Если спросишь, где я: Рассказы - Реймонд Карвер

— Без этих переездов она сразу умрет, — сказала Джил. — Ей будет просто незачем жить. Это у нее, наверное, такой странный способ получать от жизни удовольствие.

Насчет удовольствия — не знаю, но Джил боится, что мама впадает в маразм. Мне тоже так кажется. Но как сообщить такое собственной матери? И если это так, что мне-то делать? Маразм не помешает ей затеять очередной переезд.

Когда мы подъезжаем, она уже ждет у задней двери. Ей семьдесят лет, голова седая, оправа очков вся в стразах, за всю жизнь не болела ни дня. Она обнимает Джил, потом меня. Глаза блестят, как будто она выпила. Только она не пьет. И не пьет уже давно, с тех пор, как умер папа. Пообнимавшись, мы входим в дом. Около пяти вечера. Я унюхал, чем пахнет из кухни, и вспомнил, что с утра ничего не ел. Запал у меня кончился.

— Очень есть хочется, — говорю я.

— Как аппетитно пахнет, — говорит Джил.

— Надеюсь, и на вкус ничего, — говорит мама. — Надеюсь, курица протушилась. — Она снимает крышку со сковородки и прокалывает куриную грудку вилкой. — Терпеть не могу недоваренную курицу. Кажется, готово. Давайте, садитесь. Кто куда хочет. Никак не привыкну к этой плите. Конфорки слишком быстро нагреваются. Не люблю электрических плит, и никогда не любила. Сбрось эти тряпки со стула, Джил. Живу тут, как какая-то цыганка. Слава богу, скоро это кончится. — Она замечает, что я ищу пепельницу. — У тебя за спиной. На подоконнике, сынок. Пока ты не сел, налей-ка нам пепси-колы. Придется вам пить из бумажных стаканов. Забыла сказать, чтобы вы принесли стаканы. Пепси-кола не очень теплая? Льда у меня нет. Эта морозилка совсем не морозит. Она никуда не годится. Мороженое превращается в жижу. В жизни у меня не было такой паршивой морозилки.

Она перекладывает курицу на блюдо и ставит блюдо на стол, вместе с фасолью, капустным салатом и белым хлебом. Потом осматривается, проверяет, не забыла ли чего. Соль и перец!

— Садитесь, — командует она.

Мы подвигаем стулья к столу, Джил достает из пакета тарелки и передает нам по кругу.

— А где вы будете жить, когда переберетесь назад? — спрашивает она. — Уже подыскали место?

Мама передает Джил блюдо с курицей и говорит:

— Я написала своей бывшей домохозяйке. Она ответила, что у нее есть для меня квартирка на втором этаже. Дом совсем близко от автобусной остановки, вокруг полно магазинов. Рядом банк и огромный супермаркет, «Сейфуэй». Прекрасное место. Сама не пойму, зачем я оттуда уехала.

Договорив, она накладывает себе салата.

— Почему, правда, вы оттуда уехали? — интересуется Джил. — Раз уж там такое замечательное место.

Она берет со своей тарелки куриную ножку, разглядывает ее и откусывает кусочек:

— Сейчас расскажу, почему. В соседней квартире жила старуха-алкоголичка. Пила с утра до ночи. А стены там такие тонкие, я целый день слышала, как она грызет кубики льда. Ходить она могла только в ходунках, но ее это не останавливало. И вот я с утра до ночи слушала, как эти ходунки всё скрипят и скрипят и стук-стук об пол. А еще все время хлопала дверца холодильника. — Мама качает головой, вспоминая, что ей приходилось терпеть. — Я вынуждена была оттуда уехать. Скрипит и скрипит, и так целый день. Я чуть с ума не сошла. Невозможно так жить. На этот раз я сказала домовому начальству — чтобы никаких алкоголиков по соседству. И еще я не хочу третий этаж. Оттуда видна только стоянка. Вообще смотреть не на что.

Она ждет, что Джил что-нибудь скажет. Но Джил молчит. Мама переводит взгляд на меня.

Я вовсю работаю челюстями и тоже ничего не говорю. Собственно, говорить-то нечего. Я продолжаю жевать и рассматривать коробки, составленные у холодильника. Потом накладываю себе еще салата.

Скоро тарелка пустеет, я отодвигаюсь от стола. Ларри Хэдлок ставит свой пикап на заднем дворе, рядом с моей машиной, и достает из багажника косилку. Я наблюдаю за ним — стол стоит возле окна. Ларри в нашу сторону не смотрит.

— Что ему надо? — осведомляется мама и перестает есть.

— Наверное, хочет подстричь твой газон, — говорю я.

— Нечего там стричь, — отвечает мама. — Он его стриг на прошлой неделе. Что там могло вырасти?

— Наверное, для новых жильцов, — предполагает Джил. — Ведь кто-то тут поселится.

Мама переваривает эту мысль, потом продолжает есть.

