Герой Бродвея (сборник) - Вилли Конн

Майк вопросительно поцеловал грудку девушки у самого сердца.

— Да-да! — екнуло сердечко на языке влюбленных. И Майк слился с прекрасной нимфой в одно нежное и трепетное существо.

— Майк, клянусь любить тебя всю жизнь! — Прошептала сотрясаясь конвульсиями страсти Энн…

Когда все было кончено, помрачневший Майк отвернулся от девушки. На его лице появилось разочарование взломщика, вскрывшего пустой сейф.

— Ты так юна и ты не девственна, Энн!

С болью за раздавленного мотылька Норман разжал объятия.

Михайловский замок величественной громадой возвышался над окрестностями. Воздвигнутый по высочайшему повелению императора Павла Первого, он стал местом его ужасной гибели. Теперь над башнями замка развевался черный флаг с волчьей пастью — здесь была резиденция новых правителей России.

В ночной тиши, неподалеку от замка, кучка русских повстанцев, распустив полы одежды, тесным кругом обступила горелку, не позволяя проблескам огня вырваться наружу. Жадно ловя каждый шорох предательской ночи, они тревожно озирались по сторонам, словно огнепоклонники, скрывающиеся от стражи. А над их головами все увереннее и туже надувалось черное брюхо аэростата.

— Пора, Майк, — Эдуард Соколов, командор русских, положил на плечо Нормана крепкую руку, — любой из нас готов сделать это вместо тебя, но не у любого получится. Эти люди — учителя, журналисты, инженеры, а не воины.

— Однако они соорудили неплохой летательный аппарат.

— Норман пристегнул себя к стропе аэростата. — Эдди, позови Аню и дайте нам попрощаться, — попросил он.

— Энн, — начал неуверенно Майк, — не могу сказать, что у меня никогда не было девственниц, но сейчас я отдал бы их всех за то, чтобы я у тебя был первым. Это не каприз, Энн, это сильнее меня. Даже самая красивая женщина не может дать больше того, что она имеет, и лишь девушка может дать больше…

— Если бы ты любил меня, Майк, ты не говорил бы так, — уязвленное достоинство сверкнуло в глазах Ани.

— Если бы не любил, то мне это было бы все равно, а меня это ранит. Прощай, Энн, и что бы со мной ни случилось, знай, я никого не любил так, как люблю тебя, люблю, несмотря ни на что!

— Прощайте, друзья, — взмахнув рукой, детектив рассек канат, и аэростат рванулся в черное, как судьба России, небо Санкт-Петербурга.

— И когда шлем мой снимути кровь потечет по плечу,Я, умирая, тихо имятвое прошепчу, —

донеслись до провожающих берущие за душу слова старой каскадерской песни, которую пел Майк.

— Кто дал Норману виски? — пошутил кто-то из русских, но никто не засмеялся, а лишь надменная тишина имперских улиц сдержанно аплодировала детективу.

Оказавшись над крышей замка, Норман бросил якорь-присоску. Аэростат дернулся и застыл в воздухе. По натянутому как струна канату Майк большим черным пауком стремительно скользнул вниз. Ступив на кровлю, он распрямился во весь рост — прекрасный и устрашающий, словно волкодав, ощерившийся для последней схватки. Любовь, ревность, страх и боль — все было отброшено так, как это бывает у каскадеров перед трюком. Осталось только победить или умереть.

Обвешанный самым совершенным оружием, какое могла дать повстанческая Россия, Майк нырнул в вентиляционный люк. Фотонные стабилизаторы мягко опустили его на каменные плиты внутренних покоев замка. Не встречая сопротивления, Норман уверенно шел к цели, вскрывая замки лазерным резаком. Оказавшись перед старинной арестантской, Майк тихо позвал агента по имени:

— Арсений!

— Я здесь, — ответил из темноты слабый голос. Рухнул последний запор, и детектив оказался возле маленького немощного человека, лежащего в углу камеры на куче тряпья. В ту же секунду со всех сторон ударил яркий свет: ловушка!

Обрушив на нападавших шквал огня, детектив подхватил Арсения и ринулся к выходу. Ему удалось прорваться к аэростату. Выстрелив в якорь, он разнес его в клочья. Аэростат резко пошел вверх. Прижимая к себе дрожащего Арсения, Майк посылал вниз точные выстрелы. Внезапно Арсений дернулся и застонал.

— Вы ранены?! — закричал Норман, не слыша в грохоте пальбы даже собственный голос. — Ах, черт! — Что-то полыхнуло над головой. Аэростат начал терять высоту. Фотонные стабилизаторы не дали разбиться. Но Майка вместе с агентом накрыло оболочкой аэростата, выстрелы смолкли. В полной тишине было слышно, как клокочет кровь в горле Арсения.

