Украденный трон - Дэвид Гейдер

А еще, припомнила Роуэн, она плакала однажды во тьме Глубинных троп. И утешил ее тогда именно Логэйн. Девушка перестала вырываться и уткнулась лбом в его грудь, всем телом содрогаясь от рыданий. Потом подняла глаза и увидела, что Логэйн тоже плачет. Они прильнули друг к другу, казалось, их губы вот-вот сомкнутся в поцелуе…

…и Роуэн резко отпрянула. Логэйн с видимым сожалением выпустил ее руки, взглядом искал ее взгляд, но она осталась непреклонна. Дело сделано. Она отвернулась и ощутила леденящий холод ветра. Она ждала, когда прогремит гром, но так и не дождалась. Отчего-то казалось, что буря, бушующая снаружи, вот-вот смоет все начисто. Смоет и начнет все сначала.

— Он ждет тебя, — сказал у нее за спиной Логэйн.

Роуэн коротко кивнула.

Мэрик сидел на краю кровати. И эта спальня, и кровать достались ему в наследство от предыдущего хозяина — орлесианца, и потому Мэрику с самого начала было здесь не слишком уютно. Сейчас он и вовсе чувствовал себя потерянным и сжался в комок, словно таким образом мог отгородиться от всего, что его окружало.

Окно было не просто закрыто, но и заперто на засов, и в комнате царила духота. Одинокий светильник, стоявший на столике у кровати, сжигал последние капли масла и грозил вот-вот погаснуть окончательно. Скрючившись, Мэрик бессмысленно смотрел в пустоту и не заметил, как Роуэн присела рядом. Тишина в комнате стояла такая, что можно было оглохнуть.

Немало времени прошло, прежде чем Мэрик осознал, что рядом с ним сидит Роуэн. Он повернул голову, и девушка увидела в его глазах нестерпимую скорбь.

— Все вышло так, как сказала ведьма, — пробормотал Мэрик. — Я думал, она мелет чушь, а вот…

— Какая ведьма? — растерянно спросила Роуэн.

Словно и не услышав ее, Мэрик снова уставился в темноту.

— Ты причинишь боль тем, кого любишь, — повторил он чьи-то слова, — и станешь тем, что ты ненавидишь, чтобы спасти то, что любишь.

Роуэн протянула руку и погладила его по щеке. Мэрик снова поглядел на нее, вернее, сквозь нее.

— Мэрик, — мягко сказала она, — это всего лишь слова.

— Не только слова. Не только.

— Это уже не важно. Катриэль любила тебя. Неужели это не в счет?

Мэрик вздрогнул, словно от боли. Потом зажмурился, накрыв своей ладонью пальцы Роуэн, касавшиеся его щеки, — и от этого жеста ему, казалось, стало легче. Было время, когда она мечтала пережить такое вот мгновение. Когда-то она могла думать только о том, чтобы провести ладонью по волосам Мэрика, пропуская меж пальцев длинные светлые пряди. Когда-то для нее имело значение только одно: доказать Мэрику, что она именно та, что ему нужна.

— Я уже и не знаю, вправду ли она любила меня, — пробормотал Мэрик. — Я уже ничего не знаю.

— Думаю, что любила. — Роуэн осторожно отняла у него свою руку. — Мэрик, мы полагаем, что она отправилась в Денерим, чтобы порвать с Севераном. Для чего бы ее ни подослали к нам, она явно решила, что не станет этого делать.

Мэрик обдумал ее слова.

— Это ничего не меняет, — сказал он в конце концов.

— Да. Не меняет.

Мэрик заглянул в глаза Роуэн. Он был настолько исполнен боли, что девушке едва удавалось выдержать этот невидимый напор.

— Она ведь пыталась мне все рассказать, — покаянно проговорил Мэрик. — А я не стал ее слушать. Я сказал, что мне нет дела до того, что она натворила, но каким же я был тогда дураком! Мне нечего делать на троне.

— Ох, Мэрик, — вздохнула Роуэн. — Ты хороший человек. Ты умеешь доверять.

— И вот до чего довело меня это умение.

— Что ж, давай разберем до чего. — Роуэн через силу улыбнулась. — Твои сторонники тебя обожают. Твои солдаты готовы отдать за тебя жизнь. Мой отец любил тебя. Логэйн… — Она оборвала себя, не договорив, и с трудом продолжала: — Все они верят в тебя, Мэрик. И не напрасно.

— A ты по-прежнему веришь в меня?

— Я никогда и не переставала в тебя верить, — абсолютно искренне ответила она. — Никогда. Мэрик, ты прошел долгий путь. Твоя мать гордилась бы тобой. Но ты не можешь всегда быть только хорошим человеком. Твоему народу нужно нечто гораздо большее.

Казалось, Мэрика уязвили ее слова, хотя он ничего не ответил. Только низко опустил голову, вдруг разом обессилев.

