Черта прикрытия - Иэн Бэнкс

Первый демон полуобернулся к ней.

— А куда, по-твоему, ты должна была переместиться оттуда? С мельницы? — поинтересовался он.

Она покачала головой.

— Не знаю, — ответила она. — В другое место. В другую область всего… этого. Нет никакой Реальности. Это просто миф. Нас убеждают в том, будто она существует, чтобы насладиться нашими терзаниями.

— Ты в самом деле так думаешь? — уточнил демон, ошеломленно воззрившись на нее.

— Это единственное правдоподобное предположение, — пояснила она. — Все — здесь. Только здесь, и нигде больше. Это место заключает в себе все остальные. Как же может существовать другая Реальность? Разве можно было бы тогда допустить, чтобы существовали такие места, как это? Нет. Вы ошибаетесь. Это место — весь мир. То, что вы называете Реальностью, не более чем миф. Выдумка. Нам проповедуют о недостижимых небесах лишь затем, чтобы оттенить ужас нашего повседневного существования.

— Но Реальность все же может существовать, — запротестовал демон, — просто она так устроена, что другие еще не…

— Оставь ее, — приказал другой демон.

Внезапно демон, управлявший огромным жуком, съежился, усох и превратился в одного из меньших демонов, темного, с длинным, блестящим, извивающимся, как у глиста, телом. Она даже не заметила, как это случилось. Он выглядел так, будто только что появился на свет. Или, может, его только что высрали?

— Блядь, — ругнулся второй демон. Он стал еще меньше: превратился в бесперую птицу с бледной, склизкой, исцарапанной кожей и сломанной верхней частью клюва. — Ты в самом деле думаешь, что твой приятель очутился в другой области Ада?

— А куда бы еще он мог попасть? — резонно заметила она.

— Сука блядь, — сказал демон. Он весь точно закоченел. Спустя миг то же произошло и с его товарищем.

— Мать твою сука блядь, мы ведь еще даже не пытались…

Никакого перехода не было.

Вот только что она висела, недвижима, но избавлена от боли, в коконе внутри огромного летающего жука, и тут же — ее освежевали, растянули на дыбе и выпотрошили, и все это в мгновение ока, а потом бросили у подножия трона, на котором восседал кто-то вроде владыки демонов. Она завопила.

— Ш-ш, — сказал кто-то так повелительно, что звуком этим ее придавило, точно гигантской волной, вжало в зловонную землю, в которой копошились и роились, охотно проникая в ее обнаженную плоть, какие-то мелкие твари. Она даже закричать теперь не смогла бы. Ей заткнули глотку, будто воском залили, и зашили рот. Она могла дышать — через разъятую рану на месте того, где раньше находилась ее шея; грудные мышцы судорожно сокращались, легкие расширялись и опадали, но она бессильна была вымолвить хоть слово. Она каталась из стороны в сторону, пытаясь избавиться от того, что ее кололо, кусало, грызло, терзало. Движения умножали боль, но она не сдавалась.

Ее объял сдержанный шумный вздох, едва ли тише и легче этого шиканья.

Боль пошла на спад, отступила, оставив по себе лишь мелкую безостановочную дрожь. Сознания она не теряла и могла мыслить даже посреди агонии. Мыслить и ощущать то, что копошилось, роилось и кусало.

В глазах прояснилось. Перед тем боль была так невыносима, что она едва сознавала, на что смотрит.

Перед нею над темной долиной, полной дымов и полускрытых языков красно-оранжевого пламени, возвышался окутанный слабым сиянием трон размером, пожалуй, с немаленькое здание. На троне восседал демон ростом не меньше сотни метров.

У демона было четыре конечности, но выглядел он двуногим, чужаком, потому что верхние действовали скорее как руки, чем как ноги. Кожа его была стянута из содранных заживо шкур и иных плотских покровов, а тело казалось отвратительным сплавом металла, растянутых хрящей, керамических деталей машин, восстановленных из порошка костей, воспаленных, тлеющих сухожилий, рваной, изрезанной, гноившейся плоти и кипевшей, пузырившейся, там и сям вытекавшей наружу крови. Огромный трон слабо мерцал, поскольку был раскален докрасна. От шкур и обрезков кожи, покрывавших демона, исходил жирный, медленно тянущийся кверху дым. В воздухе стоял частый размеренный шум, вроде шипящих плевков.

Вместо головы у чудовища была огромная, ярко светившая лампа, при взгляде на которую ей припомнились виденные на картинках в курсе древней истории газовые светильники в забранном с четырех сторон немного вогнутыми стеклами корпусе. Внутри фонаря она заметила подобие лица, чужого, иномирского, составленного как бы из дымного пламени. Огонь вырывался из лампы грязными от сажи языками и коптил стекла. По четырем углам снаружи светильника стояло по исполинской сальной свече, в каждой из которых горели, но не сгорали, извивались и корчились в нескончаемой агонии, сохраняя чувствительность, туго переплетенные нервы, взятые из сотни нервных систем. Она увидела его, узнала его, узнала все это и увидела себя его глазами или что там тварь использовала для органов адского чувства, заменявшего ей зрение.

Она лежала перед ним, как далекая крохотная кукла. С нее содрали кожу, оставив скелет и прикрепленные к нему мышцы. Куски ее плоти были разбросаны и пришпилены к земле вокруг.

— А я так хотел подарить тебе надежду, — сказал тяжелый гулкий голос, звуки которого сотрясли жалкие останки ее тела. Слова эти продолжали звенеть в ее ушах, даже когда он умолк. — Но тебе она недоступна. Это меня раздражает.

Внезапно к ней вернулся дар речи. Нити, скреплявшие губы, разорвались и исчезли, рана на шее зажила, разорванная гортань перестала зиять пустотой, и нормальное дыхание восстановилось.

— Надежду? — прокашляла она. — Здесь нет надежды.

— Надежда есть всегда, — возгласил голос. Она чувствовала, как его слова давят на легкие, сотрясают землю вокруг нее. — Надежда должна быть. Отказаться от надежды означает избегнуть части предначертанного наказания. Ты должна надеяться, чтобы затем твои надежды рухнули. Ты должна верить, чтобы ощутить боль предательства. Надо стремиться и вожделеть, иначе не почувствуешь боль после отказа, надо любить, чтобы ощутить всю полноту агонии при виде пытаемого объекта любви.

Тварь откинулась на спинку трона, и венки дыма взвились над ним, а были они форм причудливых, как течения пересекавших континент рек; свечи заполыхали, как исполинские горящие деревья.

— Но прежде всего надо надеяться, — сказал голос, каждое слово, каждый звук которого раскатами отдавались в ее голове и сотрясал тело. — Надежда должна быть, а то как же можно было бы ее ниспровергнуть? Уверенность в безнадежном положении может доставлять определенный комфорт. Неопределенность, незнание — вот подмога в истинном отчаянии. Мучимым здесь не дозволено бросать себя на произвол судьбы. Этого совершенно недостаточно.

— Меня бросили, оставили, покинули, и не более, — закричала она в ответ, — как и всех, заточенных здесь. Выдумывай свои побасенки, сколько хочешь, но я не поверю в них.

Демон встал и спустился с престола. Языки пламени и дыма потянулись за ним. Земля под ее телом затряслась, как в лихорадке; из ее рта вылетело еще несколько зубов. Он остановился.

Он высился над нею, как безумная, противная природе, шаткая, неустойчивая двуногая статуя.

Он наклонился к ней. Языки пламени с ревом пронизали воздух. Один его палец был больше всего ее тела; им-то демон и подцепил что-то с земли, поднял, рассмотрел. С одной из подобных башням свечей на ее освежеванное тело упала капля воска. Завоняло горелым гниющим мясом. Она взвыла от боли и выла не переставая, пока воск охлаждался и частично затвердевал.

— Хо-хо, ты ведь этого даже не заметила, правда? — раскатился над ней голос.

Владыка демонов держал тонкое на вид веревочное ожерелье, утыканное шипами. Она носила его на шее с тех пор, как помнила себя.

Он помял ожерелье в мясистых пальцах, каждым из которых мог бы накрыть ее тело, и на миг обрел обличье одного из великих и могучих демонов. Того самого, которым прикинулся Прин. Точно такими же сперва выглядели два демона, пилотировавших жукофлайер.

Личина демона пропорционально увеличилась, но стала зернистой и норовила развалиться на пиксели.

Демон отбросил ожерелье в сторону, и личина слетела с него.

— Я разочарован, — проскрипел он.

Слово раскатилось вокруг и придавило ее к земле могучей, необоримой тяжестью.

Он обнажил член и помочился на нее.

В тот же самый миг, как ее тела коснулась соленая струя, боль нахлынула вновь. Жидкость ударила ее, как бичом, касание струи причиняло такую боль, что все тело будто загорелось. Она не удержала крик.

Боль утихла ровно настолько, чтобы она услышала, как демон неторопливо произносит:

— Тебе следовало бы верить в каких-нибудь богов, деточка моя, ибо вера дарует надежду, которую впоследствии можно разбить.