Красное на красном - Вера Камша

— Прошу простить недостойного, трудно забыть то, что знал всегда. Я приду к Роберу, когда он отошлет ночную женщину.

Столкнувшись с затравленным взглядом Эпинэ, гоган пояснил: каждый казарон присылает гостю девятерых красавиц, из которых тот может оставить всех, а может — одну. Не принять ни одной женщины значит нанести смертельную обиду хозяину. Пусть блиста… Пусть Робер не опасается — женщины в замках казаронов здоровы, молоды и красивы.

Как бы ни были красивы кагетки, они не будут красивее Мэллит, но дипломатия есть дипломатия. И потом он не монах, и у него нет ни жены, ни любовницы. Для Мэллит Робер Эпинэ всего лишь друг и подданный ее принца — это даже безнадежней, чем никто, а раз так, он оставит себе всех девятерых, и пусть подданные Адгемара хотят — восхищаются, хотят — лопаются от зависти.

2

К полуночи произошло то, что Иноходец Эпинэ почитал невозможным — он возненавидел мясо. Робер с нежностью вспоминал эсператистскую развалюху и унылого слугу с миской вареной морковки. Как же он, оказывается, был счастлив и не сознавал этого! А перешедший в ужин обед продолжался, рискуя плавно перетечь в завтрак. Огромный стол ломился от яств, в подавляющем большинстве вкусных, но как же их было много, а проклятый казарон требовал от гостя пробовать все новые кушанья.

Мясо козленка сменялось мясом нерожденного ягненка, затем шли поросятина, телятина, баранина такая, баранина сякая и баранина эдакая. Утки, гуси, куропатки обычные и каменные, голуби, кулики, перепела, зайцы, фазаны, речные и морские твари — все это истекало жиром, издавало неописуемые ароматы и требовало места в желудке.

Собравшись с силами, Робер проглотил кусок какого-то запеченного в адском пламени существа, а хозяин — статный моложавый красавец, приходившийся отдаленным родичем то ли Виссифу-ло-Лаллиону из рода Парасксиди, то ли Серону-ло-Гискуляру из рода Шаримлетай, пролаял новый приказ, и подлец-слуга брякнул перед талигойцем очередное блюдо с мерзко ухмыляющейся рыбиной размером с небольшого дельфина. Робер помянул про себя всех закатных тварей и незаметно ослабил пояс. Когда же конец?! Спросить толмача было нельзя — чей-то там родич в свое время жил в Гайифе и понимал и гайи, и талиг, хотя говорил на них с чудовищным акцентом.

Робер с тоской колупнул ножом оскалившуюся рыбу, кагет завел что-то про какие-то травы, на ложе из которых лежала водяная тварь, оказавшаяся солнечной форелью, а на подходе стоял новый негодяй, державший длинную и узкую тарель с палочками, на которые было нанизано нечто уж вовсе отвратительное.

— Нэкатарыи палагают мяса балших улыткаф шестким и безывкусным, — проревел хозяин, — но эта не так. Балшая улытка очень харошая.

— А маленькая? — с тоской вопросил Иноходец. Посол должен не только есть, но и поддерживать беседу.

— Малынкая улытка имеет мала мяса, ые трудна насаживат на штыр!

Какие они милые, эти маленькие улитки, и зачем только они вырастают?! Оставались бы крохотными, всем бы было так хорошо…

— Эты улытки замачивалы адны в васмы бэлых вынах, другыи в васмы красных вынах, пэклы в сваих дамах, патом выкавырывалы и насаждалы на штыр! Пуст наш гост скажыт, как болше харашо?

С мрачной и гордой улыбкой приговоренного к смерти и убежденного в невозможности спасения Иноходец стряхнул с палки первый из полусотен блестящих комочков и сунул в рот. Вкуса он не почувствовал, только ужас от того, что «распробават улытак можна толка послы шэсты штукав каждого».

Помилование пришло нежданно. Огромные двери отворились, гнусаво загудела какая-то местная музыкальная штуковина, к ней присоединились многочисленные дудочки, мерно и часто забили барабаны. Сидящая рядом с казароном казаронна, на удивление худая и бледная, поднялась, за ней встали и другие увешанные золотыми побрякушками мегеры. А может, и не мегеры — Эпинэ слишком много съел, чтобы разглядеть в хозяйке чудовищного стола хоть что-то привлекательное.

Женщины удалились, после чего в зал ворвались танцоры и, обняв друг друга за плечи, понеслись в каком-то варварском танце. В руках у Робера оказался оправленный в позолоченную бронзу череп какого-то животного с длинными зубами, доверху наполненный вином. Это надо было выпить, и он выпил, но после такого ужина можно было вылакать реку и не опьянеть. Танцоры отскакали и убрались вон, их сменили девушки в длинных ярких платьях и прозрачных вуалях. Хозяин вновь сунул Эпинэ чашу из черепа — на этот раз жертвой была другая тварь вроде шакала или очень крупной лисицы, хотя последнее вряд ли. На гербе Адгемара красовался белый лис в золотой короне, вряд ли подданные казара настолько некуртуазны, что будут пить из лисьих черепов.

Казарон хлопнул масляными руками, грянула музыка, и разноцветные красотки закружились в медленном танце, по очереди сбрасывая сначала покрывала, потом верхние платья, под которыми оказались другие, кисейные, в свою очередь полетевшие на пол. Оставшиеся в коротких расшитых золотом рубашечках танцовщицы продолжали изгибаться в весьма откровенном танце. Гоган был прав — девицы были красивы, но Роберу хотелось одного — уйти, сбросить ненавистный пояс и спать, спать и спать. Кагетская щедрость оказалась пострашней агарисской жадности, но пришлось хлопать в такт рвущей уши музыке, улыбаться хозяйским шуткам, а потом встать и обойти строй готовых к употреблению красавиц. Эпинэ чувствовал себя не Иноходцем, а готовой разродиться кобылой, едва таскающей раздувшийся живот, но он был послом Талигойи, а обижать проклятущего казарона было нельзя. Робер с притворным восхищением уставился то ли на восьмую, то ли на девятую девицу, хозяин кивнул, и та немедленно отошла в сторону. Поняв, что от него требуется, Эпинэ еще пару раз изобразил восторг, после чего плясуньи отправились восвояси. Оставшиеся мужчины выдули еще с пяток черепов, и первая часть пытки была закончена.

До отведенных ему покоев Робер добрался довольно-таки твердым шагом, прикидывая, не запереться ли ему, но запоров здесь не держали, зато всего остального было слишком. Посреди огромной спальни возвышалась чудовищная кровать, заваленная белыми шкурами и парчовыми подушками. Такие же шкуры, только рыжие и серые, валялись и на полу. На расписанных птицами и розами стенах красовалось богато изукрашенное оружие, а по самим стенам толпами гуляли рыжие усатые жуки, как две капли воды похожие на чрезмерно разросшихся и утративших природный страх талигойских и агарисских тараканов.

У изголовья кровати стоял стол, на котором выстроилась армия тарелок и кубков. В свете факелов угрожающие, сверкали ножи, тускло мерцал застывающий жир, лоснились бока незнакомых огромных фруктов, томно свисала увядающая зелень. Клемента б сюда, со всеми ушедшими из Агариса соплеменниками. Робер надеялся, что гоган-переводчик позаботится о Его Крысейшестве, чье общество казалось Иноходцу куда предпочтительнее общества обещанных дев.