Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков

— Неужели это так смешно? — ужаснулась Магди.

— Это грустно, дорогая. У меня к тебе только одна просьба, давай оставим все по-прежнему, а твой ужас, коварство красных и прочую ерунду спрячем от чужих глаз. Если ты не желаешь видеть меня, если моя физиономия у тебя, кроме страха и презрения, ничего не вызывает…

— Почему же!.. — перебила меня Магди. — Я этого не говорила.

— Благодарю. В любом случае, давай сохраним мою тайну в тайне. А сейчас я готов отвезти тебя домой, а сам отправлюсь в театр. Мне очень важно именно сегодня вручить букет адресату. Я не имею права обсуждать приказы. И не хочу!

Ткнуть бы ее носом в перетаскивающих камни, шатающихся под весом камней пленных! Я презирал тех, кто заставляет людей, несущих тяжести, обходить лужи с пылающим фосфором! Если уронишь, тебя заставят поднять камень голыми руками! К сожалению, такой метод воздействия на члена Glaube und Schönheit[69] был преждевременен, пусть даже, как призналась Магди, она вступила в союз, чтобы не портить карьеру папе. До согласия нам еще было брести и брести.

— Я поеду с тобой, — не задумываясь откликнулась Магди. — Я не знаю, что вы там задумали… но все-таки интересно, что вы задумали? По крайней мере, это выглядит очень романтично — букет роз, известная актриса. А как вы будете спасать фюрера?

Я едва не застонал. У меня было очень мало времени, а тут любимая женщина со своими, как сказал бы Трущев, антимониями.

Насчет «любимой», я тогда уже не сомневался, и оказался прав, в чем можно было убедиться в Турции».

«8 октября 1943 года.

На Ангальтском вокзале встретил Первого. Пришлось переодеться в штатское, наклеить усы.

Ненавижу всякого рода переодевания!

При Магди Первый держался любезно, но, добравшись до пансиона фрау Марты, дал волю ярости.

— Знаешь, какой приказ я получил из Лубянки? Спасти Гитлера!! Любой ценой!!! Они что окончательно сошли с ума?! Ладно, Бор. Я могу понять, что в Москве ищут к нему подходы, он что-то знает об урановой взрывчатке. Но спасать Гитлера?! Ангела бездны! Да еще ценой жизни?!! — далее пошел изощренный мат. — Да я бы его собственными руками!..

— Ты предпочел бы как можно скорее победить в войне или затянуть боевые действия? Каждый день война уносит тысячи и тысячи твоих соотечественников.

Анатолий уставился на меня как на умалишенного.

— Ели ты такой умный, поделись своими выводами.

Пришлось объяснить.

— Толик, неужели ты до сих пор не понял, что Германия неотвратимо скатывается в пропасть. Если датчане, ближайшие союзники, спят и видят, как бы избавиться от иноземной опеки, о чем говорить?!

После паузы я поделился с большевистским агентом.

— Знаешь, с чем здесь связывают скорую победу? С пушками, стреляющими на 600 км, гигантскими бомбардировщиками, но больше всего здесь восхищаются невероятной силы бомбой — «самый большой самолет сможет поднять на борт лишь одну такую штуковину. Двенадцати таких громадин хватит, чтобы уничтожить город с населением в миллион человек». Страну денно и нощно успокаивают слухами о «чуде-оружии», которое в нужный момент повернет ход войны.

И люди верят! Или хотят верить. Как не верить, если сам министр вооружений Шпеер заявляет: «Техническое превосходство обеспечит нам скорую победу. Затяжная война будет выиграна посредством «вундерваффе». Слепой тащит за собой в пропасть слепых.

Я дал Первому время осознать сказанное, затем спросил.

— Зачем же менять коней на переправе?

Закруткин долго, покусывая губы, обдумывал сказанное, затем поинтересовался.

— Ты вроде бы немец. Тебе не жалко немцев?

— Это единственное лекарство. Если тебе доставляет удовольствие мучить меня такого рода вопросами, сообщи, какие распоряжения ты получил насчет меня, и я оставлю тебя в покое. Поступай, как знаешь. Кстати, революция была единственным лекарством для русских. Если бы не семнадцатый год, сейчас у вас не было ни Екатеринбурга, ни Свердловска. Если кто-то утверждает обратное, он лжет. И лжет сознательно.

Первый насупился.

— Ты не имеешь права бросить меня в такой момент. Я не волшебник? Как мне в одиночку отыскать в этом логове Бойкого? И вообще…

— Тогда будь любезен не теряй головы.

— Голову, — поправил меня филолог от НКВД.

