал он.

Но она, переложив локоны в правую руку, вложила в его протянутую ладонь свою левую руку. Они стояли, держась за руки, возможно, с противоположными намерениями, а может быть, и нет.

— Они ждут вас, — улыбнулась Мерси.

— Тише. Слышите?

Он быстро отпустил ее руку.

— Шум у входной двери.

Мэггс быстро погасил свечу, но он не мог погасить разгоревшийся огонь в камине; по стенам и потолку заметались две тени.

Джек почувствовал, как холодок пробежал по его оголенной шее, а когда дверь распахнулась, его рука привычно потянулась к ручке ножа в сапоге. В гостиную со свечой в руке вошел Призрак.

При свете горящего камина Мэггс увидел того, кто являлся ему в кошмарных снах: длинный прямой нос, светлые волосы, грубая уродливая форма солдата 57-го пехотного полка. Сломав все преграды, он вошел в его жизнь.

Призрак держал в руке тяжелый пистолет. Джек Мэггс отчетливо видел оружие, но прирос к полу и не сводил глаз с военной формы. Свет каминного огня играл на пуговицах кителя, меченных цифрой 57. Запахло трупной гнилью тюремного двора в Моретон-Бэй, Мэггс ощутил на кистях и лодыжках обхватившие их ремни. Он остолбенело глядел в черное дуло пистолета и на взведенный медный курок. Я умру, так и не увидев сына.

Но из тьмы внезапно и необъяснимо появился Перси Бакл, эсквайр. Он с силой толкнул Призрака в спину и оказался еще ближе к Джеку Мэггсу, окаменевшему, с открытым ртом.

— Верните себе свой дом, сэр. Защищайте свою жизнь от взломщика и вора!

Нож уже был в руке Мэггса, но он не шелохнулся.

— Стреляйте! — топнул ногой мистер Бакл. — Стреляйте, ради Бога, сэр!

И в это мгновение, когда дуло пистолета было так близко к сердцу Мэггса, из темноты комнаты тихо, как тень, вышла Мерси.

Мэггс зачарованно смотрел, как она бесшумно необутыми ногами приблизилась к Призраку. В правой руке она все еще держала драгоценные для нее локоны детских волос, а левую протянула ладонью вперед к дулу пистолета, словно хотела поймать смертельный свинец. Она казалась видением, естественным противопоставлением злобным силам, которые теперь угрожали жизни Джека Мэггса.

Глава 90

Генри Фиппса втолкнули в холл собственного дома, и он показался ему длиннее, чем это сохранилось в памяти. Он ощущал себя не убийцей, а неким зверем, обложенным и гонимым со всех сторон, окончательно сбитым с толку приказами Перси Бакла, который теперь бесцеремонно толкал его в спину кончиком зонта.

Куда девался стеснительный, виноватого вида маленький зеленщик, вошедший в его комнату на Ковент-Гарден. Его место занял теперь этот исходящий злобой черный демон, чье враждебное и шумное присутствие напрягало нервы молодого человека. Перси Бакл, того не подозревая, дважды подвергал его жизнь смертельной опасности. Именно мистер Бакл неожиданно распахнул перед ним двери гостиной, он же скомандовал «Стреляйте!», тогда как его адвокат держался где-то сзади, в полной темноте.

Приказав молодому человеку стрелять, Бакл сам вытолкнул его в гостиную.

Генри Фиппсу все происходившее казалось затянувшимся кошмаром. У него было достаточно времени, чтобы разглядеть человека, который все время писал ему письма, когда он был юнцом. Он всегда знал, что Джек Мэггс был каторжником, «приговоренным к каторге пожизненно», а Виктор Литлхэйс, оксфордский наставник, учил его, как радовать своими успехами того, кто подписывал свои письма словом «отец». Они вдвоем с наставником сочиняли ответы на эти письма, пока юный Генри не обрел собственный голос и полностью не принял на себя эту повинность. Если его ответы можно назвать «ложью», то следует добавить прилагательное «успокоительной».