Фантастика 2002. Выпуск 3 - Сборник

Он только вздохнул. Что-что, а «Примы» тут, видно, не допросишься…

Ничего не оставалось делать, как снова терпеть восточную негу. Разглядев, какой субстанцией внук турчанки набивает деталь кальяна, для того предназначенную, Ломаев забрюзжал было, что никогда-де не курил подмоченные сухофрукты с истекшим сроком хранения, но покорился и цапнул зубами услужливо поднесенный мундштук на гибкой кишке. К, его немому удивлению, липкие «сухофрукты», разожженные Туркиным посредством специального уголька, затлели не на шутку. При первой же затяжке в прихотливо узорчатом хрустальном кувшине заклокотало так, будто там тонул Хоттабыч, и в истосковавшиеся легкие Ломаева хлынула душистая струя неопознанной азиатской ерунды с легчайшей примесью табачного дыма. Жить было трудно, но можно. Ломаев решил не расспрашивать о составе тлеющего снадобья. Ясно, что не «дурь». Какая-то более редкая, нежели конопля или мак, тропическая флора, а может, и фауна… Лучше не знать.

– Туркин! - окликнул набоб. - Ты турецким владеешь?

– Якында бир бирахане вар мы?

– Переведи.

– Я спросил, как пройти в пивную.

– Возьми в холодильнике. Но не больше одной.

– Чок тешеккюрлэр. Чок ийисиниз.

– Что ты сказал?

– Большое спасибо, вы очень любезны.

– Иди и не сквернословь. Иди, иди.

Вскоре Шимашевич тоже испарился, а женщина-парикмахер, оказавшаяся, кстати, и визажистом, приступила к работе. Когда дело дошло до бороды, пришлось выплюнуть мундштук. В качестве предпоследнего аккорда на лицо легла обжигающе горячая маска, отчего Ломаев взвыл и наговорил мысленно немало разных слов. Последний аккорд состоял из массажа лица с втиранием в оное кремов и гелей. А когда пытка кончилась, Ломаев не узнал себя. Из зеркала на него ошарашенно смотрел слащаво-мускулистый красавчик с ровненьким пробором и по-газонному коротко подстриженной бородкой. Исчезли шелушащиеся обмороженные пятна. Две трети морщин, честно заработанных на куполе, разгладились напрочь, а оставшаяся треть смотрелась нарочито рельефно. Так мог выглядеть Грегори Пек в роли антаркта, но отнюдь не антаркт. С таким хлыщом Ломаев не только не пошел бы ни в разведку, ни в санно-гусеничный поход - он не оставил бы его на зимовку даже на самой благоустроенной из антарктических станций.

– Так надо, - хладнокровно заявил Шимашевич взбешенному конгрессмену, ворвавшемуся к набобу аки вихрь. - Носи имидж на здоровье. А что, по-моему, соответствует… Теперь одежда. Примерь пока вот этот костюм, он мне все равно велик, а в Женеве тебя обслужат по высшему разряду, я уже договорился. Теперь запоминай: с тобой свяжется человек по имени Иост ван Трек…

Вновь ступив на родной материк с перегруженной сведениями головой и свертком под мышкой, Ломаев первым делом задымил «Примой». Помахав рукой удаляющейся резиновой лодке, торчал на галечном пляже, пока не скурил сигарету до пальцев, - и мстительно выщелкнул бычок в серые волны.

То, что ему с новоприобретенным имиджем предстояло стать мишенью для острот со стороны коллег-соотечественников - это было понятно. Чепуха, перетерпеть и наплевать… Не очень понятно было, чего в действительности хотел антарктический набоб. Только лишь проинструктировать да помыть-постричь? Наверное, самый правильный ответ: и это тоже. Черт его разберет, Шимашевича, у него на поверхности всегда меньшая доля, как у айсберга. Но условий не ставил, руки не выкручивал, вот что странно… Уверен, что возьмет свое и так? Похоже на то. А может, попросту приручал нужного человечка по классической русской методе - в баньке да запанибрата?

