Серп и молот против самурайского меча - Кирилл Черевко

Отказ Советского Союза от вооруженного противодействия японской оккупации Маньчжурии в 1931 г. породил в военных кругах Японии ошибочное представление о том, что в нашей стране сохраняется синдром поражения в Русско-японской войне при «панической боязни» тактики фланговых «клешей» и окружения, несмотря на наше преимущество в лобовых столкновениях. Это заблуждение применительно к 30-м гг. было, по мнению японской стороны, «подтверждено» отказом СССР от эскалации в 1937 г Благовещенского инцидента на р. Амур.

Отрезвление в Токио наступило в результате вооруженных пограничных конфликтов 1938–1939 гг. в районе озера Хасан и в особенности на р. Халхин-Гол.

Известно, что при попытке со стороны японцев фланговых охватов советских войск в районе р. Халхин-Гол последние не только обратились в бегство на западном берегу этой реки, но и после ожесточенного сопротивления перешли в решительное контрнаступление. Сходная ситуация сложилась и на восточном берегу этой реки, где японские войска, захватившие там в результате ночной атаки ряд опорных пунктов, были остановлены упорно сражавшимися советскими войсками. Такой же отпор получили японцы и годом ранее при аналогичной атаке советских пограничников на высоте Заозерная в районе озера Хасан.

Не учла японская военная доктрина и качественно усилившуюся боевую мощь вооруженных сил нашей страны по сравнению с периодом Русско-японской войны, а также тесную координацию и взаимодействие всех родов войск. К концу 30-х гг. в этой оценке произошли определенные изменения, что и удержало Токио от вступления в войну с СССР в 1941 г.

При одинаковой стойкости и боевом духе японских и советских военнослужащих последние выигрывали в силе за счет необычайной мощи одновременной скоординированной огневой поддержки со стороны артиллерии, бронетанковых войск и авиации.

Некоторые историки упрекают СССР за то, что занятие самых южных островов Хабомаи (Плоские) — южной части Малой Курильской гряды произошло после подписания Акта о капитуляции с 3 по 5 сентября 1945 г.[631] Но это не представляло собой единственного исключения, ибо бои с занятием территории, оккупированной японскими войсками, происходили еще 40 дней после решения о капитуляции и на Азиатском континенте, т. е. после подписания упомянутого документа о прекращении войны с Японией как в отдельных районах Маньчжурии, так и Северного Китая, а также в районе южных морей, причем чанкайшисты, не разоружая некоторые японские соединения, бросали их в бой в качестве антикоммунистических наемников во всех провинциях Северного Китая вплоть до 1946 г.[632].

Несомненно, как это видно из проведенного выше исследования данной темы, вступление СССР в войну с Японией сыграло решающую роль в ее поражении и капитуляции ее вооруженных сил.

Однако эта решающая роль разными историками понимается различно.

В советской историографии эта роль, на наш взгляд, преувеличивается, так как традиционно считается, что СССР внес основной, огромный вклад в разгром японского милитаризма. Так, A.M. Дедовский, критикуя западных ученых, писал: «Принижается вклад Советского Союза в разгром японского милитаризма… О героических подвигах советского народа и его вооруженных сил, о гигантском вкладе СССР(курсив мой. — К. Ч.) в достижение победы свидетельствуют неопровержимые факты, зафиксированные в многочисленных документах и материалах…»[633] Определенным преувеличением вклада СССР в победу над Японией и причины ее капитуляции с игнорированием вклада США и роли применения ими атомного оружия является оценка А.С. Савина: «…Вступление СССР в войну с Японией в августе 1945 г было главной причиной (выделено нами. — К. Ч.), ускорившей капитуляцию Японии». И далее в духе приведенного мнения Ледовского: «Советский народ и его Вооруженные Силы… внесли решающий вклад в победу антифашистской коалиции над милитаристской Японией»[634].

Преувеличивалась и ожесточенность боев, которая без оговорок распространялась на всю маньчжурскую военную кампанию. Так, А.А. Кошкин писал: «Несмотря на упорное сопротивление японских войск, которое продолжалось и после отдачи приказа о прекращении боевых действий, мощная группировка противника была наголову разбита всего за 24 дня»[635].

