Король Теней (ЛП) - МакКаммон Роберт Рик

— Хорошо, — кивнул Хадсон в ответ на затягивающееся молчание. — Говори.

— Мы прошли долгий путь, не так ли?

— Верно.

— И мы через многое прошли вместе, да?

— Да, и многое из этого лучше оставить в прошлом.

— О, нет. — Бром поднял палец перед лицом Хадсона. — Вот тут ты ошибаешься, gudden. Den som glömmer det förflutna är en förrädare för sig själv. Ты знаешь, что это значит?

— Мой шведский совсем заржавел.

— Тот, кто забывает прошлое, предает самого себя. Ты согласен с этим?

— Если ты говоришь о войне, — покачал головой Хадсон, — то я бы предпочел предать самого себя. И остался бы с собой в согласии.

— Глупо, — фыркнул Бром. — Это ведь были наши лучшие деньки, Хадсон! Та война… наши сражения и то, как мы выжили, когда столько наших товарищей погибло… это было величайшим достижением нашей жизни. Тогда мы хоть что-то значили. Мы мыли сильны, молоды, перед нами был весь мир. Мне это снится, Хадсон… каждую ночь. И все это кажется таким реальным. Я слышу выстрелы, чувствую запах дыма. Я вижу тысячи людей, марширующих в бой, доблестных офицеров на своих великолепных лошадях… блеск мечей, рассекающих воздух… слышу грохот боя… звуки горнов и барабанов, призывы к победе. Мне снится все это таким, каким оно было. С каждой ночью все больше и больше…

— Ты, что, пьян?

— И ты снова меня оскорбляешь. — На лице Фалькенберга опять отразилась гримаса, и в свете факела она показалась более свирепой. — Моя голова совершенно ясна. Но я хочу сказать тебе вот что, Хадсон: мы не можем и не должны пытаться убежать от наших воспоминаний. Нет, они ведут нас вперед. Разве ты не согласен с этим?

— Я категорически против того, чтобы ворошить воспоминания о войне. Это никому не поможет.

— Они повсюду вокруг нас, — сказал Бром.

— Кто?

— Враги.

Хадсон молчал, но на его виске начала пульсировать жилка.

— Ты не можешь их видеть. Ты их не увидишь. Но для таких старых солдат, как мы — для таких старых воинов — правда очевидна, не так ли?

— Какая правда?

— Что война никогда не закончится. Что всегда есть враг, с которым можно вступить в бой. Ведь если его нет, то какая польза от нас в этом мире?

— Ты говоришь…

Ерунду, — чуть не сказал Хадсон, но передумал, глядя на напряженное лицо собеседника. Неужели Бром достиг какой-то критической точки? Судя по всему, да, потому что здесь он не находил для себя подходящего занятия, и его разум постоянно возвращался ко дням былой славы. Хотя что это была за слава? Разве можно наслаждаться кровопролитием, выпотрошенными кишками на поле боя и попытками защитить собственные внутренности?

— Мне нужно принести улов для ужина, — сказал Хадсон. — У нас еще много свободного времени. Пойдем со мной во дворец.

— Я поднимусь позже. Сейчас… я просто хочу пройтись и подумать.

— Нехорошо слишком много думать на пустой желудок.

— Ты меня забавляешь, — сказал Бром. — Но ты знаешь, что мы делали. Что мы должны были делать. И не отрицай, что тебе это нравилось так же сильно, как мне. Не отрицай, что, если б ты мог, ты бы пережил все это снова.

— Я просто рад, что выбрался живым. Отпусти прошлое. Эти воспоминания лишь затуманивают настоящее. Послушай… давай ты просто поднимешься со мной, и мы немного выпьем…

Фалькенберг резко развернулся и начал спускаться с холма. Хадсон хотел окликнуть своего друга, но в то же время предпочитал держаться от него подальше. Было тревожно видеть Брома таким: его мечты разбивались о бренную реальность. Но что с ним произошло? Что так быстро отправило его в пропасть? Потому что не было никаких сомнений в том, что сейчас Бром стоял на самом краю. Он терял… что? Здравомыслие? Он, должно быть, много пьет, в этом все дело! Старый солдат с бутылкой и свободным временем — плохая смесь.

