Мэгги - Джуди Кэролайн

— Мы слушаем тебя, Люк. Чего же ты молчишь? — подстегнул его насмешливый голос Мэгги.

— Я хочу сказать тебе, Мэг, и тебе, Джастина, что я думал о вас все это время и никогда не забывал…

Он замолчал, ожидая какой-нибудь реакции с их стороны, но обе женщины отнеслись к его словам совершенно безучастно, словно то, что он говорил, не имело к ним никакого отношения. Люк нахмурился, но, очевидно, в его планы не входило нарушать едва установившийся контакт, и он, подавив раздражение, продолжал:

— Я правду говорю, Мэг, хоть ты мне и не веришь. Я же говорил, что должен побольше зарабатывать, чтобы мы потом с тобой могли жить безбедно. Я ведь старался, потому что не хотел жить на твои деньги…

Мэгги хмыкнула, но Люк как будто не заметил этого.

— …Так вот, теперь у меня есть деньги, я уже и дом присмотрел с большим участком в Западном Квинсленде…. но если ты хочешь, — заторопился он, — то и в другом любом месте можно купить, хотя бы и здесь где-нибудь…

— Люк, — прервала его Мэгги, — зачем ты нам все это рассказываешь?

— Ну как же, Мэг, — смешался Люк, — ведь ты так мечтала о собственном доме…

Мэгги не выдержала и расхохоталась, глядя на нее, засмеялась и Джастина. Люк, не понимая, чем он вызвал такое веселье, тоже заулыбался, истолковав их смех как знак примирения. — Ты напрасно смеешься, Мэг. Я своему слову хозяин. Сказал тебе, что у тебя будет дом, и он будет. — Люк взбодрился, в его облике появилось даже что-то, похожее на удальство. Он небрежно откинулся на спинку кресла, и Мэгги наконец-то узнала в этом сморщенном человеке прежнего Люка О'Нила. Это узнавание еще больше всколыхнуло в ней прежнюю неприязнь к нему.

— А ты помнишь, сколько лет прошло с тех пор? — жестко спросила она.

— Ну да, — опять смешался Люк, — но я же сказал тебе…

— Меня не интересует то, что ты сказал, — отрезала Мэгги. — Неужели ты серьезно полагаешь, что когда-то я ушла от тебя, чтобы сейчас вернуться? Уходи отсюда, Люк…

— Пусть сначала подпишет согласие на развод, — напомнила матери Джастина. Люк повернулся к дочери, и в его глазах появилась растерянность.

— Да, Люк, — неожиданно вспомнила Мэгги, — скажи, пожалуйста, как ты узнал о моей свадьбе? Ты ведь не случайно появился в церкви?

— А как ты думаешь, Мэг? Конечно, я время от времени узнавал, как ты живешь… Так ведь… пока ты была одна, я спокойно работал, а как только ты это надумала… я же не хочу терять тебя, Мэг…

— Ты меня уже давно потерял, Люк, — печально сказала ему Мэгги, — еще с того самого момента, когда увез из Дрохеды. А сейчас, Люк, Джастина права, нам остается только оформить все это официально. Я надеюсь, ты не будешь возражать.

— Конечно, Мэг, я не злодей, и, если ты так уж хочешь, я подпишу тебе согласие на развод. Но, может быть, нам все-таки попробовать пожить вместе. Мы ведь уж оба не молодые, хоть ты и выглядишь как молоденькая. Я ведь даже тебе скажу, Мэг, Джас уже взрослая, она поймет, у меня за все это время и женщины-то…

— Не надо, Люк, — оборвала его признания Мэгги, — меня это совершенно не интересует. Джас, возьми у Энн бумагу и ручку. Я не хочу откладывать этого дела. Подпиши, что я прошу, Люк, и расстанемся по-хорошему.

38

Возвратившись домой, Мэгги спрятала записку и фотографию Дика Джоунса в ящик, чтобы не видеть ее. Когда фотография попадалась ей на глаза, ей хотелось ее разорвать. Ей почти удалось заставить себя не думать о нем. В этом ей помогло виски. Окруженная пеленой тумана, она была почти спокойна.

Ей казалось, что почти все книги, которые она брала с полок, рассказы в журналах и газетах повествовали о женах, потерявших любовь своих мужей или оставленных ими. Но ей было легче читать эти истории, чем рассказы о хороших, удачных браках и счастливой семейной жизни.

В ней росло чувство страха. Она боялась, что Дик уже никогда не вернется. Теперь требовалась все большая порция, чтобы держать ее в приятном забытьи. Если она выпивала слишком мало, то впадала в глубокую меланхолию. Обычно виски действовало на нее успокаивающе, но иногда наступали неожиданные и необъяснимые моменты, когда туман, окружавший ее, предательски исчезал и когда ее терзала тоска, растерянность и сознание бессмысленности всей жизни. Ощущение странности, чуждости — вот что страшило ее больше всего. Это чудовище поджидало ее за каждым углом. Она словно внезапно пробуждалась, но пробуждалась во сне. Иногда все кругом было плохое, будто декорации, плохие декорации. Иногда все вокруг куда-то отступало, так что начинала кружиться голова, вещи надвигались на нее, толкали, корчась в гримасе. Жизнь выплюнула ее, точно косточку…

Однажды ей приснился страшный сон: она бродила по лесу и вдруг упала. Ей страстно, до судороги в ногах, захотелось вскочить и бежать, бежать изо всех сил, без оглядки. Но она неподвижно лежала в чащобе, среди голубых цветов перелеска. Она чувствовала, как из всех пор у нее струится пот, словно из тела хлынул дождь. Она попыталась подняться еще раз, но колени ее опять подогнулись, будто размягчились суставы, — земля ушла из-под ног. Что это — трясина? Она потрогала почву, она была тверда. Просто ноги были ватными. Но вдруг сон резко изменился: она тонула, ее засасывало все глубже; беззащитная, беспомощная, задыхаясь, она раздирала погружающуюся в трясину грудь, она стонала…

Она стонала? Где она находится? Мэгги ощутила на шее свои руки. Они были мокрыми, шея была мокрой. Грудь была мокрой. Лицо было мокрым. Она открыла глаза, все еще не понимая, где она, — в трясине еловой чащобы или где-то еще.

«Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества, которое противостоит ей», — подумала она. — А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно. А наступит конец — что ж, пусть! Одного человека она любила и потеряла. Другого — прогнала. Оба освободили ее. Один из плена чувств, научив ее любить, другой — погасил память о прошлом. Не осталось ничего незавершенного. Она не так уж и плохо прожила свою жизнь. Но сейчас у нее больше не было ни желаний, ни ненависти, ни жалоб.

Мысль о смерти снова пришла к ней и уже больше не покидала ее, наполняя ее чувством какой-то дремотной радости. Как это хорошо, хорошо и спокойно — быть мертвой.

Не помнила она и того ужасного мгновения, когда она впервые подумала о самоубийстве. Она с наслаждением тешилась мыслью о спокойном, сонном убежище. Загробная жизнь не мучила ее, ведь там она будет с Ральфом и Дэном, двумя любимыми мужчинами в ее жизни. Они давно ждут ее. Она долго разглядывала голубые вены на своем тонком запястье — стоит только перерезать их бритвой и все кончится. Но это больно, ужасно больно, и потом еще польется кровь. Яд — что-нибудь безвкусное, быстро и безболезненно действующее — вот что ей нужно.