Новая династия - Дмитрий Иванович Иловайский

еще не вполне излечившийся от ран, жил в то время в одной из своих суздальских вотчин. Не вдруг, а после нескольких отказов, он дал согласие на просьбу нижегородцев, однако с условием, чтобы они выбрали из своих посадских людей человека, который был бы вместе с ним у такого великого дела и ведал бы сборною казною. Когда послы затруднились и не знали, кого назвать, Пожарский прямо указал на Козьму Минина, говоря: «Он у вас человек бывалый, служилый и то дело ему привычно». Очевидно, между этими двумя замечательными русскими людьми существовали уже предварительные взаимные сношения. Когда посланцы воротились и доложили обо всем нижегородцам, те начали бить челом Козьме, чтобы он стал выборным от них человеком при войске. Но Козьма не был так прост, чтобы согласиться сейчас же и без всяких условий. И обычай, и предусмотрительность заставляли его сначала отказываться от такого трудного дела. На усиленные просьбы он наконец согласился, но потребовал крепкого мирского приговора о том, чтобы мир слушался его во всем и давал бы потребные ратным людям деньги, хотя бы для того пришлось отдавать последние животы и даже закладывать в кабалу жен и детей. Получив такой приговор, Минин немедля отослал его ко князю Пожарскому; ибо опасался, чтобы нижегородцы по миновании одушевления не раздумали и не взяли бы у него приговор назад.

Заручившись мирским приговором, Минин начал строго приводить его в исполнение. Он поставил оценщиков для имущества и взимал с него пятую деньгу, т. е. пятую часть; причем никому не делал послаблений и с противящихся взыскивал силою. Некоторые граждане давали и более положенного; а одна богатая вдова отдала почти все свое имущество, оставив себе только небольшую его часть. Минин посылал окладчиков и в другие города, например, в Балахну и Гороховец, чтобы облагать торговых и посадских людей, смотря по животам и промыслам. Таким образом составилась казна. Стало собираться и ополчение. Первыми пришли смоленские дворяне и дети боярские, вызванные на службу в Москву еще при Василии Шуйском и лишенные поляками своих поместий. Заруцкий и Трубецкой дали им грамоты на арзамасские дворцовые земли; но там мужики с помощью стрельцов не пустили их в свои волости. Нижегородцы призвали к себе этих смольнян, дали им корм и жалованье; часть их они отправили к Пожарскому вместе с просьбою спешить скорее в Нижний. Пожарский выступил в путь; по дороге он присоединил к себе детей боярских из Вязьмы и Дорогобужа, которые подобно смольнянам, вопреки грамотам Заруцкого, также не добились доступа к пожалованным поместьям. Нижегородцы встретили Пожарского с великим почетом.

Пожарский и Минин, в свою очередь, начали рассылать грамоты от имени нижегородцев и собравшихся ратных людей в поморские, низовые и украинные города, прося помощи деньгами и ратными людьми для очищения Московского государства. Грамоты эти и слух о сборе ополчения в Нижнем вскоре вызвали сильное движение, уже подготовленное троицкими призывными посланиями. Отовсюду стали приходить ратные люди; сначала пришли коломенцы, за ними рязанцы, потом стрельцы и казаки из украинных городов. Нижегородцы всех принимали с честию, давали содержание ратникам и их коням. Жалованье начали платить им смотря по статьям: первая статья получала по 50 рублей, а самая меньшая по 30. Казанцы, подобно нижегородцам, уцелели в Смутное время от грабежей и неприятельского разорения. К ним отправлен был из Нижнего с просьбою о помощи стряпчий Биркин. Но этот злонравный человек стакнулся там с подобным себе завистливым и властолюбивым дьяком Шульгиным, и по их ухищрениям казанцы, хотя отписали в ответ, что идут все своими головами, однако замедлили походом.

В Москве и под Москвою вести о сборе нового ополчения вызвали у многих радость и надежду на скорое освобождение, а у поляков и русских изменников сильную тревогу. Чрез последних Гонсевский стал принуждать заключенного в Чудове монастыре патриарха Гермогена, чтобы он написал в Нижний Новгород увещание отменить поход и сохранить присягу Владиславу. Но патриарх пребыл до конца на высоте своего положения. «Да будут благословенны те, которые идут на очищение Московского государства, — отвечал он; — а вы, окаянные Московские изменники, да будете прокляты». Тогда враги начали морить его голодом. Однако сей великий старец или крепкий «адамант», как его называли современники, остался непреклонен, и, по словам летописца, 17 февраля 1612 года «предал свою праведную душу в руце Божии». Без всяких почестей его погребли там же в Чудове монастыре.

В таборах, стоявших под Москвою, Заруцкий и его приверженцы отнюдь не обрадовались новой им помощи, когда узнали, что дело идет не о посылке мелких подкреплений, не имевших между собою связи, а о большом хорошо устроенном ополчении, предводимом таким стойким неподкупным воеводою, каков был Пожарский. Заруцкий понял, что как его первенствующая роль в войске, так и его замыслы на счет кандидатуры Маринина сына и собственного регентства подвергаются еще большей опасности, чем при Ляпунове. Он мало заботился о временной присяге ничтожному псковскому Самозванцу; по против сей опасности спешил принять свои меры. Он отрядил атамана Просовецкого занять такой важный пункт, как Ярославль, и стать на пути нижегородцам. Но их доброхоты дали о том знать в Нижний Новгород. Пожарский немедля отправил своего дальнего родственника князя Димитрия Петровича Лопату-Пожарского и дьяка Самсонова с ратными людьми. Они успели вовремя прийти в Ярославль, где захватили небольшой передовой отряд казаков и рассажали их по тюрьмам. Узнав о том, Просовецкий уже не пошел в Ярославль; а Заруцкий скрыл досаду и вместе с Трубецким послал в Нижний воеводам грамоту с приглашением идти под Москву, ничего не опасаясь. Вслед за родственником и сам Димитрий Михайлович Пожарский выступил с ополчением из Нижнего. Лежавшие на пути города Балахна и Юрьев-Повольский дали ему подмогу деньгами и ратными людьми; в числе последних находились и Юрьевские татары. Костромской воевода Иван Петр. Шереметев, сторонник Владислава, вздумал не впускать в свой город нижегородцев; так что они остановились на посаде. Но уже трудно было бороться с одушевлением, охватившим русский народ: большинство городских обывателей и ратных людей пристали к нижегородцам и свели Шереметева с воеводства, причем едва его не убили, и просили себе другого воеводу у князя Пожарского; тот дал им князя Романа Гагарина, а дьяком назначил Подлесова. От костромичей ополчение также получило подмогу деньгами и людьми. Меж тем из Суздаля прискакали гонцы с просьбою о помощи против угрожавшего ему Просовецкого; Пожарский отправил туда другого своего родственника Романа Петровича, который и занял Суздаль, а Просовецкий воротился в Москву.

В конце марта или в начале апреля 1612