Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

class="p1">берлинском свете на мероприятиях, требующих присутствия вождя. Национальная опера

и дипломатические приемы, мелькание лиц, платьев, обрывки слов и мыслей… Гитлер

ведет себя с ней подчеркнуто сухо, как с помощницей. В своем дневнике Ева пишет:

— «Теперь изо дня в день меня мучает главный вопрос: кто я ему? Кто он мне — я

знаю, а кто я — ему? Жена — нет, любовница — разве боги имеют любовниц?! Только друг –

и это все за столько лет?! Или вообще — просто персонал?»

Она начинает задавать неуместные вопросы:

— «К чему эти постоянные — везде и всюду — «Хайль Гитлер!»? В начале и конце любой

встречи должностных лиц? На любой официальной бумажке? Не кажется ли ему, что это

— признак дурного вкуса?»

Нет. Ему так не кажется. Это не признак, это — признание…

Она жалуется сестре, что отдала бы полжизни за то, чтобы он оставался таким, каким был, когда они познакомились.

— «Я не могла обмануться: он принадлежал тогда мне, а сейчас… сейчас я ревную

его к Германии. Ко всем этим истеричкам, которые орут во все горло: — Хочу ребенка от

фюрера!

Я, может, тоже хочу, так что — бежать и орать на улицу?! А он? Ему скоро 50, а он

глядит на них, как кот на масло… Разве можно так дальше жить!»

______________

Рабочий день Евы начинается в 10, Гитлера увозят в 7.30 утра. Она любит в сером

утреннем сумраке заходить в его опустевшую комнату, наблюдать из окна

пробуждающийся в зыбком мареве блеклых красок Берлин, чувствовать легкий озноб, заметный холодок по всему телу от одного понимания — где она теперь, и с кем…

В его комнате мало вещей. Все аккуратно разложено. Скромно и чисто. Из ценных

вещей — всеволновый «Телефункен».

Такую обстановку ее любимый писатель Оскар Уайльд считал первым признаком

бедной духовной жизни.

153

— Если Адольф беден, то кто же тогда духовно богат? — спрашивает сама себя Ева и

почему-то на цыпочках выходит из комнаты.

_______________

У поэта Евтушенко есть стихи:

— «Не понимать друг друга страшно. Не понимать и обнимать. Но как ни странно, так же страшно во всем друг друга понимать».

Со временем Ева поймет, что ключ от не всегда ясных для нее мотивов поведения

Адольфа, и ряда некоторых других вещей, которые она иногда принимает за невинные

чудачества, глубоко кроется в далеком детстве этого человека.

Его нелюбовь к ходьбе по магазинам она вначале относила к отвращению, которое он

всегда питал к торговле, коммерции, а более всего — к спекуляции. Хотя и мог при

необходимости скупиться в любом магазине. Вот только почему-то упрямо отказывался

заходить туда, где торгуют дорогой тканью. Наотрез…

А как-то в день годовщины смерти матери он мимоходом расскажет, что дал ей в

детстве честное слово набрать с первой же получки, когда пойдет на работу и станет

зарабатывать, материал на самое дорогое, роскошное платье — панбархат или что-то

подобное. И ею, его любимой мамочкой, все будут любоваться. Такое вот воспоминание.

Обещание он не выполнил, и никогда уже Кларе не довелось надеть сыновний подарок.

А он с тех пор не может спокойно глядеть на безадресные, равнодушно ждущие своей

участи, рулоны дорогой ткани в ярко освещенных магазинных залах.

_______________

Человек так устроен, что обязательно хранит в своей памяти — вплоть до глубокой

старости — наиболее яркие воспоминания детства. Я, например, почему-то хорошо

запомнил, какие чудные, сочные груши приносила мне мамочка в больницу, когда я чем-то болел в первом или втором классе. И надо же: сколько лет прошло, где я только не был, чего только не повидал в своей жизни, а те далекие, давным-давно съеденные груши так и

встают, иной раз, как живые, перед моими глазами…

В молодости Адольфу нравилась красивая модная одежда, хотя и, по крупному счету, к

своему внешнему виду он был достаточно равнодушен. И даже забыл фамилию мальчика, своего одноклассника, к которому когда-то случайно попал домой, но навсегда запомнил, как отец его разговаривал с ним, сыном таможенника, уважительно и всерьез.

Он подводил юного гостя к объемистым шифоньерам и, отворяя широкие дверцы, говорил:

— Смотрите, Адольф, здесь четыре моих костюма, видите? А рядом — четыре костюма

моего сына… Вот мои пять пар обуви, а вот — шесть пар этого бездельника…. Я для него –

все, а этот лодырь не хочет учиться!

Адольф внимательно смотрел на обувь и костюмы и думал: зачем, зачем он мне это

показывает? У меня тоже хорошие туфли, но мне их покупают обычно тогда, когда

полностью изнашиваются старые…

Я уже говорил, что отец будущего фюрера был таможенником. Остается только

добавить: таможенником честным. Каких, увы, очень мало в наше постсоветское время.

_____________

Занимаясь этой темой, мне так и не удалось ответить на вопрос: было ли вообще в

лексиконе Гитлера слово «любовь»? В понимании — не к матери, сестре, фатерлянду, а

именно та любовь, что означает единение сердец, торжество духа, праздник тела…

Кажется, с этим словом у него были связаны совсем другие ассоциации.

На вопрос известного журналиста:

— Что есть главное в немецкой семье? — он отвечал:

— Уважение. Понимание. Доверие. Дети. Жилье. Любовь.

154

А когда журналист удивленно заметил: если любовь только на шестом месте, есть ли

она тогда вообще? — Гитлер жестко отчеканил:

— Есть или нет — без разницы. Здесь важен сам поиск. И пояснил: — Ищите то, чего

нет, и найдете то, что вам надо!

Возможно, поэтому на полях книги известного философа и писателя будущий фюрер

во время своей первой и последней тюремной отсидки собственноручно начертал:

— «Душа, бессмертие, любовь… легче всего найти любовь в статистике преступлений

и самоубийств. А то, что нет ничего на свете крепче любви — полная чепуха. Ненависть, например, куда как сильнее…»

Много лет назад автору было созвучно определение любви, сделанное одним

безымянным писателем:

«Любовь — это когда один человек дороже нашим чувствам, чем весь остальной мир».

Все, что мне сегодня известно о Гитлере, собственно, воспоминания многих людей, хорошо его знавших, свидетельствует определенно: так он не любил. На первом месте для

него всегда было что-то другое.

___________________

Я мог бы еще много чего рассказать об Адольфе и Еве. Но боюсь, это уже ничего не

прибавит и не убавит к пониманию их взаимоотношений. Типичная связь, где он –

значительно старше, а она — влюбленнее и восторженней. С точки зрения психологии, он –

выраженный холерик, она — достаточно флегматична, чтобы сгладить разницу в возрасте.