Ларри Хэдлок запускает косилку и принимается стричь газон. Мы с ним немного знакомы. Когда я сказал, что снимаю жилье для матери, он снизил цену на двадцать пять долларов. Он вдовец — плотный, лет шестидесяти пяти. Несчастливый человек с хорошим чувством юмора. На руках у него растут белые волоски, несколько прядей, таких же белых, видны из-под кепки. Он похож на фермера, какими их рисуют в журналах. Только он не фермер. Был строителем, сейчас на пенсии, скопил немного денег. Поначалу я даже надеялся, что они с мамой будут иногда ужинать вместе и вообще подружатся.

— Вот вам наш король, — говорит мама. — Король Ларри. Не у каждого такая прорва денег, не каждый живет в большом доме и дерет с жильцов три шкуры. Ну, ладно, скоро я уеду и больше никогда не увижу его морщинистую морду. Доедай курицу, — обращается она ко мне.

Но я качаю головой и зажигаю сигарету. Ларри с косилкой приближается к окну.

— Вам уже недолго на него смотреть, — утешает Джил.

— Ты не представляешь, как я этому рада, Джил. А то, что я вперед заплатила, он все равно не вернет.

— Откуда ты знаешь? — интересуюсь я.

— Знаю, и всё, — отвечает мама. — А то я мало имела дело с такими типами. У них у всех руки загребущие.

Джил говорит:

— Совсем недолго осталось, а потом вам никогда уже не придется иметь с ним дело.

— Одно утешение.

— Но следующий будет точно такой же, — добавляет Джил.

— Я даже думать об этом не хочу, Джил, — говорит мама.

Пока она варит кофе, Джил убирает со стола. Я споласкиваю чашки. Потом разливаю кофе, мы протискиваемся мимо коробки с надписью «Мелочи» и переходим в гостиную.

Ларри Хэдлок теперь возле боковой стены. По улице перед домом медленно ползут машины, солнце начало опускаться к деревьям. Я слышу, как бурчит косилка. Несколько ворон снимаются с телефонного провода и слетают на свежевыкошенный газон перед домом.

— Я буду по тебе скучать, сыночек, — говорит мама. А потом добавляет: — И по тебе тоже буду скучать, Джил. Мне вас обоих будет не хватать.

Джил делает глоток и кивает.

— Главное, чтобы вы благополучно добрались, и чтобы в конце вас ждало именно то, чего вы хотите.

— Когда я там обживусь — а уж это, дай бог, мой последний переезд — приезжайте в гости, — говорит мама.

И смотрит на меня, ожидая, что я кивну.

— Приедем, — отвечаю я.

Но знаю, что говорю неправду. Там, в Калифорнии, обрушилась моя жизнь, и больше я туда не вернусь.

— Жаль, что вам у нас совсем не по душе, — говорит Джил. — Жаль, что вы не смогли прижиться. Знаете, что? Ваш сын ужасно за вас переживает.

— Джил, — говорю я.

Но она встряхивает головой и продолжает:

— Иногда он даже спит плохо. Просыпается ночью и говорит: «Не могу уснуть. Всё думаю про маму». Вот, — выпаливает она и смотрит на меня. — Я высказалась. Облегчила душу.

— А мне, как ты думаешь, каково? — говорит мама. Потом добавляет: — Другие в моем возрасте живут и радуются. Почему я не такая как все? Мне всего-то хочется найти дом и город, которые бы меня радовали. Разве это преступное желание? Вовсе нет. Разве я так уж много прошу от жизни?

Она ставит чашку на пол рядом со своим стулом и ждет, когда Джил скажет, что она просит совсем не много. Но Джил молчит, и через минуту мама начинает разглагольствовать, как она собирается радоваться жизни.

Некоторое время спустя Джил опускает глаза и, глядя в чашку, отпивает еще кофе. Я вижу, что она перестала слушать. А мама все говорит и говорит. Вороны разгуливают по газону перед домом. Слышатся вой и глухой удар — в косилку набилась трава, и она заглохла. Через минуту, после нескольких неудачных попыток, Ларри запускает ее снова. Вороны взлетают обратно на провод. Джил кусает ноготь. Мама говорит, что завтра утром приедут из мебельной комиссионки и заберут то, что она не собирается отправлять автобусом или тащить с собой в машине. Стол, стулья, телевизор, диван и кровать пойдут на продажу.

В комиссионке сказали, что карточный столик они не возьмут, так что мама собирается его выбросить — если только нам он не нужен.

— Мы его заберем, — говорю я. Джил поднимает глаза. Она начинает что-то говорить, но, передумав, обрывает фразу.

Завтра днем я отвезу ее коробки на автовокзал и отправлю их в Калифорнию. Последнюю ночь мама проведет у нас, как и договаривались. А потом, с утра пораньше, двинется в путь. Через два дня.

Она все говорит. Описывает во всех подробностях, как будет добираться до Калифорнии. До четырех часов вечера она, не вставая, просидит за рулем, потом переночует в мотеле. До темноты она надеется попасть в Юджин. Юджин — симпатичный городок, она там уже останавливалась, по дороге сюда. В мотеле она засиживаться не станет, выедет на рассвете и, если Бог ее не оставит, к середине дня окажется в Калифорнии. А уж Бог ее не оставит, в этом она уверена. Стоило столько держать ее на свете, чтобы потом оставить. У Бога на нее есть виды. Она в последнее время много молилась. И за меня молилась тоже.