Татищев - Апполон Кузьмин

Наказ Татищева предусматривал своеобразное государственное регулирование взаимоотношений между заводчиками и рабочими. Идеи Татищева и в этом отношении поражают широким размахом. Татищев стремился оградить рабочих от произвольного занижения зарплаты, ввести оплату половины, даже полного жалованья в случае болезни или простоя по вине владельца. Естественно, заводчики решительно выступили против этой явной попытки ограничения их произвола в отношении рабочих. И правительство, к сожалению, также вполне естественно, встало на сторону заводчиков, а не рабочих и не Татищева, отстаивавшего их интересы.

Решительно возражали заводчики и против заведения школ. И дело даже не только в том, что им не хотелось тратить средства на обучение детей своих рабочих. Они эксплуатировали самый детский труд. Заводчики прямо говорили, что дети шести-двенадцати лет уже выполняют у них многие работы при добыче руд. Правительство блеснуло чадолюбием, запретив «принуждать к ученью неволею».

В Татищеве часто видят приверженца жесткой регламентации частной инициативы предпринимателей, осуществляемой дворянским государством. Но такая характеристика неточна. Он стремился не столько к регламентации, сколько к насаждению законности и в эту сферу общественной жизни, как стремился он к этому во всем, чем ему приходилось заниматься. В основе всего должен лежать «естественный закон» и его этическое осмысление — закон «божественный». Из государственных установлений принимаются обычно лишь те, которые соответствовали «естественному» и «божественному» законам.

Даже и в наказе шихтмейстеру Татищев не преминул напомнить, что «у нас приказные служители от необучения весьма пространно пишут лишние и непотребные слова, и наипаче чужестранные, которых иногда и сами не знают, за щегольство кладут и тем излишнюю бумагу и время теряют», а не «знающих чужестранных слов в сумнение и погрешение приводят». Но там, где речь шла об организации производства, примером являлись именно чужие страны: Швеция, Саксония, Богемия. Оттуда позаимствовал Татищев и идею введения должности шихтмейстера.

Четкая налаженность и особенно строгий учет никогда не были сильными сторонами русской хозяйственной жизни. Российский размах не терпел любых стесняющих установлений, даже если они работали на пользу промышленника. Главное же, чем всегда отличалась российская действительность, — совершенное неуважение законов. Правительство часто издает законы как бы для очистки совести, смотря далее сквозь пальцы на их нарушения. Для служащих государственного аппарата законы не столько руководство к действию, сколько средство запугивания обывателей, дабы получить возможность «судить не по закону, а по совести». Татищев, в сущности, мало что внес от себя: введение должности шихтмейстера предусматривалось данной ему (правда, по его же настоянию) инструкцией. Но в стремлении руководствоваться законами Татищев явно выпадал из современной ему российской действительности.

В основу деятельности и чиновников и промышленников Татищев стремился положить тот же принцип «пользы отечества». Но в этом проявляется и утопизм некоторых его представлений. «Пользу отечества» все понимали по-своему. Для Коммерц-коллегии дело сводилось к исправному поступлению десятины. Достигнуть же «исправности» она рассчитывала поощрением доносов подьячих на заводовладельцев, периодическими ревизиями и наказаниями за ложные сведения. Татищев не мог принять такой системы проверки, поскольку для него важнее было предотвратить возможность преступления. К тому же ревизии обычно являлись источником новых еще более крупных преступлений как со стороны ревизуемых, так и со стороны ревизоров, неуемно собиравших всевозможные подношения.

Для промышленников «польза отечества» всегда была прикрытием и оправданием удовлетворения корыстных устремлений. Капитал по своей сути плохо уживается с идеей «пользы отечества». Не случайно шихтмейстеру предписывалось следить за тем, чтобы за границу не продавались «тайно и явно» (последнее тоже не исключалось!), «без указу», пушки, мортиры, бомбы и т. п.

Появление на Урале целого ряда заводовладельцев привело к вспышкам жестокой конкурентной борьбы, когда более сильные душили слабых и начинающих то слишком высокими ценами на необходимые припасы, то демпинговыми ценами на готовую продукцию, пока надо было устранить соперника. «Пользой отечества» при этом, конечно, и не пахло. Татищев же исходил из того, что в интересах отечества иметь больше заводов и заводчиков, а потому стремился поддержать слабых против сильных.

Последней цели служил целый ряд мер: равный доступ к необходимым припасам, равная цена при отпуске продукции с заводов. Кстати, цена эта была достаточно высокой. При себестоимости пуда меди в 30-е годы в четыре рубля продажная цена ее устанавливалась в шесть с половиной рублей. В правительственных сферах, как можно было видеть, были сторонники куда большего ограничения прибылей заводчиков. К тому же заводчики не сдерживались в назначении цен при отпуске металла какому-нибудь отдаленному торгу. Стремился осуществить Татищев и свое старое предложение: освобождать новые заводы на три года от десятины и других податей, дабы таким образом поощрять новых предпринимателей.

Соображениями «пользы отечества» руководствовался Татищев и тогда, когда требовал от промышленников расширения действующих предприятий и запрещал им без разрешения канцелярии останавливать существующие. Промышленники часто останавливали предприятия в погоне за ближайшей и непосредственной выгодой. Так, к моменту появления Татищева на Урале у Демидова работала едва четверть домен якобы потому, что нечем платить рабочим (этот произвол побудил Татищева предложить заводчикам узаконить оплату рабочих примерно на том уровне, на каком оплачивали Демидовы, в том числе и за дни необоснованных простоев). На самом деле, конечно, заводчик умышленно сгущал краски.

Совершенной новостью было социальное законодательство Татищева. Промышленники не слишком грешили против истины, когда писали, что «до сего времени оного платежа мастеровым людям никогда при партикулярных заводах не бывало, и в том жалобы ни от кого не происходило». Заводчики были убеждены, что «и жаловатца им невозможно, для того что объявленные остановки ненарочныя». «Також и болезни и несчастия, — философствовали заводовладельцы, — приключаютца по воли божий, а не от промышленичья неусмотрения».

Использование же детского труда заводчики цинично оправдывали «всенародной пользой»: детям платят по две копейки в день за те работы, на оплату которых взрослым уходило бы по шесть копеек. Промышленники угрожают даже остановкой заводов, если шестилетних детей вместо работы отправят в учение. «И впредь заводов размножать ревностной охоты не будет, но и старые содержать будет невозможно», — пугают они.