Двести лет вместе. Часть первая - Александр Солженицын

А для российской либерально-радикальной оппозиции суд должен был превратиться в битву с самим самодержавием. На суд отправились «гражданскими истцами» виднейшие адвокаты, и христиане и евреи, – М. Карабчевский, О. Грузенберг, С. Кальманович, А. Зарудный, Н. Соколов. А «талантливейший левый адвокат» П. Переверзев и ещё несколькие пошли в защитники обвиняемых: «чтобы они не боялись рассказать суду… кто их подстрекнул начать бойню»[1152], – то есть что их направляла власть. А «гражданские истцы» настаивали: произвести доследование и посадить на скамью «истинных виновников»! Власти не публиковали судебные отчёты, чтобы не разжигать страсти ни в самом Кишинёве, ни уже разожжённые по всему миру. Так ещё удобнее: штат активистов вокруг «гражданских истцов» составлял свои собственные отчёты о суде и отсылал их через Румынию на всемирное распубликование. Однако ход суда это не изменило: дотошно выяснялись всего лишь морды погромщиков, а власти – виновны, несомненно, – но только в том, что не справились вовремя. И тогда группа гражданских истцов-адвокатов заявила коллективно: что «если суд отказывается привлечь к ответственности и наказать главных виновников погрома» – то есть не какого-то губернатора Раабена, на него и внимания почему-то не обращали, а – министра Плеве и центральную администрацию России, то «им, защитникам… больше нечего делать на процессе». Они «натолкнулись на такие трудности со стороны суда, которые лишают их всякой возможности… свободно и по совести защищать интересы своих клиентов, а также интересы правды»[1153]. Новая адвокатская тактика прямого выхода в политику оказалась весьма успешной и многообещающей, произвела сильнейшее впечатление во всём мире. «Действия адвокатов были одобрены всеми лучшими людьми в России»[1154].

А суд – Особое присутствие Одесской Судебной Палаты – проводился теперь последовательно. Никак не оправдались прогнозы западных газет, что «кишинёвский процесс будет издевательством над правосудием»[1155]. При большом количестве обвиняемых они были разбиты на группы, по тяжести обвинений. Как сказано выше, среди обвиняемых – евреев не было[1156]. Начальник губернского Жандармского Управления сообщил ещё в апреле, что из 816 арестованных – 250 освобождены от следствия и суда по бездоказанности предъявленного к ним обвинения; 466 человек сразу же и получили судебные решения за мелкие преступления (об этом свидетельство и в «Таймс»), «при чем признанные по суду виновными приговорены к наказаниям в высшей мере»; подследственных с серьёзными обвинениями – около 100, их них 36 обвиняются в убийствах и насилиях (к ноябрю – 37). В декабре тот же Начальник губернского Жандармского Управления сообщает результаты суда: лишение всех прав состояния и каторга (кому 7 лет, кому 5), лишение прав и арестантские роты (на полтора года и на год). Всего приговорены 25 подсудимых, а 12 оправданы[1157]. Приговаривали именно виновных, за реальные, описанные нами преступления. И приговаривали сурово – «кишинёвская драма заканчивается обычным русским противоречием: в самом Кишинёве бунтовщики, по-видимому, подвергаются решительному судебному преследованию», писалось с удивлением в американском еврейском «Ежегоднике»[1158].

Весной 1904 кассационное разбирательство в Петербурге было уже и публичным[1159]. И в 1905 кишинёвский погром ещё раз рассматривался в Сенате, там выступал Винавер, ничего нового не доказав.

А ведь российскому царскому правительству был подан урок в кишинёвском погроме: что государство, попускающее такую резню, постыдно недееспособно. Но этот урок был бы ясен и без ядовитых подделок, без накладки ложных красок. Почему истина кишинёвского погрома показалась недостаточной? Похоже: потому, что в истине правительство выглядело бы, каким оно и было, – косным стеснителем евреев, хотя неуверенным, непоследовательным. Зато путём лжи оно было представлено – искусным, ещё как уверенным и бесконечно злым гонителем их. Такой враг мог быть достоин только уничтожения.

Российское правительство, давно уже менее всего успевавшее на международной сцене, – ни тогда ни затем не поняло, какое грандиозное мировое поражение оно понесло здесь. Погром этот лёг дёготным пятном на всю российскую историю, на мировые представшения о России в целом, – и чёрное зарево его предвозвестило и ускорило все близкие сотрясения нашей страны.

Глава 9 – В РЕВОЛЮЦИЮ 1905

Кишинёвский погром произвёл сотрясательное, неизгладимое впечатление на российское еврейство. Жаботинский: Кишинёв – это «меж[а], разграничивающ[ая] две эпохи, две психологии». Российские евреи испытывали не просто чувство скорби, но в глубине «что-то такое, из-за чего почти забывалась самая скорбь, – это был позор»[1160]. «Кишинёвская резня сыграла крупную роль в нашем общественном сознании, потому что мы тогда обратили внимание на еврейскую трусость»[1161].

При уже виденной нами слабости полиции и плохой поворотливости российских властей – вполне естественно, что евреям пришла в голову мысль: а не надеяться на защиту от властей? а создавать свои вооружённые отряды и применять оружие самим? К тому призывала их и группа видных деятелей: и писателей – Дубнов, Ахад-Гаам, Ровницкий, Бен-Ами, Бялик: «Братья… перестаньте плакать и молить о пощаде. Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука»[1162].

