Каллиграфия - Юлия Власова

Донеро рассерженно кашлянул:

— Мирей Флори, встаньте! — визгливо потребовал он. — За болтовню на моих лекциях полагается штраф в виде доклада на десять страниц и получасового пребывания в вертикальном положении.

— О, загнул! — пробурчала под нос та. Нисколечки не стыдясь, она медленно поднялась из-за парты и обвела аудиторию надменным взглядом, с особой неприязнью уставившись в затылок Лизе. В последнее время Лиза почему-то очень ее раздражала: то ли оттого, что ходила у Донеро в любимчиках и, следовательно, могла рассчитывать на его снисхождение, то ли из-за так несвойственной ей показной утонченности. Русской, открытой душе не пристало напускать на себя многозначительный вид, а тут вдруг недомолвки, двусмысленные намеки, пренебрежительные позы. Лизе это не шло и, если она думала прослыть дамой из высшего общества или представительницей голубых кровей, то избрала явно неверный сценарий поведения. Мирей вспомнила маскарад, который из-за зимнего траура перенесли на более поздний срок, вспомнила, как прихорашивалась Лиза в костюмерной, как примеряла маски и придирчиво осматривала туники. Уже тогда в россиянке жило это чувство превосходства, эта неуместная горделивость и вызывающая самодостаточность. Весь праздничный вечер она протанцевала с одной-единственной маской, и студенты догадливые сразу смекнули, что к чему.

Географу и географии она уделяла гораздо больше внимания, чем своим подругам, и, возвращаясь с занятий за полночь, неизменно запиралась в комнате, откуда, как сумела подслушать Мирей, доносилось журчание воды и тихие возгласы. Любой другой на месте француженки уже вообразил бы себе невесть что, но она-то знала: Лиза экспериментирует. С тех пор, как в руках у россиянки оказались бутылки из Зачарованного нефа, она сделалась немногословной, стала таиться и, вообще, выказывать ко всем какое-то необъяснимое недоверие. Широкие, обильные потоки радости и дружелюбия, некогда проистекавшие из ее сердца, теперь истощились, и утрата была столь ощутимой, что Мирей невольно сравнивала Лизу с полноводной рекой, которая возомнила, будто способна пересечь пустыню, и русло которой, едва образовавшись, обнажилось под палящими лучами солнца. Замкнутая и отчужденная, она уподобилась китаянке Кианг. Роза, однако ж, надеялась, что явление сие недолговременно и что, по окончании своих опытов с вином, Лиза вновь станет милой и общительной.

Новым, пускай и неуклюжим, образом утонченной леди Елизавета была отчасти обязана именно опытам, занимавшим ее воображение с того дня, как Донеро произвел в нефе конфетный обстрел. Стремление проникнуть в неизведанное, преодолеть границу, отделявшую ее от сада, стало всё более умножаться в ней; и усердие, с каким она ежедневно штудировала старые библиотечные книги об измерениях, порталах и прочих несообразностях, привело бы в изумление не то что естествоведов-любителей, но даже и ученых с многолетним стажем, не имевших и десятой доли того рвения, с которым она отдавалась поискам волшебного прохода.

Эксперимент с принятием винной ванны успехом не увенчался по одной простой причине: Лиза струсила. Будь у нее в тот день чуть больше мужества, она, вероятно, уже сидела бы в тени какой-нибудь сакуры и лакомилась вишней. Но нерешительность, принятая ею за голос здравого смысла, подсказала ей иной путь: на подходящей поверхности винная кислота создаст дверь, вроде той обычной двери, которая закрывается на засов и противно скрипит, если не смазать петли. Внушив себе, таким образом, эту мысль, Лиза дрожащей рукою, не касаясь воды, вынула пробку из отверстия в ванне. Литры драгоценного кагора утекли в канализацию.

Пребывая в твердом убеждении, что исход близок, россиянка тряслась над каждой капелькой и берегла последнюю бутылку пуще конспектов по спецкурсу Деви. В комнате ее прочно установился характерный ягодный запах, поскольку Лиза запачкала вином абсолютно всё, начиная от стеклышка будильника и кончая балдахином над кроватью. В погожий день, после семинаров, ее можно было застать в парке, колдующей над плиткой у фонтана, или рядом с полувековым дубом, ровесником директора (о чем тот заявлял не без гордости), или с пипеткой над чьим-нибудь лабораторным халатом. Ее увлеченность граничила с помешательством, а подчеркнутый индивидуализм отрицательно сказывался на отношениях со сверстниками. Замкнутый круг «Донеро — учеба — комната» стал для нее жизненной нормой, нелюдимость — чертой характера, и даже Кианг шарахалась от нее, когда они сталкивались ночью в гостиной четвертого апартамента.

Да, Лиза повадилась гулять под луной, а всё оттого, что однажды ей взбрело в голову, будто лунный свет может активировать вино. Сумасбродная, конечно, идея, но что только не изобретет пытливый ум, если другие способы уже не годятся. Однако разгадка лежала на поверхности — любая дождевая лужа, любая чаша действующего фонтана, любой наполненный водою сосуд сгодился бы для переправы в сад. Но то ли неоправданный скептицизм, то ли закоренелый страх перед неведомым постоянно мешали ей приблизиться к намеченной цели.

Глава 20. Похищение

Люси ни капельки не протестовала, когда Кристиан объявил, что за руль сядет он. Больно заманчиво следить за дорогой, да еще в такую, невиданную для критской весны, жару! Термометр на автомобильной панели показывал все тридцать, и Джулия ей одной известным способом умудрилась переоблачиться в некогда раскритикованное «бальное» платье. Франческо долго и нудно ворчал, после того как она, переодеваясь, пихнула его локтем. А Джейн, прилепившись лбом к оконному стеклу, безучастно взирала на бегущие мимо зеленые холмы с вкраплениями желтых и лиловых соцветий.

— Скоро уже до Превели? — ныл неуемный Франческо. — Я есть хочу!

— Совсем недавно же завтракали! — удивилась Джулия.

— От такого завтрака недолго и в ящик сыграть, — обиженно отозвался тот. — Средненькая деревенская стряпня в тандеме с бездарной музыкой отправят на тот свет кого угодно!

Кристиана, может, и позабавило бы такое умозаключение, если бы он не был полон тягостных дум. Его неотступно преследовала мысль, что, раз Люси молчит, а не тараторит, как прежде, раз она притихла, значит, обдумывает очередной план… План убийства? Мести? Зачем ей понадобился утес Вечности? Может, он не так красив и внушителен, как она говорила? Может, утес — это всего лишь приманка, этап Моррисовой игры?

Вентиляция в машине работала на полную мощность, однако ему всё равно было жарко. Снаружи, за плотно закрытыми окнами, клубились облака дорожной пыли.

— Остановите, синьор Кимура! Невмоготу уже! — взмолился Франческо.