Он так и не понял, приятны ему были заботы Шимашевича или противны.

По счастью, на берег опять лег туман, и к своему домику Ломаев прокрался почти никем не замеченным. Исключение составили Тохтамыш, немедленно выразивший свое отношение к новой внешности старого знакомого озадаченным лаем, и долговязый Эндрю Макинтош, пробиравшийся вдоль натянутого леера в сторону радиодомика. Наткнувшись на Ломаева, австралиец в первый момент механически пробормотал «сорри», во второй - отступил на шаг, пристально вглядываясь, а в третий - опознал приятеля. Киноидное междометие «Bay!» выскочило из удивленно разинутого австралийского рта и завязло в тумане.

– Спаниель, - раздраженно прокомментировал Ломаев. - Доберман. Тохтамыш-второй.

Макинтош не обиделся.

– Вери найс! - объявил он, завершив наружный осмотр и заинтересовавшись свертком: - А это есть какая такая? Уот из?

По-русски он говорил еще хуже Шеклтона, но прогресс чувствовался. Полтора месяца назад, едва прибыв в Новорусскую, Макинтош знал от силы полсотни русских слов и комбинировал их в самых диковинных сочетаниях. Теперь его словарь значительно пополнился. Правда, далеко не все из усвоенных им слов и выражений можно было занести в словари нормативной русской лексики.

– Обмундирование для Швейцарии. Пиджак, брюки, жилетка, галстук…

– Оу, я есть понимать, - расцвел Макинтош. - Мой болшой поздравлений. Антарктик дьепломат! Биг босс Геннадий! Бери гуд кариа… как сказать… карьер, да?

– Карриер, - злобно отозвался Ломаев. - Бациллоноситель.

– Ноу! Ноу! Карриер - авианосец. Носить, держать. Подпорка, да? Богатый инглиш слов, много смыслов. У вас есть карош пословиц: «Чем дальше влез, тем больший дроф». Дроф - это русски дикий птиц, да?

– Дрофа, - поправил свежеиспеченный мачо, блеснув эрудицией. - Литтл рашен казуар.

Трое суток спустя Ломаев вылетел в Амундсен-Скотт.

На сей раз его сопровождал Игорь Непрухин, в последние недели совершенно затурканный, а ныне ошалевший от счастливой перспективы несколько часов ничего не делать. Наряду с начальниками других станций он был вызван ради обсуждения и принятия плана обороны Свободной Антарктиды на случай агрессии и обоснованно подозревал, что от перемены мест его каторжный рабочий режим не претерпит изменений к лучшему. Тем больше было оснований ценить каждую минуту перелета.

Ура, братцы, живем, выспаться можно!..

Часов для сна оказалось меньше, чем хотелось бы: летели не на привычном тихоходе «Ан-3», а на «Ил-14», специально по такому случаю пригнанном из Новолазаревской приказом Троеглазова. Не для почета - для надежности. Пусть самолет старенький, зато двухмоторный, в случае чего дотянет и на одном, а не дотянет, так авось хоть сядет безаварийно. Даже с максимальной нагрузкой на крыло.

А груз был. Помимо Ломаева и Непрухина, самолет вез на бывший географический полюс пять сборно-щитовых домиков и три бочки солярки. Презент. Троеглазов, правда, категорически запретил пилоту брать на борт что-либо еще, кроме двух вип-персон, и вип-персонам пришлось осуществить нажим. После того как пилоту поднесли в дружеском кругу, и поднесли еще и еще раз, он согласился с общим мнением, что приказ Троеглазова есть старые, неприемлемые замашки начальника экспедиции и вообще атавизм. Наутро он, правда, раскаялся, но самолет уже был загружен и решительно никто не горел желанием его разгружать. Авиатор ограничился тем, что высказал пару мрачных пророчеств относительно предстоящего полета и махнул рукой: от винтов!