Такие призывы «действовали на еврейскую молодёжь, как электрический ток»[1163]. И в накалённой обстановке после кишинёвского погрома стали быстро создаваться еврейские «отряды самообороны» в разных местах черты оседлости. Средства на такие отряды «давало обычно еврейское общество»[1164], а контрабандный ввоз оружия из-за границы был для евреев вполне осуществим. Часто оружие получали и незрелые юнцы.

Вооружённых группировок среди христианского населения правительство не обнаруживало. С бомбами террористов боролось как могло. Когда же стали появляться боевые отряды, то также естественно, что правительство усмотрело в том начало полного беззакония, начатки гражданской войны – и отряды такие запрещало, сколько у него было сил и досмотра. (И сегодня повсюду в мире осуждаются и запрещаются «незаконные военизированные формирования».)

Весьма боевой такой отряд создался в Гомеле под руководством местного комитета Бунда. Ещё 1 марта 1903 гомельский комитет Бунда провёл «празднование» «казни Александра II»[1165]. При примерном равенстве в Гомеле христианского и еврейского населения[1166] и крайней решимости здешних еврейских социалистов, формирование вооружённых еврейских отрядов приняло особо энергичную форму. Созданная здесь еврейская самооборона проявила себя во время происшествий 29 августа и 1 сентября 1903 – гомельского погрома.

Гомельский погром, по судебному заключению, был обоюдным: и христиане и евреи нападали друг на друга.

Приходится рассмотреть привременные официальные документы, в данном случае – судебное Обвинительное заключение по гомельскому делу, основанное на немедленных полицейских донесениях. (Полицейские донесения в России в ходе XX века неоднократно доказали свою отчётливую безукоризненную точность – вплоть до суматошных февральских дней 1917 года, до самого того момента, когда полицейские участки Петрограда уже были обложены восставшими, сжигались, и точная информация оборвалась и для всех нас.)

Обвинительный акт на гомельском процессе гласит следующее. «Еврейское население… стало запасаться оружием и организовывать кружки самообороны на случай возникновения противоеврейских беспорядков… Некоторые из гомельских обывателей имели возможность наблюдать целые учения еврейской молодёжи, на которых собирались за городом человек до ста участников и упражнялись в стрельбе из револьверов»[1167].

«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром».

Так злоба, проявленная в одном месте, потом отдаётся в другом, далёком – и на совсем невинных.

«Евреи г. Гомеля… в последнее время стали держать себя не только надменно, но и прямо вызывающе; случаи оскорбления крестьян и рабочих как на словах, так и действием стали повторяться всё чаще и чаще, и даже по отношению к интеллигентной части русского общества евреи старались всячески подчёркивать своё презрительное отношение, заставляя, например, сворачивать с тротуаров даже военных». 29 августа 1903 события разразились по мелкому базарному поводу: перебранка между торговкой селёдками Малицкой и покупателем Шалыковым, она плюнула ему в лицо, ссора перешла в драку, «на Шалыкова тотчас же набросились несколько человек евреев, свалили его на землю и принялись бить, чем попало. Человек десять крестьян… хотели вступиться за Шалыкова, но тотчас же раздались особые условные свистки евреев, на которые необычайно быстро собралась большая толпа других евреев… Очевидно тревожные сигнальные свистки… моментально подняли на ноги всё еврейское население города», «отовсюду на базар стали сбегаться и даже съезжаться на извозчиках вооружённые, чем попало, евреи. Очень быстро на Базарной ул. образовалась огромная толпа евреев и заполнила собою весь… Гостиный двор. Все прилегающие к базару улицы также были запружены евреями, вооружёнными камнями, палками, шкворнями, молотками, специально приготовленными кистенями и даже просто железными полосами. Отовсюду раздавались крики: «евреи! на базар! русский погром!» и вся эта масса, разбившись на группы, бросилась избивать убегавших от них крестьян», которых по базарному дню было много. «Побросав покупки, крестьяне – кто успел – вскочили на свои подводы и спешно стали выезжать из города… Очевидцы свидетельствуют, что, настигая русских, евреи били их нещадно, били стариков, били женщин и даже детей. Одну девочку, например, стащили с подводы и, схватив за волосы, волочили по мостовой». Крестьянин Силков остановился поодаль поглазеть и ел булку. В это время пробегавший сзади еврей нанёс ему смертельный удар в шею ножом и скрылся в толпе евреев. Перечисляются и другие эпизоды. Один же офицер был спасён только заступничеством раввина Маянца и владельца соседнего дома Рудзиевского. – Подоспевшая к беспорядкам полиция была встречена «со стороны евреев градом камней и револьверными выстрелами… не только из толпы, но даже из окон и с балконов соседних домов»; «насилия над христианским населением продолжались почти до самого вечера, и лишь с прибытием воинской команды скопища евреев были рассеяны»; «евреи избивали русских и главным образом крестьян, которые… не могли оказать никакого сопротивления как по своей малочисленности по сравнению с еврейской массой, так и по отсутствию средств к самозащите… Потерпевшими в этот день были исключительно русские… много раненых и избитых»[1168].