— Вы слышите меня? — Майк приподнял голову агента. — Что вам известно о покушении? — закричал детектив. — Говорите, или будет поздно!

— В сумасшедшем доме под Петербургом содержится человек, он знает все. Его зовут Стернин. Генерал Стернин…

— угасающим голосом повторил Арсений.

— Черт бы побрал эти русские имена! Только бы не забыть.

— Стернин, Стернин, — бормотал про себя осыпаемый ударами детектив.

Его проволокли по двору замка, и он вошел узником в ту самую камеру, куда только что входил освободителем.

Несколько угрюмых дней Норман провел на груде тряпья, где до него томился Арсений. От подстилки пахло порохом и кровью. И Майк никак не мог понять — чья она. Наконец лязгнул засов, и шестеро охранников, опутав детектива цепями, повели его на допрос.

В сумрачном рыцарском зале с мраморными полами и большим портретом императора Павла Первого на стене стоял богато накрытый стол, в конце его, закинув на американский манер ноги на столешницу, сидел сутулый человек с выступающими скулами потенциального убийцы. На нем была черная униформа, украшенная золотой волчью пастью. «Очень значительное лицо в иерархии правителей России», — догадался Майк.

— Я представлял тебя другим, — не поднимаясь из-за стола, сказал волчара, с интересом разглядывая детектива. — Мы давно могли тебя прикончить, но многие из нас читали триллеры Вилли Конна. Ребята захотели посмотреть на тебя поближе.

— Ну и как? — с издевкой спросил Майк.

— Знаешь, ничего, я, пожалуй, взял бы тебя шофером, если ты, конечно, разделяешь идеалы нашего движения. Ведь тебе у нас нравится, правда, Норман?

— Вы — грязное жулье, нажившееся на воровстве чужих книг и изобретений, — брезгливо поморщился детектив.

— Ну, это было давно, усмехнулся волчара. — Стоит ли вспоминать о таких мелких грешках? И потом — Россию никто не спрашивал. Пришел Большой Волк и сказал, что надо делать.

— Вы обыкновенное зверье, да вы и не скрываете этого, — детектив кивнул на спинку стула с вырезанной на ней волчьей мордой.

— Что такого? Разве у американских индейцев покровителями племен не были змея, рысь, тот же волк? А орел или лев в гербах цивилизованных стран? Чем один хищник хуже другого? Символика — это мелочи. Мы вытащили Россию из нищеты и междоусобиц, вернули ей достоинство, и нас теперь ничто не остановит, — волчара включил телевизор.

«Блистательная кличка не помогла Александру Македонскому. Этот волкодав был буквально растерзан нашим Героем Бродвея на глазах потрясенной американской публики. Теперь у Америки остаются всего два боевых пса, способных противостоять ему. Да, русский волк это вам не американский волкодав, джентльмены».

Спортивный комментатор позволил себе снисходительную улыбку.

Волчара выключил телевизор, и детектив понял, что он отлично осведомлен о цели его визита в Россию.

В этот момент шорох шелков заставил Нормана обернуться.

— Энн!!! — чуть не вскрикнул он.

Да, это была Аня. В платье из императорского гардероба она казалась прекрасным обобщением красоты прошлого и красоты настоящего. Даже не взглянув на Майка, она с кошачьей грациозностью прильнула к мафиози и тут же отпрянула, манящая, как убегающая волна, от чего на его лице появилась отвратительность многоразового презерватива.

— Уберите его! — приказал волчара охране, открывая бутылку шампанского. Лязгнули цепи, и Майка, как упирающегося волкодава, поволокли прочь из имперских покоев.

В мрачном оцепенении Майк лежал на каменном полу камеры, непрестанно думая об Ане, что может быть именно в эту минуту волосатые лапы волчары прощупывают тело возлюбленной. «Как она могла?! Подлая, низкая тварь!» — шептал Майк, чувствуя, как чудовищная душевная боль упирается своим тупым рогом туда, где соединились душа и плоть, мозг и половые органы.

«Боже, что со мной?! Я, кажется, схожу с ума — верхняя часть черепа, подобно крышке от кастрюли, почувствовала себя свободной от головы и сдвинулась в сторону». Майк с ужасом ощущал, что его мысли и поступки становятся ему не подвластными, как это бывает только во сне. Последние секунды отделяли его от помешательства.

— Сударь, — Майк вздрогнул. Обернувшись, он увидел человека в белом с обезображенным лицом. Один его глаз висел на ниточке сосуда подобно сломанному пенсне.