Хадсон продолжил свой подъем и сделал не более трех шагов, когда услышал оклик Брома:

— Ты увидишь, Хадсон! Они покажут себя такими, какие они есть! Ты увидишь!

Хадсон почувствовал, как по спине у него пробежал холодок, но не остановился и не повернулся, чтобы ответить Фалькенбергу. Дойдя почти до самого дворца, он оглянулся, но больше не увидел своего бывшего товарища. Ветер взметнул пламя факелов, и множество оранжевых искорок взвилось в воздух.

В следующую секунду он уже стоял, окруженный рыжими стенами, где масляные лампы освещали бледные лица людей, лежащих на койках. Хадсон посмотрел сверху вниз на мальчика лет шестнадцати с перебинтованными руками, в глазах которого блестел ужас.

Мальчик заговорил, и его голос прозвучал глухо, слова выливались наружу медленно, словно для него не существовало пространства и времени.

— Wees zo goed! — сказал он.

Это означало «будь хорошим».

В своем воспоминании Хадсон вонзил окровавленный меч в горло мальчика.

Вдох — и Хадсон снова стоял, глядя на Голгофу, мирно освещенную факелами.

Он вздрогнул. Оранжевая палатка… сколько времени прошло с тех пор? Как он позволил этому жуткому воспоминанию подкрасться к нему?

Он вспомнил, как Бром кричал: «Убей их всех!»

Он так и сделал. После того, как увидел разорванные тела своих боевых товарищей, после того как пробрался через грязное болото с адскими псами войны за спиной. И раненые голландские солдаты были убиты… в той рыжей палатке.

Убей их всех!

Он так и сделал…

Рыбак, вернувшийся домой с моря. Он должен был приготовить или засолить рыбу. Сейчас это казалось самой важной задачей в мире. Почему он вспотел? Он не знал. Он действительно только что говорил с Бромом, или это было лишь игрой его воображения? Нет-нет, Бром, должно быть, во дворце. Возможно, он выходил к своему старому другу, чтобы предложить ему разделить трапезу и выпить вина. Да. Много вина.

Хадсон продолжил подниматься на холм.

Воистину, это был прекрасный день. Этот остров — тюрьма? Нет, совсем нет. Скорее это место было похоже на рай.

Пока Хадсон приближался ко дворцу, Мэтью уже был наверху, пересекая пол, выложенный замысловатой керамической плиткой, направляясь к большой двери из полированного дерева в конце зала. Аудиенция у короля, назначенная Фрателло в тот же день, должна была вот-вот состояться.

Во время своей сегодняшней прогулки Мэтью наткнулся на Фрателло внизу. Взглянув на левую руку старика, он на мгновение подумал, что заметил исчезающую татуировку… но старая кожа давно потемнела от солнца и была покрыта множеством морщин, так что Мэтью не мог сказать наверняка, что он видел. Но он помнил, что видел ее во время пира в первую ночь… ведь правда? Или он становится таким же слабоумным, как и Хадсон? В любом случае, эти мысли мешали ему, поэтому он постарался больше не смотреть на руку старика. Он задал вопрос Фрателло: почему в церкви в качестве идола поклонения используется корабельное колесо?.. Если это место действительно церковь.

— На вашем языке это бы значило Центр Всего Сущего, — сказал Фрателло. — И да, это место мы считаем своей церковью.

— Хорошо, — ответил Мэтью. — А как насчет корабельного штурвала вместо распятия Христа? Я ведь правильно полагаю, что население острова — христиане?

— Вы задаете… — Он помедлил, подбирая правильные слова. — … очень интригующие вопросы.

— Я бы хотел получить ответ хотя бы на тот, который я задаю в данный момент.

Фрателло слегка улыбнулся.

— Могу я поинтересоваться, почему это так важно для вас?

— Мое любопытство не дает мне покоя.

— Тогда лучше, чтобы король Фавор удовлетворил ваше любопытство, — ответил Фрателло, и его улыбка сделалась холодной. — Лучше него никто не ответит на ваши вопросы.

После этого, согласно пожеланиям Мэтью, Фрателло организовал короткую аудиенцию у короля Фавора, которая должна была состояться после ужина. Фрателло объяснил, что раньше не получится, так как монарх весь день пробудет на фермах с членами фермерского совета. Но Фавор наверняка согласится уделить своему гостю несколько минут, прежде чем приготовиться ко сну.