Гаугразский пленник - Яна Дубинянская

Сына Мильям узнала сразу, как только завернула за угол. Когда они еще только виднелись вдали — простертые ничком фигурки в камуфляже, приподнявшие над жухлой травой черные головы. Только одна светловолосая — четвертая слева. Валар. Мальчик… которому наконец-то выпадает возможность стать мужчиной.

Еще дальше, колеблясь в разогретом воздухе плоскогорья, цепочкой протянулись в ряд стоящие торчком темные силуэты. Мишени. Интересно, похожи ли они хоть чуть-чуть на настоящих глобалов?

Она подошла ближе. Зарим-сур увидел ее и двинулся навстречу, отдав неразборчивую команду юношам в камуфляже. Лежащие фигурки зашевелились: кто-то сел, вертя в руках автомат, кто-то поднялся на ноги, вскинув дуло за плечо, а некоторые остались на земле, целясь в далекие мишени…

Валар заметил ее. Но сделал вид, что не узнает. Отошел к небольшой группке, собравшейся в углу стрельбища.

Валар…

— Здравствуй, Мильям-сури. — Мастер по оружию улыбнулся, и его лицо скомкалось в сплошные морщины и шрамы. — Хорошие ребята… еще с недельку пристреляются, и буду отправлять на границу. Я всегда говорил, что дембель этот — какая-то Вражья пошесть. Может быть, его сами глобалы и придумали, пустили ложный слух, а наши командиры и повелись, на границе оно ведь сразу и не разберешься…

При первой встрече разговорчивый Зарим-сур смотрел на нее настороженно и с подозрением: разве материнское дело приводить сына к мастеру? Потом решил, будто у парня не осталось ни отца, ни старших братьев; такое тоже ведь бывает. Что ж, возможно, он не был не прав.

— Да, Зарим-сур, — кивнула Мильям. — Вражья пошесть… наверное. Позови Валара.

— Только недолго, — предупредил мастер. — Стрельбы у нас. Да и парня засмущаешь.

Повернулся, тяжело переставляя негнущуюся ногу. Прихрамывая, направился к юным воинам, уже почти готовым к посвящению оружием… если б он только знал.

Но он не знал. Обернулся через плечо:

— Твой неплохо стреляет. Девять пуль прямиком в глобалью шкуру. — Снова улыбнулся, жутко теряя человеческое лицо. — Но надо десять. Будем работать.

Сын появился перед ней через минуту. Подчеркнуто независимый, отстраненный, он остановился в нескольких шагах: не дотянуться, не обнять… Мильям сдержалась, не шагнула навстречу.

— Здравствуй, Валар.

— Здравствуй, мам.

Она выдавила улыбку:

— Ничего не сказал… Но я догадалась, что ты здесь.

— Конечно. Дембель же отменили. Скоро уходим на границу.

Камуфляж на нем был старый, вылинявший, потертый на сгибах и штопанный в простреленных местах, он помнил, наверное, запах крови не одного воина. Слегка великоватый, отчего шея в растянутом воротнике казалась слишком тонкой; вообще светловолосый и белокожий Валар выглядел в этом грубом костюме странно нереальным, готовым вот-вот раствориться в воздухе…

Мильям вдруг вспомнила, как провожали юношей на посвящение оружием в ее родном селении. Богатая одежда воина Гау-Граза, оружие, инкрустированное серебром, циновки по всему подворку, гости из нескольких окрестных селений, кушанья и вина, музыканты и сказитель Каралар-ван. И еще глоток чудодейственной воды из источника Тайи, поднесенный первой дочерью в семье… Юстаб могла бы. Только здесь, в городе, нет волшебных источников с красивыми именами. И к древним обычаям тут относятся гораздо проще, даже свадьбы гуляют не больше чем одной улицей, что уж говорить о проводах на границу…

Да и Робни-сур все равно не позволил бы. А Валар считает его своим отцом.

Робни-сур как-то сказал: посвящение оружием — самое отвратительное и противоестественное, что может произойти с молодым парнем. Оно запросто сломает всю его жизнь, перевернув с ног на голову еще не сложившиеся как следует представления о ней. И Валару повезло, что рядом с ним оказался взрослый мужчина, которого жизнь кое-чему научила. Способный оградить его от этой несусветной глупости.

Но он был не прав: за последние годы Мильям приучила себя к мысли, что он прав не всегда. И Валар — тоже.

— Что отец? — отрывисто спросил он.

— Он не знает. — Мильям не была уверена, так ли это. — Я скажу ему потом. Когда ты уже уйдешь.

— Хорошо. Мама…

В его голосе проскользнула дрожь, а в зеленых глазах мелькнуло детское, растерянное выражение: очень знакомое, будто ожившее с тех времен, когда сын еще не стеснялся обвивать руками мамину шею и шептать на ушко свои сокровенные тайны. Сделал было шаг вперед; передумал, остался на месте. Закусил губу.

И Мильям подумала, что, может быть, уже никогда больше его не обнимет. Вообще не коснется. И все, что у нее останется, — образ этого нереально светлого мальчишеского лица над воротом заскорузлого камуфляжа.

Мальчики должны уходить на посвящение оружием, так было всегда, сколько стоят на местах горы великого Гау-Граза. Уходить на границу, убивать глобалов в своем первом бою и возвращаться мужчинами — или отправляться на пир Могучего, что вновь-таки славная и предопределенная участь для воина. Матерь Могучего не велит земным матерям скорбеть о потере сыновей, полегших в бою, сколько бы их ни было, этих потерь…

Но Валар… он же у нее один!!!

Трое старших сыновей… Шанталла, Танна, Гар — она помнит лишь их имена, с трудом восстанавливая в памяти детские лица, которых— все равно давно уже нет. Даже если все трое живы. И если мертвы — тем более… Их давно уже нет. Может, никогда и не было.

Валар — есть.

Он уйдет на границу, пройдет посвящение оружием, станет мужчиной: не может же она допустить, чтобы ее сын на всю жизнь остался мальчишкой. Но — не погибнет.

Потому что еще чуть-чуть — и больше никому не придется умирать от глобальего оружия. Так сказал Робни-сур, Пленник, человек, который ничего не понимает в жизни Гау-Граза, но способен изменить эту жизнь одним лишь словом или движением рук. Как это в очередной раз произошло теперь, когда короткого шепота ее мужа над головой девушки Газюль хватило, чтобы по всему Гау-Гразу воины-дембеля начали возвращаться на границу…

Всего несколько дней. Не слишком мало — ведь Зарим-сур сказал, что отправит своих учеников где-то через неделю. Но и не слишком долго, чтобы не опоздать. Чтобы Валар успел побывать в одном бою. Только в одном… для верности Юстаб сплетет шнурок из черных и светлых волос.

А она, Мильям, постарается правильно и точно рассчитать сроки.

— Иди. — Мильям улыбнулась Валару, и на губах сына слабо проступила ответная улыбка. — Осенью сыграем свадьбу. Она красивая, твоя невеста?

Валар обвально, пунцово покраснел. И наконец-то стал настоящим, реальным, живым. Он останется жить, ее единственный взрослый сын. Она еще прижмет его к себе, спрячет пальцы в завитках светлых волос. Так будет — и это важнее всего, что произойдет благодаря ей, Мильям, со всем великим Гау-Гразом.