Цимес - Борис Берлин

— Уходи.

На полке маленькая статуэтка из бронзы — нагая девушка на коленях, запрокинув голову, глядит на кого-то снизу вверх. На кого-то, видимого только ей. Руки безвольно опущены, вся она истома и желание. Желание забрать у меня мою последнюю любовь. Она еще не знает, что опоздала, потому что сейчас я…

Можно взять телефон и позвонить моему бывшему любимому мужу и бывшей подруге, а можно открыть балконную дверь и…

И то и другое, скорее всего, закончится довольно грязно, но я готова.

Осталось только выбрать.

МАРК

Взмах весла, ветер

И брызги холодных волн.

Слезы на щеках.

У Наташи начались занятия в институте, и наши встречи стали не такими частыми. К тому же все уже было известно ее отцу. Но ни первое, ни второе, ни третье не имело никакого значения. Она уже была мне родной, а значит, больше, чем любимой.

О будущем я почти не думал. Рита не стояла между нами, и мне вдруг показалось — а почему бы, собственно, и нет? Я уже не мыслил себя без Наташи — мне хотелось просыпаться рядом с ней, трогать ее — каждый день и каждую ночь…

«Люди живут вместе и при гораздо большей разнице в возрасте», — уговаривал я себя. Совершенно безотчетно, не принимая никаких решений, я уже выстраивал нашу судьбу.

Осознание того, что все на самом деле возможно, переполняло меня. Наташе я об этом не говорил, предвкушая этот момент, как долгожданный подарок, как откровение. Да и к чему было торопиться, если и сейчас, вот в эту самую минуту — так неправдоподобно, так сказочно хорошо жить.

Начались спокойные, почти семейные будни, пусть безо всяких обязательств и быта, зато с той долей привычки к Наташе и к обладанию ей, которая во многом хоть и напоминала то же самое с Ритой, но по-настоящему сводила с ума. От ощущения доступности ее — в любую секунду — просто сносило крышу. Мне стало казаться, что я приручил ее до конца, — я забыл, что нельзя, невозможно приручить ветер, или радугу, или парящую в небе просто так птицу. А Наташа была всем сразу — и радугой, и ветром, и птицей, — так уж она была устроена.

Со временем я начал замечать, что Наташа то ли погрустнела, то ли стала задумчивей, чем обычно, чем раньше. Нет-нет, она все еще оставалась прежней, но я начал беситься. А потом… В общем, чем больше она отдалялась от меня, тем больше я ее хотел. Уже давно она перестала быть для меня тринадцатилетним зверьком-подростком. Она стала моей женщиной, и я знал ее наизусть — ее мысли, ее вкус, ее желания, ее фантазии…

Я не смогу передать, как это было. А просто — будто у скрипки лопнула струна.

Счастье оказалось непосильным.

Так бывает.

РИТА

Цветы засохли,

Но семена летят,

Как чьи-то слезы.

Полгода — не такой уж долгий срок. Голос у нее остался совершенно тот же: чуть хрипловатый и, несмотря ни на что, ужасно родной. Только слова она выговаривала медленно, будто нехотя, — как никогда прежде.

— Привет, это я. Мне очень нужно тебя увидеть. Можно, я приду прямо сейчас?

Все-таки она изменилась, а может, просто стала старше. А может, изменилась я — или, в конце концов, элементарно соскучилась. Удивительно. Нет, не то, что случилось, — это, за исключением некоторых деталей, как раз более чем банально. Другое… Я винила Марка — разумеется, Марину, бывшего моего мужа, — конечно, себя, наконец. Только ее — нет. Не могу сказать, что не пыталась, но…

— Ты не поздравила меня с днем рождения.

— Да.