— Я не знаю, смогу ли ему это дать, — едва слышно прошептал он. Потом лицо его исказилось от боли, и он заплакал. — Я убил Катриэль. Пронзил ее мечом. Что я за человек, если совершил такое?

Роуэн обняла его, гладила по волосам и шептала, что все будет хорошо. Мэрик разрыдался, уткнувшись лицом в ее грудь, разрыдался безнадежно, как человек, потерявший все. Звук этих рыданий испугал Роуэн, и сердце ее сжалось от нестерпимой печали.

А потом светильник наконец погас, и комната погрузилась во тьму. Девушка все так же обнимала Мэрика, и вскоре рыдания его стихли, и они так сидели в темноте, прижимаясь друг к другу. Роуэн отдавала принцу свою силу, то немногое, что еще могла отдать. Ему это было нужно. Быть может, именно для этого и нужны королевы. Чтобы в темноте, в недрах замка обнимать венценосных мужей и дарить им возможность хоть на миг проявить слабость слабость, которой они не могут показать никому другому. И отдавать им свою силу, быть может, потому, что все остальные не дают, а только отнимают.

Логэйн был прав, будь он проклят.

В притихшей темноте Роуэн наклонилась к Мэрику и поцеловала его в губы. Он с готовностью заключил ее в объятия, страстно желая получить прощение… и получил. Он был так неловок, так не уверен в себе, что это оказалось даже легче, чем думала Роуэн. Его нежность, тепло его тела пробудили в ней слезы, но она не могла допустить, чтобы Мэрик увидел их. Сегодня ночью она должна быть для него сильной. Сегодня она наконец приняла ту роль, ради которой родилась, и пусть все было не так, как ей мечталось, зато все было так, как надо.

Глава 18

Мэрик стоял в темной церкви и в ожидании встречи разглядывал мраморную статую Андрасте, которая возвышалась над священной жаровней. Костюм из плотной шерсти был тяжеловат, да и стоять в нем рядом с огнем оказалось сложно, но все равно Мэрик не мог не признать, что эти одеяния ему по душе. Их добыла откуда-то Роуэн, заявив, что в таком облачении Мэрик будет смотреться куда более царственно. И она оказалась права. Пурпурный цвет был как нельзя кстати.

С той самой ночи в Гварене Роуэн относилась к Мэрику крайне внимательно. Она всегда была рядом, всегда готова была дать совет или просто улыбнуться. Это была совсем не та Роуэн, которую он знал много лет. Предупредительная, доброжелательная и — безмерно чужая. Глядя в ее глаза, принц видел только стену, которую Роуэн возвела, чтобы отгородиться от него. Раньше этого не было, и Мэрик подозревал, что в ее появлении есть его вина. Они с Роуэн заключили негласный уговор — и с той самой минуты их разделила пропасть. Мэрик чувствовал это, даже когда они были близки.

Мятежная армия находилась на марше уже две недели, двигаясь на запад, в Баннорн, и разнося повсюду весть о возвращении принца. Число новобранцев, которые уже присоединились к мятежникам, поражало воображение, и с каждым днем их становилось все больше. Из всех концов страны шли сообщения о бунтах — вольные землепашцы поднимались против властей, бросая свои земли, горожане забрасывали камнями стражников и жгли лавки орлесианских торговцев. Нападения на караваны из Орлея вынудили узурпатора утроить стражу на дорогах, однако все карательные меры только больше ожесточали ферелденцев.

Узурпатор расправлялся с непокорными безжалостно. Мэрику рассказывали, что во всем Ферелдене не осталось ни одной деревни, ни одного города, где вдоль дорог не тянулись бы рядами шесты с отрубленными головами — наглядное свидетельство того, к чему приводит бунт против короля Мегрена. Мысль обо всех этих погибших не давала принцу покоя. И все же люди восставали. Они больше не желали терпеть и покоряться.

На сторону мятежников переходили уже и банны. Вчера таких было двое — старики, которые даже не присутствовали на собрании в Гварене. Два дня назад к Мэрику явился — что самое невероятное — орлесианец, молодой человек, который впал в немилость у узурпатора и умолял о том, чтобы, если он присоединится к мятежникам, ему оставили пожалованные Мегреном земли. Он даже обещал жениться на ферелденке и сменить имя. Прежние хозяева его нынешних владений были давным-давно казнены — все до последнего младенца, — и все же Мэрик пока что не знал, какое принять решение.

Мятеж переживал стремительный, на удивление стремительный подъем. Мэрик напоминал себе, что если разгром при Западном Холме чему и научил его, так это тому, что таким же стремительным может оказаться падение. И все же на этот раз все было по-другому. Впервые, сколько он себя помнил, мятежники стали реальной силой. Отрицать это было невозможно.