Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова

Юля бросилась к ней с одним накрашенным и одним ненакрашенным глазом.

— Ну как ты можешь так говорить?

— Перестань, — остановила ее Элла, — а то сейчас тушь потечет.

— У меня водостойкая тушь, — возразила Юламей.

— Водостойкой туши не бывает. Садись и давай заканчивай, скоро машина придет.

— Мам, ну скажи, — Юля вновь взялась за кисточку, — ты его любишь?

— Я поняла одну важную вещь, — сказала в ответ Элла. — И это гораздо важнее того, люблю я его или нет. Может быть, и ты когда-нибудь это поймешь. Он меня любит.

Глава 18

В машине Юламей неизвестно почему снова начала падать духом. Ей было страшно, ей хотелось, чтобы лимузин ехал помедленнее, чтобы он сломался, чтобы попал на Садовой в какую-нибудь безнадежную пробку. Но ничего не случилось, они благополучно добрались до громадного дома, о котором когда-то слагал стихи Маршак, въехали во двор, шофер высадил их у подъезда.

Там их и встретил Феликс.

— Я в окно увидел, как вы въезжаете. Думал, эта штука загибается под прямым углом, — кивнул он на нелепый, карикатурно длинный автомобиль. — Ну идемте.

И он распахнул перед ними дверь подъезда.

Квартира оказалась громадной. У Даниной бабушки была большая квартира, у Нины с Никитой еще больше, но там все было по-другому. А здесь стояла какая-то гулкая тишина. Квартира казалась пустой и темной. Необитаемой. Юля невольно поежилась.

— Это я еще толком не вселился, — угадал ее чувство Феликс. — Вот перевезу книги, и станет веселей.

— Вы хотите увезти сюда мою маму? — спросила Юламей, снимая плащ.

— Юля, ну мы же договаривались! — в отчаянии воскликнула Элла.

— А что я такое сказала?

— Ребенок правильно интересуется, — вступился за нее Феликс. — Я увезу сюда твою маму, если она сама захочет. Идемте.

Он повел их по длинному пустому коридору. Из-за какой-то двери вдруг выскочила невысокая немолодая женщина в белом фартучке и наколке. Юля поняла, что это прислуга.

— Вот, познакомьтесь, — сказал Феликс. — Это Серафима Казимировна, наша домоправительница.

Серафима Казимировна среагировала на два негритянских лица как положено: она оторопела. Но она не стала суетиться, сдержанно поклонилась, когда опомнилась, и произнесла только:

— Ну, вы мне скажете, Феликс Ксаверьевич, когда подавать.

— Непременно, Симочка, — улыбнулся он.

Они двинулись дальше и вошли в комнату, обставленную массивной старинной мебелью, но все-таки просторную. Верхняя хрустальная люстра не горела, были включены только несколько боковых светильников. Юля успела краем глаза заметить рояль, но вообще-то она ничего не видела, ее взгляд был прикован к женщине, поднявшейся им навстречу.

Высокая, худощавая, она была в черном шелковом платье с белым пикейным воротничком-стойкой и такими же белыми пикейными манжетами. Ее тонкое нежное лицо не изменилось при виде гостий, она лишь приветливо улыбнулась, здороваясь, и протянула Элле, а потом и Юле узкую хрупкую руку.

Феликс представил их.

— Это Элла Абрамовна Королева, — сказал он. — А это Юламей, ее… наша дочка. А это моя мама, Божена Яновна.

— Юламей… Какое красивое имя. Садитесь, прошу вас, — Божена Яновна повела вокруг себя этой обалденно узкой аристократической рукой.

— У вас тоже красивое имя, — отозвалась Юламей. — А меня все зовут просто Юлей.

— Хорошо, я тоже буду звать тебя Юлей, — чуть наклонив голову, согласилась Божена Яновна и повернулась к Элле: — Как вы добрались, Элла Абрамовна?

— Как правительство, — улыбнулась Элла. — В девятиметровом лимузине. Это нам Юлины друзья одолжили.

— У Юли такие друзья? С лимузинами? — удивилась Божена Яновна.

— Моя подруга Нина в прошлом году вышла замуж за олигарха, — начала объяснять Юля. — Но он вообще-то ничего, он клевый…

Она замолкла под грозным взглядом матери.

— Ничего, детка, продолжай, — ободрила ее Божена Яновна. — Когда разговаривают сыновья Феликса, я больше половины слов не понимаю. Я привыкла. Мне даже нравится.

— Ну, в общем, он хороший, веселый такой, добрый… И совсем не старый. — Тут уж сама Юля смутилась чуть ли не до слез. — Я хочу сказать, он не похож на олигарха. Они все старые и противные. И норовят жениться на молоденьких манекенщицах. Я сама была манекенщицей, я знаю. А Никита совсем другой. Он купил моей подруге Дом моды, я там иногда выступаю. То есть я больше не буду манекенщицей, но если Нина попросит, то конечно. Она модельер. Если хотите, я приглашу вас на показ. У нее очень красиво.

— Спасибо, договорились. — Если и прозвучала в голосе Божены Яновны легкая насмешка, то совсем необидная. — О вас мне Феликс рассказывал, — повернулась она к Элле, — но мне хотелось бы самой услышать. Может быть, мы пойдем к столу? Феликс, покажи, где вымыть руки.

Феликс показал гостьям ванную, они вымыли руки, после чего все прошли в другую комнату — столовую. Здесь тоже стояла тяжелая старинная мебель, но горел верхний свет. Серафима Казимировна, или просто Симочка, как все ее звали, подала закуски. Пока Божена Яновна расспрашивала Эллу о работе в УДН, Юламей принялась исподтишка жадно разглядывать свою новоявленную бабушку.

В детстве, когда она рисовала принцев и принцесс, эту женщину она изобразила бы королевой. Юля вспомнила, как ее впервые повели в Большой театр на «Лебединое озеро». «Владетельная принцесса» — значилось в программке. Что такое «владетельная», она не знала, но, когда попросила маму показать ей принцессу, Элла указала на пожилую даму в длинном платье. Маленькая Юламей расстроилась. Ей казалось, что это какая-то неправильная принцесса, раз она такая старая, и у нее уже есть сын. Сейчас она улыбнулась своему детскому воспоминанию.

Но главное было в другом: эта женщина, похожая на королеву, не была ни чванной, ни надутой, ни даже строгой! У нее был легкий польский акцент — пленительный, женственный, неуловимый. Казалось, ее речь чуть-чуть присыпана сахарной пудрой. И держалась она совсем просто, и сидеть с ней за одним столом не было мучением.

Феликс попросил Эллу рассказать, как ее вербовали в разведку. Она рассказала, как в детдоме ее звали Варварой, как вместо этого не нравившегося ей имени придумала себе другое, Элла Абрамовна, рассказала о Нечипоренко М. Н., начальнике паспортного стола, словом, обо всем, о чем когда-то рассказывала Феликсу. Юламей все это время ревниво следила за Боженой Яновной. Нет, ее не шокировало известие о том, что мама из детдома. Она смеялась рассказу о еврейском происхождении Линкольна и Пушкина. Только когда мама рассказала про речь Брежнева на XXV съезде КПСС, Божена Яновна воскликнула: