Сумеречный дозор - Сергей Лукьяненко

Так что через пару секунд, когда я вышел в коридор с коньяком и шоколадкой, мои спутники и впрямь мирно лежали под одеялами.

Впрочем… Лас деликатно не заглядывал в приоткрытую дверь — видно и впрямь, заблуждался насчет пола коих друзей.

— Коньячок? — поглядывая на фляжку в моих руках спросил Лас.

— Лучше. Двадцатилетний арманьяк.

— Уважаю, — согласился Лас. — А то иные и слова-то такого не знают.

— Иные? — уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон.

— Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме «Белой лошади» и «Наполеона» ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политикоэкономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас стал шестисотый мерседес? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: «мерс у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить»! И в глазах у него — и смирение аскета, снизошедшего до пятисотого, и гордость владельца шестисотого! Я раньше думал, что пока новые русские не пересядут на подобающие им «Бентли» и «Ягуары», ничего хорошего в стране не будет. Так ведь пересели — и никаких изменений! Красные пиджаки все равно просвечивают из-под рубашек от Версаче… Тоже, кстати… нашли, тьфу, культового модельера…

Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.

— Простора, честно говоря, меньше чем в обычном купе, — заметил я.

— Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина… вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах…

Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь — кумыс.

— Думал, шучу? — ухмыльнулся мой «сосед». — Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?

— Да, именно таким, — брякнул я.

— Таким не получается, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и «Бузу». Пробовал «Бузу»? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость — страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.

На столике тем временем появилась колбаска, карбонат, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки «Folignac», бутылка французской же минералки «Эвиан».

Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшие подношение. Сказал:

— Давай, вначале арманьяк попробуем.

— Давай, — доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка согласился Лас.

— Открывай.

— Твой арманьяк, тебе и открывать, — небрежно парировал Лас.

Определенно, что-то тут было нечисто!

— Давай лучше ты, — брякнул я. — У меня никогда не получается ровно налить.

Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:

— А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?

Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок. Я ждал.

Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:

— Присохла, похоже…

Вот тебе и замаскированный Иной!

— Давай, — сказал я.

— Нет, подожди, — возмутился Лас. — Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…

Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:

— Пошла-пошла!

Раздался хруст.

— Пошла… — неуверенно продолжил Лас. — Ой…

Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой — крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.

— Извини… блин…

Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:

— Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал…

Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.

— Ценная вещь, да? — виновато спросил Лас. — Антикварная фляжка, да?

— Ерунда, — пробормотал я. — Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.

— Это ничего, — бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: — Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии ложно не бояться!

Сложив платок в два раза, он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:

— За проезд!

— За проезд, — согласился я.

Арманьяк был мягкий, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сок. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался — гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.

— Замечательная вещь, — согласился Лас, выдыхая. — Но я же говорю — высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся — у них сахар выработан до минимума, зато все вкусовая гамма сохранена… Давай по второй.

Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.

— За здоровье? — неуверенно предложил я.

— За здоровье, — согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: — Ничего себе… как забирает.

— Что такое?

— Не поверишь — показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! — воскликнул Лас. — Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р…

Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:

— Это не мышь. Это, наверное, белочка.

— Летучая белочка, — пригорюнился Лас. — Все под нею ходим… Нет, честное слово, огромная летучая мышь!

— Просто она пролетела очень близко от стекла, — предположил я. — А ты при взгляде мельком не смог оценить расстояние до летучей мыши — и представил ее больше, чем она есть.

— Ну, возможно… — задумчиво произнес Лас. — А что она тут делала? Зачем ей лететь рядом с поездом?

— Это элементарно, — беря фляжку и разливая третью порцию, сказал я. — Тепловоз, двигаясь на огромной скорости, создает перед собой воздушный щит. Он оглушает комаров, бабочек, всякую прочую летучую живность и отбрасывает в вихревые потоки, обтекающие поезд со всех сторон. Поэтому летучие мыши ночами любят летать вдоль движущегося поезда и поедать оглушенных мух.

Лас задумался. Спросил:

— А почему тогда днем вокруг движущихся поездов не летают птицы?

— Это тоже элементарно! — я протянул ему рюмку. — Птицы — куда более тупые создания, чем млекопитающие. Поэтому летучие мыши уже догадались, как использовать поезда для пропитания, а птицы — еще нет! Лет через сто-двести и до птиц дойдет, как пользоваться поездами.