Война за океан - Николай Задорнов

С устья Уссури надо немедленно посылать экспедицию на поиски гавани Палец. Это может показаться губернатору несбыточной фантазией. Но на реке Уссури, конечно, есть туземцы, которые прекрасно знают все пути. Общее расположение коренных жителей края к русским очевидно. Недаром столько упреков от правления Компании за напрасные якобы траты товаров, предназначенных для коммерчески выгодной торговли. Хорошие товары Невельской не жалел для местных жителей. Все эти годы он защищал их от притеснения пришлых купцов, лечил, охранял. Из самых дальних стойбищ к нему на Петровскую косу приезжают люди с просьбой прийти и защитить. Надежные союзники наши! Они укажут все! Только бы губернатор согласился…

Опять мокро, глина всюду ползет под ногами, сейчас жара, и все размякло. Хоть падай и плачь, бейся головой о камни — никто не услышит. Тайга чуть шумит от ветра, видно, шторм на море. На заливе Счастья — льды, а на Охотском море — сплошные поля плавающих льдов. А тут жара. И в это время южный фарватер у Сахалина открыт! А мы, как чучела, стоим в Петровском и не можем тронуться с места.

Минутами он старался сдержать вдруг вспыхивающий гнев. «Зачем все эти муки, зачем страдания моего маленького ребенка? Ведь это только потому, что меня не хотят пустить туда, где мы должны быть. Нас нарочно держат в самых тяжелых условиях, в гнилом углу Охотского моря. Есть прекрасные места в крае. Но нет, запрещено. Страдай, сдохни, но не смей касаться тех мест, которые могут дать толчок к процветанию страны».

Эти неприятные мысли забывались, когда глина становилась такой скользкой, что трудно было удержаться на ногах. «Да, в такую грязь никто не приедет из Николаевска, не привезет молочка моей бедной доченьке. Плачет ли она, жалуется ли на животик? Что с ней будет? Увижу ли я ее еще?» — с грустью думал Геннадий Иванович.

Вышли на гарь. Тут тоже мокро, но не так, как в тайге. Развели костер. Развьюченные олени устало бродили среди кочек, лениво разыскивая белый мох. Тунгусы сварили похлебку из двух уток, которых убил сын Антипа.

В обратный путь тунгусы отправятся на лодке. Олени останутся в Николаевске на убой. Антипу за них заплачено. А домой в Аян он пойдет на корабле. Под Аяном в горах у тунгусов большие стада оленей.

Когда вышли из леса, увидели реку, ярко-синюю, как морской залив. На ней ни льдинки, Амур прошел. Тут совсем тепло. В лесу на деревьях лопаются почки и пробивается листва.

К вечеру были в Николаевском посту. Александр Иванович Петров с нетерпением ждал Невельского.

— Вот вам надежное оружие против англичан, — говорил Геннадий Иванович, показывая на лопаты. — Будет огород с овощами, будет пашня с хлебом, гречихой и коноплей — нужно и для продовольствия, и для того, чтобы люди видели, что тут все растет! И чтобы генерал видел, что мы можем прокормить сами себя. Со временем не только от гамбургской солонины откажемся, но и забайкальского хлеба не надо будет, вырастет свой. В этом — наша сила здесь!

— Будет ли война, Геннадий Иванович?

— Откуда же я могу знать, Александр Иванович?

— Вы должны знать больше нас. Вы наш губернатор!

— По всей видимости, будет. Помните ли вы такое время, когда не говорили бы, что война вот-вот начнется? Может быть, и обойдется поэтому. Но рано или поздно будет. Теперь для войны больше вероятностей, чем когда-либо.

Петров сказал, что об Екатерине Ивановне и детях он позаботится и дом для Невельских почти готов.

Всю ночь проговорили, что будет и как сопротивляться, если враг придет на шлюпках. Подмоги ждали с двух сторон: от Муравьева и от Путятина. Мечтали, что наступит конец голоду.

Утром Ванька-алеут показывал байдарку, бегал на ней по реке. Потом Петров ходил с Невельским, смотрели новые дома, выстроенные в ряд над крутым берегом.

— Это ваш дом, Геннадий Иванович, вот сюда и поместим Екатерину Ивановну.

Все, что ни поручи Петрову, он делает очень основательно. Это человек крепкий, спокойный. В нем никакой нервности, он нетороплив, но, если надо, бывает быстрым.

У него коровы целы: правда, здесь иной климат и для коров есть корм. Александр Иванович позаботился и о лошадях. У него и рыбы запасы; строится часовня.

— Ну что же мы сделаем для встречи генерал-губернатора? — спрашивал Петров.