О «неоценимом вкладе» СССР в победу над Японией пишет и российский историк В.П. Сафронов, хотя его вполне обоснованно можно оценить как важный (К. Ч.) или весомый (Зимонин)[636] и даже, как указано нами выше, в определенном смысле решающий.

Странным выглядит и позиция другого российского историка, Б. К Славинского, который считает якобы «неблагодарным трудом» оценку того, кто виноват в тех отношениях, которые были исследованы им, включая данную войну между СССР и Японией, заявляя об этой войне в то же время в противоречие с самим собой, что «может быть мы квиты»[637], т. е. по сути дела одобряя не стремление союзников наказать Японию за агрессию в соответствии с нормами международного права, а осуждаемое им стремление к реваншу.

Издержки и преувеличения в оценке роли СССР в победе над Японией, свойственные советской историографии, стремится в своих работах устранить А.А. Кириченко[638].

Что касается мнения зарубежных ученых из числа критически мыслящих современных оппонентов советской политике в отношении Японии в качестве характерного рассмотрим точку зрения профессора Цуёси Хасэгава, японца по национальности, давно переехавшего в США, интересную, в особенности отражением отношения японцев к этой войне и ее последствиям для советско-японских отношений. «Было бы слишком нереальным ожидать, чтобы сознание вины Японии за развязывание войны было распространено также на отношения с Советским Союзом. Тем не менее до тех пор, пока японцы не приступят к самокритической оценке (в этом отношении. — К.Ч.) своего прошлого с установлением сложного баланса между своей приверженностью к милитаризму, экспансии и войне и их оправданным требованием исправить негативные стороны сталинской внешней политики, — не без основания пишет этот историк, — подлинное примирение между двумя странами невозможно».

В то же время Хасэгава считает, что «память о войне все еще свежа в современной Японии, и она имеет в себе достаточно сил, чтобы помнить о японских антисоветских акциях». «Сталин, — полагает он, — добился блестящего геостратегического выигрыша в последний месяц войны на Тихом океане, но это была пиррова победа, так как она создала глубоко негативный образ СССР в массовом сознании японцев. Груз этой коллективной памяти служит балластом, который препятствует любому движению по сближению между Советским Союзом и Японией»[639].

Говоря о трагедии 2,7 млн. японцев на территориях, оккупированных СССР, в том числе 150 тыс. чел., пропавших без вести, разъединенных японских семьях, часть которых осталась в Китае, а также принудительной репатриации 426 тыс. японцев с Сахалина и Курил при стремлении к объективной оценке более мягкого отношения к ним с советской стороны на этих островах, чем на континенте, а также о гибели более чем 60 тыс. интернированных в СССР японских военнослужащих в нарушение международной Женевской конвенции 1929 г.[640], Хасэгава делает вывод, что «самой важной причиной этой трагедии» является неприятие Токио Потсдамской декларации сразу после ее предъявления, что исключило бы в принципе как возможность войны с СССР, так и атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки[641]. И с этим выводом нельзя не согласиться.

Вместе с тем этот историк отмечает, что японцы редко вспоминают об их интервенции в России в 1918–1925 гг., не любят говорить о японском милитаризме — реальной угрозе безопасности СССР в 30-е годы, вызывавшей вынужденную растрату им своих природных ресурсов в огромном масштабе, и милитаризацию его экономики и общества, а также о своей агрессии в Китае, Корее и других странах Азии.

Но его некоторые важные оценки страдают либо односторонностью, либо являются досадной ошибкой.

Так, правильно говоря о нарушении СССР пакта о нейтралитете с Японией, он не написал, что, в соответствии со ст. 103 Устава ООН — этого основополагающего документа современного международного права — подчеркивается, что в случае разногласий между прежними договорами и Уставом ООН преимущественную силу имеет последний, предусматривающий коллективные санкции против агрессора.

Бьет мимо цели и попытка Хасэгава обвинить Сталина в его речи 3 сентября в фальсификации, где он якобы говорил о «захвате» Японией Курил в 1905 г. вместе с Южным Сахалином, хотя в действительности он заявил, о том, что Япония воспользовалась этой войной, чтобы, в частности, «утвердиться» на Курилах, что на самом деле имело место в результате военного строительства и создания там военно-морских баз[642].