Огненный скит - Юрий Любопытнов

— Антип, подай шест!

С ужасом ключник наблюдал, что Антип не спешил выполнить просьбу. Он стоял на земле и смотрел на тонущего Изота.

— Антип, — повторил скитник, — чего стоишь? Подай шест!

— Говори, в каком месте зарыт сундук? — сведя брови к переносице, отрывисто бросил Антип.

— Ты… это… чего, — пробормотал или удивленный, или обескураженный Изот. — Не дури… Дай шест?

— А я и не дурю. — Бескровные тонкие губы Антипа растянулись в усмешке. — Чего мне дурить. Говори, где сундук закопан?

Только теперь до сознания Изота стало доходить, в какое положение он попал. Он никак не ожидал такого от Антипа.

— Так ты меня умышленно столкнул?

Антип рассмеялся, но не ответил.

— Подай шест, говорю? — настойчивее повторил Изот, ещё полагая, что это какое-то наваждение.

— Как бы не так! Скажи, где золото, и я вытащу тебя…

— Кинь шест!

— Хе, хе. Не на того, дядя, напал. Тебя вытащишь, а ты прибьёшь. В тебе силы ровно у медведя. Говори лучше, где золото. Всё равно никому не достанется. А не скажешь — подыхай! Никто не хватится тебя. Молиться некому будет. А папаньке с маманькой скажу, что ты в болотах загиб… А золото я и сам найду, без тебя… Дорогу я теперь знаю. Все перекопаю, а найду.

— Барин… тот тоже искал… — Изот выплюнул жижу изо рта.

— Так скажешь, где золото?

— За что же я пестовал тебя! Спас от разбойников, от голодной смерти…

— Когда это ты меня спас?

— А тот младенец, про которого я тебе рассказывал… Это был ты…

— Не выдумывай!

— Спроси у матери своей, у отца, которых ты считаешь своими родителями, как семнадцать лет назад они корзину на крыльце нашли, а в ней ребёнка с запиской, как его наречь…

— Ты всё врёшь! — Ни один мускул не дрогнул на лице Антипа. — Хочешь, чтобы я вытащил тебя…

— Подай шест, поганец! — закричал Изот, уже захлебываясь и больше погружаясь в трясину.

— На, дядя! — восторженно-озверело закричал Антип и помахал шестом над головой Изота.

Тот вскинул руку, чтобы поймать конец палки, но не дотянулся, и глубже погрузился в трясину.

— Будь ты проклят, выродок, — прохрипел Изот, выплевывая попавшую в рот болотную муть. — Будь ты…

— Ты ещё проклинать, попрошайка! — Лицо Антипа стало красным, как и его волосы. — Так на тебе!.. Получай! — Он растянул в змеистой улыбке рот и упер роготульку в грудь Изота, погружая его в трясину.

Изот в последний раз увидел лицо Антипа, искажённое злобой, которую он не ожидал от парня, и уже захлебываясь, понял, что он так мучительно искал в его облике, который ему кого-то напоминал. Он увидел в его конвульсивно дёргающемся лице, в фигуре с вздыбленными руками, в линии спины и головы Филиппа Косого. Так вот кого он спас! Его сына. Тогда говорили, что Степан горшечник взял Дуняшку с нагуленным ребёнком. Прикрыл девичий стыд. Не зря, видать, говорили, что ребенок был от Косого…

Антип лихорадочно стал развязывать мешок, в котором лежал топор, подрубил берёзку, наклонил её, и стал пробираться ползком к тому месту, где засосало Изота. Добравшись, запустил руку в жижу, пошарил в чёрно-грязном месиве. На поверхности показалась голова ключника, облепленная грязью — Антип держал её за волосы. Другую руку запустил под одежду. Нащупал, что искал и с силой дёрнул. В руке был зажат «рыбий зуб» с остатком бечёвки. Разжал руку и посмотрел, как безжизненная голова Изота скрылась в трясине.

Глава тринадцатая

Завещание поручика

Деревянный господский дом с мезонином, в котором жил последние годы отставной поручик Олантьев, стоял в окружении обширного парка, изрядно запущенного, на краю села, на возвышенном месте. Широкий въезд, обсаженный липами, с кирпичными столбами ворот, замощённый битым кирпичом и мелкой галькой, зарастал кустами и чертополохом. Барин не выезжал, к нему никто не езживал, за дорогой не следили, и мощная растительность летом, как только приходили тёплые дни, сокрушая всё на своём пути к солнцу, дробила кирпич и переворачивала гальку, заполоняя собой пространство. Зимой дорога не чистилась, ворота не закрывались, лишь к калитке вела узкая тропинка, натоптанная оставшимися слугами Олантьева.

Барин болел, из дома не выходил и лишь по неотложной надобности — съездить за доктором, приобрести лекарства — слуги покидали имение. Здание людской, стоявшей рядом с господским домом, покосилось и ветшало, в нём никто не жил. Разрушалась и конюшня, где остались две лошади. В каретном сарае стояли потерявшие былой блеск и лоск давно не ремонтированные и неподготовленные к выезду брички и сани. Дряхлый Олантьев держал только кухарку, конюха и лакея, бывшего крепостного Мефодия.

Из всей его родни была жива сестра Софья с сыном Сергеем, бывшая замужем за промышленником и купцом Апполинарием Лазутиным и жившая в Санкт-Петербурге безвыездно после смерти мужа. По молодости они встречались довольно часто — Олантьев одно время жил в столице, — потом встречи стали реже, а затем и совсем прекратились. Подросший племянник раза два навещал дядю в его имении, но не больше, хотя в детстве бывал у него неоднократно на каникулах.

В доме содержались в относительном порядке четыре жилые комнаты: спальня барина, гостиная, помещение, где жила прислуга, и кухня. Остальные восемь были закрыты, их зимой не протапливали, они сырели и ветшали. Мебель пылилась, пыльная паутина свешивалась с потолка, космами заткала сырые углы. Денег поручик не платил своим слугам и жили они, вознося молитвы Богу, чтобы он совсем не отвернулся от них. Обихаживали хозяина по привычке, по тому, что были сыты, не голодали, да в старости и некуда было податься, все были бессемейные, коротавшие век свой, потому что живым в гроб не ляжешь.

Барин был слаб, днями не вставал с постели и не выходил из спальни. Еду ему Мефодий носил сюда. Одним словом, дни поручика были сочтены, и он сам, и окружавшие его знали об этом и были готовы к этому страшному дню. Особенно страшному для слуг, потому что тогда они сразу оставались без крова и пропитания.

Когда-то Олантьев был могучего роста и силы, а сейчас отощал и высох. Халат, который он надевал изредка, мешком висел на костлявых плечах. Лишь взгляд свирепых глаз из-под седых густых бровей говорил, что в нем ещё теплилась жизнь, внутренняя энергия, которой так боялись окружающие.

Кутежами и картами промотав отцовское наследство, поручик, привыкший жить на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, призадумался — где взять денег. Помог ему Лев Ипполитович Курзанов, его партнёр по карточному столу, деляга и пройдоха, проныра, сведший его с нужными людьми. Дела они творили тёмные, но дававшие большой прибыток. Поручик, имевший связи с уездным начальством да и с губернским, неоднократно покрывал их, сумев уберечь и от сумы, и от тюрьмы, а после смерти Льва Ипполитовича и вовсе возглавил это дело, подобрав под своё начало и спекулирующих на недвижимости стряпчих и мелких мошенников, и даже воров. Сам оставался в тени, переложив грязную работу на своего помощника, правую руку Фомку Серьгу да подручного Пестуна.