— Что же надо делать? Пусть он видит то, что есть, приукрашивать не будем. Только по глине этой забираться на берег — мука. Так для встречи, как я вам уже писал, сделайте лестницу удобную. И все! Больше ничего не надо. А то в самом деле трудно карабкаться. Но самое главное — начинайте строить причал. Придется разгружать баржи. Нам пушки придется принимать.

Спустились вниз, искали место, где удобнее забивать сваи и сделать на них настил. Петров в душе не совсем был согласен с Невельским. Ему хотелось, чтобы его пост выглядел понаряднее и поопрятнее, кое-что хотелось показать в лучшем виде.

— А как, Геннадий Иванович, крыльцо бы к часовне? Что же, генерал будет ногу поднимать, если захочет зайти помолиться?

Когда-то в Иркутске Невельской слыхал, что Муравьев не верит в бога. Сам Невельской был верующим человеком.

— Ведь он непременно зайдет в часовню!

— Крышу часовни покройте, а крыльца строить не будем. Прежде всего — причал и лестница, чтоб людям было удобно подниматься. И хорошо, что людей поставили на росчисть и на огород. А кто молиться захочет, для того порог в вашей часовне невысок, и генерал перелезет!

Такие рассуждения Петрову понравились.

— А может быть, все-таки какую-нибудь арку соорудить, Геннадий Иванович? — полушутя спросил он. — А то разгневается на нас Николай Николаевич…

— Бог знает! Мало ли какая дурь им в голову в палатах взойдет. А зачем нам с вами арками заниматься, когда люди мрут с голоду? Бог с ними! Лестницу на крутой берег, ну, перила сделайте, да уж не напоказ, а чтоб в самом деле были крепкими, чтобы люди могли подниматься. Для ваших же женщин пригодится, а то сколько им, бедным, сил приходится тратить, по вашей тропе карабкаясь. Да, очень хорошо, что вы начали росчисти. Главное — огороды.

Невельской сказал, что садить капусту надо вперемежку с коноплей, тогда ее червь не съест. А пни жечь и корчевать — сейчас, пока сыро.

В госпитале Невельской толковал с цинготными, объявил, что олени пригнаны на убой для поддержания здоровья команды. Пошли в амбар, смотрели семена, запасы продовольствия. Ходили на скотник. Остаток дня ушел на осмотр лодок.

Вечером Невельской разговаривал с матросами и казаками, выслушивал их жалобы, объяснял, зачем нужен Амур, раскладывал карту, толковал, почему может быть война. Сходили к молодым: недавно сыграли две свадьбы. В семейной казарме Невельской поздравлял рожениц, дал им подарки. Трое младенцев родились за весну.

«У них тут куча ребятишек — и мал мала меньше, — думал капитан, сидя вечером в гостях. — Но у Петрова молоко есть…»

Вечером пел хор. Играла скрипка, гремел бубен. Женщины и девицы веселились и плясали.

Чуть свет явился Чумбока.

— Да, брат, давно не видались!

Чумбока сияет. Он одет по-гольдски: в расшитом халате и берестяной шляпе. Геннадий Иванович повторил Петрову, что делать в случае нападения, куда идти, как сопротивляться. На мгновение он задумался, его очень беспокоила судьба Бошняка и его команды. Он надеялся узнать подробности на устье Хунгари.

Невельской впервые ехал вверх по Амуру. Все эти годы посылал туда офицеров, представлял, что там делается, но никогда не разрешал себе радости и удовольствия побывать самому. Он должен был ради дела все время оставаться в гнилом углу края, там, где соприкасаешься с иностранцами и с глупостью нашей бюрократии, чтобы вовремя отвечать на каждую бумагу из Компании или из Иркутска, чтобы не упустить ни одного шанса в пользу экспедиции. Но вот теперь дело требовало от него поездки в верховья. Все бы хорошо, да дочь больна. Нет настоящей радости от путешествия!

Геннадий Иванович взглянул в светлые холодные глаза Петрова.

— Если будет хоть какая-нибудь возможность, пошлите молочка, — тихо сказал он. — Ну, прощайте. — Он пожал руку и, схватив Петрова за шею, нагнул его.

Через минуту два малых суденышка — байдарка с алеутом и Невельским и лодка с Чумбокой — отвалили от берега.

— Брат мой Удога теперь живет не в Онда, как раньше, он теперь живет в Бельго, — держась подле байдарки, говорил Чумбока. — Мы зайдем с тобой к брату, вот он самый хороший проводник. Обязательно возьми его. Он лучше меня фарватер знает.

Глава восьмая

У СТЕН АЙГУНА

16 июня 1853 года Муравьев[65] возбудил в Пекине ходатайство о разграничении областей, оставшихся неразмежеванными по Нерчинскому договору; он… во главе многочисленной флотилии проник 18 мая в воды Хейлунцзяна[66], закрытые для русских судов в продолжение двух столетий.