Информация - Мартин Эмис

Ричарда высадили первым. Его поселили в другой гостинице, и, разумеется, в гостинице похуже; впрочем, он не возражал… Он долго шел по длинному коридору, стараясь не отстать от высокого чернокожего носильщика. Носильщик нес неподъемно тяжелый чемодан Ричарда, легко покачивая его в правой руке, а Ричард — этого требовала авторская честь — тащил свой почтовый мешок, из-за него он наверняка заработает искривление позвоночника еще до того, как они покинут Вашингтон. Они свернули за угол и оказались в начале еще одного, уходящего в бесконечность коридора. Носильщику этот путь был знаком в самых мельчайших подробностях. Для него коридор не таил и не мог таить никаких неожиданностей. Не говоря уже о его старшем коллеге, трясущемся белом бедняге, который шел им навстречу, из последних сил толкая перед собой невероятно неповоротливое и, очевидно, очень древнее сооружение, напоминавшее тройную супницу на колесиках. Лет сорок назад этот старикан, пожалуй, был бы счастлив откликнуться на приветствие Ричарда. Но теперь ему было не до этого.

Ричард поужинал в одиночестве в Парусной гостиной, непонятно почему украшенной оленьими головами и медвежьими шкурами. На стенах помещения были развешаны тарелки местного обжига, а с потолка свисали вытканные местными умельцами полотнища, казенным цветом и фактурой неприятно напомнившие Ричарду переплет романа «Без названия». Ричард почувствовал, что его втиснули в обложку его собственного романа. Когда Ричард заканчивал свиную отбивную и одновременно дочитывал «Дом славы. Жизнеописание Томаса Тирвитта», на стол перед ним поставили телефон — не новомодный беспроводной, а допотопный — белый, с диском и длинным извивающимся шнуром.

— Да, я обо всем договорился, — сказал Гвин.

Его как будто сонный голос выдавал, что Гвин доволен собой, фоном слышался негромкий разговор, и тихо позвякивала посуда.

— Как тебе это удалось?

— Я сказал ему, что меня ждет съемочная группа телевизионщиков из Детройта, что, как оказалось, недалеко от истины. И предложил взамен тебя.

— И он… Как он к этому отнесся?

— В конце концов он согласился. Я сказал, что буду к его услугам, когда приеду рекламировать издание в мягкой обложке.

В одиннадцать вечера бары гостиниц в крупных американских городах начинают заполняться мужчинами, которые не очень часто бывают в крупных городах: это делегаты различных съездов и коммивояжеры. И у нас есть возможность посмотреть, что с ними делают большие города. Большой город словно поворачивает ручку мощности до отказа; мужчины чувствуют себя моложе и похотливее, их лица горят (как на них поглядывают официантки). Атмосфера большого города заставляет их много пить и курить: они оживляются и принимаются рассказывать всем вокруг, как давно они бросили… Ричард курил и пил, сидя в уголке, в том углу, куда он сам себя загнал сигаретами и выпивкой. Пить и курить — это он любил. И возможно, скоро из всего, что он любит, у него останется лишь это. А за той чертой начинается время, когда пить и курить — это единственное, что может делать человек, разбитый параличом из-за выпивки и курева. И все же сейчас Ричард чувствовал себя хорошо (ведь он пил и курил), и если он засидится допоздна, то сможет позвонить Джине и сказать ей, что дела идут не так уж плохо, рассказать про объем продаж в «Лейзи Сьюзен», интервью с Дабом Трейнором и дальнейшее распространение романа «Без названия».

В своей жизни Ричард прочитал много литературных жизнеописаний, и он знал, что Америка может сделать с английским писателем. Робко моргающие деревенщины пересекали Атлантику, и их мгновенно накрывала с головой волна паники: ведь здесь либо ты, либо тебя. Они теряли над собой контроль, подавленные страхом и алкоголем. Возьмите хотя бы Дилана Томаса или Малкольма Лаури. По-видимому, это относится и к Ричарду. Или же (а это, в свою очередь, относится к Гвину) британские писатели надевали на себя новые, временные личины, учились по-новому улыбаться, по-новому смеяться и могли, подобно бродвейским импресарио, преспокойно разгуливать по ночным улицам в ожидании рецензий в утренних газетах. Затем лихорадка метаморфоз отступит и они вернутся к тому, с чего начинали, и снова станут здравомыслящими гражданами. Ну и что? Весь вопрос в том, что они оставляют позади. Если Америка может сделать такое с угрюмыми книжными червями из Англии, то что же Америка способна сделать с американцами, которые не проводили в среднем по три года в университетах двенадцатого века, читая «Потерянный рай» Мильтона, и у них нет другой родины, куда они могли бы вернуться. Им нечем защититься от Америки и от лихорадки возможных перемен. Прислушайтесь ночью к большому городу, и вы услышите звук, похожий на тихий стрекот сверчков в ночном Майами, — это гнусавое сопение нужды и невроза.