— Это у вас в Москве «голову», а у нас в Берлине — «головы»! Задание трудное. Времени на антимонии нет. Делим задачу. Я — анализирую и на подхвате, ты за следака. Вопросы есть, капитан?

— Так точно, товарищ лейтенант!.

— Что, произвели? — удивился я.

— Не только произвели, но и Петьку взяли на воспитание. После смерти бабушки его отправили в детский дом. Трущев привез его в Москву. Теперь шефство над ним взяла Светлана.

— Эта та, которая онемела со страху?

— Видал бы ты эту немую! Такая красавица растет».

«9 октября.

Первый же день поисков принес неожиданный результат.

Я всегда говорил, что Толик родился в рубашке. Нюх не подвел его и на этот раз. Можешь назвать его счастливчиком, хотя с оперативной точки зрения обострение обстановки вокруг Бойкого вряд ли можно было считать удачей.

В Русском комитете генерала Власова Первый профессионально вышел на секретаршу-немку. Она сообщила, Волошевский уже две недели не появляется на службе. По личному распоряжению генерала его якобы отправили в командировку. На самом деле он усиленно тренируется в спортзале в компании со Шмелингом. В Русском комитете очень заинтересованы, чтобы Волошевский победил на очередном чемпионате Европы по боксу, который должен состояться в конце года в Булони.

Первый подцепил секретаршу на дешевый предрассудок — мы бьем красных на фронте, а они здесь готовятся к соревнованиям?!

У фрау от злости даже глазки заиграли.

— Скоро эти русские сядут нам на голову даже здесь, в Берлине!

После паузы она с намеком добавила.

— Кстати, не только военные испытывают повышенный интерес к этому вырождающемуся славянину! Как раз перед вашим приходом кое-кто тоже интересовался Волошевским. Их было двое. Оба в черных плащах. Один высокий, с неприятным лицом, другой толстячок с длинными залысинами. Оба вежливы и улыбчивы. Они заявили, что хотят пригласить этого унтерменша тренером к своим парням. Каково!

Это была новость так новость!

Мы переварили ее ночью, в пансионе. С одной стороны, дело значительно упрощалось. Оставалось только найти Бойкого и сдать его этим двоим, чья служебная принадлежность сомнений не вызывала. После чего, доложив на верх, что задание выполнено, можно было прокалывать дырочки под ордена.

С другой — заслужил ли такое наказание Волошевский и посланные ему в помощь специалисты? Как ни крути, но мы были однополчане, пусть даже наш научный руководитель на Лубянке санкционировал использование любых мер, которые могли бы дать результат.

Эту задачку сразу не решишь, здесь ставкой была жизнь. Одно дело, сохранить жизнь фюреру — пусть помучается, негодяй! Пусть еще поверховодит! Пусть собственными глазами увидит крах арийского дома. Другое — желание помочь Волошевскому. Между этими двумя, раздирающими душу антимониями, приказ, за которым стоит воля Петробыча и его правда.

Из комментариев барона Алекса-Еско фон Шееля:

«…была глубокая ночь. Было томительное ощущение внутреннего несогласия с необходимостью предать Волошевского и двух его товарищей, чьей судьбе тоже вряд ли позавидуешь. Из гвардейских офицеров в эмиграцию, потом в объятия ЧК. Наконец, важное задание в Берлине, и в итоге гибель от рук своих же товарищей.

В этих превратностях было много схожего с моей судьбой. Но как мы могли спасти их? Это угнетало больше, чем судьба тысячи фюреров. Говорю без бравады — если бы Закруткину приказали ухлопать Гитлера, он счел бы это за великую честь.

Но что произойдет, если мы проморгаем и Бойкий сумеет рвануть бомбу?

То, что мститель решил рвануть, у нас не вызывало сомнений. На Лубянке тоже. В пространной шифротелеграмме, переданной по радио, сообщалось — покушение имеет шанс на успех только во время представления в Немецком драматическом театре на Шуманштрассе. Других возможностей подобраться на убойную дистанцию у Волошевского не было. Это давало слабую надежду перехватить мстителя.

Мы слова друг другу не сказали, мы уже тогда были как братья. Между нами было согласие по самому важному, самому острому вопросу — что есть жизнь и какова ее цена, а это, знаете ли… Надо попробовать, иначе нам не будет покоя. Не тому учил нас Трущев, не для того он рисковал головой, спасая Первого от самого себя в Калуге, а меня, от самого себя же, в Швейцарии. То же самое можно сказать о Нильсе Боре. Не для того он проникал в тайны атомного ядра, чтобы мы вот так, походя, сдали Волошевского и потом ходили, потирали руки — как мы его, а-а? Тяп, ляп — и готово!