Насекомые — это озвученный невроз, если только неврозы способны производить звуки носом.

Это выглядело как очередная распродажа всякого хлама, на этот раз устроенная пещерным племенем мелких воришек и жуликов, сидящих на социальном пособии. Сиденье из старой автомашины, старая картонная коробка, на которую можно было поставить бумажный стаканчик, грязный половик, ободранные обои… — все это вместе могло означать только одно: помещение радиостанции. А точнее, радиостанции, вещающей на частоте 4456–4534, и шоу Даба Трейнора. Ричард лучился безмятежностью. Радиостанция Би-би-си, куда он ради 11 фунтов и 37 пенсов иногда заходил порассуждать о книжных обозрениях, биографиях или о чем-нибудь, имеющем отношение к маленьким журналам, в общем-то, выглядела не намного лучше. Страшная запущенность в обстановке — это общая беда всех радиостанций. На радио понимают, что их будут слышать, но никогда не увидят, поэтому они позволяют себе распуститься. И слушатели это понимают, так что радио никогда не придется раболепно извиняться и корчиться от стыда под взглядами многомиллионной аудитории. Поэтому Ричард смиренно принял обстановку вокруг, однако про себя не мог удержаться от комментариев. Если вы симпатизируете всему несовершенному — недоделанному, неудачному, запущенному, то вам бы здесь понравилось. Ричарду предложили чашку незабываемого на вкус кофе. Даб должен был скоро подойти. По мнению состоявшего при Гвине юного пиарщика, Даб был серьезным парнем и завзятым книгочеем, и он любил современную прозу. Накануне вечером Ричард вытащил из своего мешка экземпляр романа «Без названия» и, чувствуя легкое головокружение, словно в разреженном воздухе высокогорья, отвез его на такси по вестсайдскому адресу Даба. Вряд ли Даб успел прочесть весь роман, но Ричард с нетерпением ожидал получить то, чего до сих пор на его долю выпало так мало: живой отклик. К тому же его почтовый мешок заметно полегчал. В порядке эксперимента Ричард взвалил его сегодня утром на плечо и почувствовал, что приступы боли стали значительно слабее.

Вошла девушка, приносившая ему кофе, и сообщила, что у них возникла небольшая проблема: местная бейсбольная команда прямо сейчас объявляет о своем намерении сменить спонсора.

Ричард удивленно посмотрел на нее.

— Для здешних мест это большое дело. Дабу придется этим заняться. Вы уж нас извините.

Появился Даб — в диагоналевых брюках, с озабоченным бородатым лицом — в общем, мужчина с харизматической внешностью, по местным представлениям. Он кивнул Ричарду, пожал ему руку и повел в свою кабинку, где стоял кухонный стол, уставленный обычной радиоутварью. На столе перед Дабом под грудой пресс-релизов, папок и блокнотов лежал роман «Без названия». Даб то и дело тер глаза большим и указательным пальцами и моргал слипающимися веками.

Усевшись поудобнее, Даб щелкнул тумблером и пробормотал:

— Придется этим заниматься…

— Все, что Макс сделал, — послышался монотонный голос: человек словно повторял заученный урок, — для клуба с точки зрения бизнеса это было… с нашей точки зрения… действительно хорошо в плане бизнеса… для клуба.

— Простите, — сказал Даб, — но тут такая история. Вы уже были на Ригли-филд?

— Нет. А что — надо было? Что это такое?

— Это стадион. На шестьдесят лет старше любого другого в Америке. Построен еще по старинке. Грустное зрелище, что тут скажешь. Даже лучшие команды на нем проигрывают по полсотни игр за год. Но грусть придает игре романтики. Как ничто другое. Поэтому она привлекает писателей. Вы только послушайте, какие имена — Ларднер, Маламуд…

Он снова щелкнул тумблером. Послышался другой голос:

— Мы привыкли думать, что компания «Когерент» занимает ведущие позиции в своей отрасли. И что ее успех благотворно скажется на делах бейсбольной команды.

Тут его перебил первый голос:

— Поэтому мы надеемся, что то, что хорошо для «Когерента», и для клуба тоже будет… хорошо.

Кивнув Ричарду, Даб быстро произнес: