Собрание рассказов - Уильям Фолкнер

— Война кончена, — сказал Видаль. — Победа Вэтча — не моя печаль.

— Берите лошадей и негра и уезжайте.

— Если вы относительно дочери, то я ее видел лишь раз и не увижу больше никогда.

— Уезжайте, — сказал отец. — Забирайте, что ваше, и езжайте.

— Не могу. — Они стояли в темноте лицом к лицу. — Я четырьмя годами заплатил за освобождение от бегства.

— Даем вам срок до рассвета.

— В Виргинии в течение четырех лет мне и такого срока не давали. А здесь всего лишь Теннесси. — Но тот повернулся уже уходить, растворился на черном фоне косогора. Видаль вошел в конюшню и поднялся на сеновал. Недвижно над храпящим негром сидел на корточках Юл.

— Оставьте его здесь. — сказал Юл. — Он всего-навсего негр. Оставьте его и уезжайте.

— Нет, — сказал Видаль.

Юл сидел оцепенело над храпящим негром. Он не глядел на Видаля, но вставали меж ними, немо и беззвучно, перелесок, резкий сухой выстрел, внезапный одичалый гром копыт вздыбившихся лошадей, вьющийся из дула дымок.

— Я вам покажу самый короткий спуск в долину. Через два часа вы будете уже внизу. К рассвету будете за десять миль отсюда.

— Не могу. Он тоже хочет домой. Я и его должен довезти. — Видаль замолк; левой рукой неловко расправил плащ на негре, подоткнул. Услышал, как тихо уходит Юл, но не поднял глаз. Немного погодя потряс за плечо негра: «Джубал!» Негр застонал; повернулся тяжело, опять уснул. Видаль сидел над ним в той же позе, как раньше Юл.

— А я думал, что распростился с этим навсегда, — проговорил Видаль. — С миром и покоем. Со способностью и привилегией боязни.

XI

Хибара угрюмо тускнела в густом холодном рассвете, когда лошади вышли из покосившихся ворот на месиво дороги. На гнедом кровном коне сидел негр, на буланом — Видаль. Негра била дрожь. Сгорбясь, подтянув колени, он высоко торчал в седле, и лицо его было едва различимо под клеенкой-капюшоном.

— Говорил же я вам, что они нас хочут отравить этим пойлом, — причитал негр. — Говорил же я. Вахлачье, голь нагорная. А вы — мало что допустили отравить меня, так еще своей рукой поднесли эту отраву. О господи, господи! Хоть бы домой доехать.

Видаль оглянулся на хибару, обветшалую, слепую, без признака жизни, без дыма над трубой.

— У нее, наверно, есть молодой человек, ухажер, — произнес он вслух задумчиво и усмешливо. — Да еще тут мальчик этот, Юл. Он сказал — дойдет дорога до лавровой рощи, и, не доезжая, надо брать левее, тропой. Сказал, что через рощу нельзя.

— Кто сказал, чего сказал? — проговорил негр. — Я никуда не еду. Ворочусь сейчас на сеновал и лягу.

— Хорошо, — сказал Видаль. — Слезай с седла.

— Это зачем?

— Мне будут нужны обе лошади. А ты можешь пешком, когда проспишься.

— Я матушке вашей скажу. Все скажу. Скажу, как за четыре года — и то вы не научились разбирать янков от не-янков. Суетесь к янкам ночевать, допускаете поить отравой негра матушкиного. Я скажу ей.

— Ты ведь как будто решил оставаться здесь, — сказал Видаль. Его тоже пробирала дрожь. — Мне, однако же, не холодно, — проговорил он. — Мне не холодно.

— Чтоб я здесь оставался? Да вы без меня ни в жизнь домой не до беретесь. Что я матушке скажу, когда приеду домой без вас и она спросит, а вы где?

— Поехали, — сказал Видаль. Стронул буланого с места. Спокойно оглянулся на дом, отъезжая. За ним трясся на Цезаре негр и бубнил что-то горестно бормотал себе под нос. Вчера они поднимались по этой дороге по длинному трудному подъему, теперь же спускались по другому скату холма. Обращенная в месиво грязи и камней, дорога длинным рубцом легла в тощую и каменистую землю, под раскисшее небо, ухабисто спускаясь туда, где начинались сосны и лавр. Вскоре хибара скрылась из виду.

— Итак, спасаюсь бегством, — сказал Видаль. — Не очень-то буду я гордиться этим, когда вернусь домой. Да нет, буду. Ведь это значит, что я еще жив. Все еще жив, поскольку мне все еще ведомы страх и желание. Поскольку жизнь есть утверждение прошедшего и обещанье будущему. И значит, я все еще жив… А вон и перелесок.

Это показалась лавровая роща. Шагах в четырехстах впереди она недвижно и таинственно затемнела, возникла словно из воздуха, что пересыщен был водой. Видаль резко осадил коня, а скрючившийся, охающий, совершенно спрятавший лицо негр, не заметив того, выехал вперед и продолжал ехать, пока гнедой не остановился своею волей.

— А тропы я никакой не вижу… — сказал Видаль; в это время от рощи отделилась фигура, бегущая к ним. Видаль подоткнул поводья себе под бедро, сунул руку внутрь плаща. Но тут он увидел, что это бежит паренек. Подбежал. Лицо белое, напряжено, взгляд трезвый и строгий.

— Тропа вон там, — сказал он.

— Благодарю, — сказал Видаль. — Спасибо, что пришел и показал, — хоть мы, думаю, и сами сумели бы найти.

— Да, — сказал Юл, словно не слыша. Он взялся уже за уздечку буланого. — Вот там, за кустами. Пока не выедешь туда, не видно.

— Куда туда? — сказал негр. — Я все скажу ей. За четыре года чтоб не научиться…

— Тихо, — сказал Видаль. — Благодарю, — сказал он Юлу. — Мне нечем наградить тебя, помимо благодарности. А сейчас иди домой. Мы знаем уже, где тропа. Теперь все будет в порядке

— Они тоже знают эту тропу, — сказал Юл. Дернул буланого за уздечку, увлекая за собой. — Пошли.

— Погоди, — сказал Видаль, останавливая лошадь. Юл по-прежнему тянул за уздечку, глядя на рощу впереди. — Значит, и нам дан выбор, и им дан выбор?

— Да езжайте же, пропади вы пропадом, — сказал Юл в каком-то почти исступлении. — Мне осточертело это, осточертело.

— Так, так, — сказал Видаль. Осмотрелся, с сардонической усмешкой на худом, усталом, изможденном лице. — Но ехать надо. Здесь оставаться нельзя, даже если б у меня здесь дом был, крыша над головой. Так что приходится выбирать одно из трех. Вот что сбивает с толку — эта третья добавочная возможность. Только-только осознал ты, что жить — значит делать ошибочный выбор из двух возможностей, и тут же тебя вынуждают выбирать не из двух уже, а из трех Иди домой, Юл.

Юл обернулся, вскинул глаза на Видаля.

— Мы б работали. Воротились бы сейчас к нам — там теперь ни отца, ни Вэтча… Спустились бы с горы в долину — двое на одном коне, двое на другом. В долине, в Мейсфилде и поженились бы. Мы б вас не посрамили.

— Но у нее ведь есть тут молодой человек, не правда ли? Который по воскресеньям ожидает ее в церкви, провожает домой, садится с ней за воскресный обед, а возможно, и дерется за нее с другими парнями?

— Так не возьмете нас?

— Нет. Иди домой.

С минуту паренек стоял, держа уздечку и понурясь. Затем он повернулся, тихо сказал:

— Тогда трогайте. Нам надо спешить.

— Погоди, — сказал Видаль. — Ты что намерен делать?

— Провожу вас. Поехали. — Он потянул буланого за собой, к обочине.

— Постой, — сказал Видаль. — Ты иди домой. Война окончена. Вэтчу это известно.

Не отвечая, Юл вел буланого в кустарник.

— Тпру! — крикнул негр с приотставшего Цезаря. — Обождите, масса Сотье. Я тут не поеду…

Юл оглянулся на ходу через плечо.

— Ты езжай отступя, — сказал он негру. — Держись назади.

Открылась едва заметная, как узкий шрам, тропа, петляющая, извивающаяся среди подлеска.

— Вижу теперь, — сказал Видаль. — Иди домой.

— Я провожу вас немного, — сказал Юл — так тихо, что Видаль вдруг обнаружил, что сам затаил дыхание в напряженной, тугой настороженности. Он перевел дух; под ним буланый неуверенно и тряско спускался по тропе. «Чепуха какая, — подумал Видаль. — Еще минут пять, и по его примеру я тоже начну играть в индейцев. Я хотел опять научиться боязни — и, кажется, переборщил». Тропа стала шире; Цезарь догнал буланого, пошел рядом. Очутясь между лошадьми, Юл опять бросил взгляд на негра.

— Держись назади, говорят тебе.

— А для чего? — сказал Видаль. Поглядел на бледное, напряженное лицо паренька, подумал быстро: «Я, кажется, уже включаюсь в игру», сказал вслух:

— Для чего ему держаться позади?

Юл перевел глаза на Видаля и остановился, задержав буланого.

— Мы б работали, — проговорил он. — Мы б вас не посрамили.

Лицо Видаля было теперь так же трезво-серьезно, как у Юла. Они глядели друг на друга.

— Ты считаешь, наш выбор был ошибочен? У нас был выбор. Нам пришлось выбирать — одно из трех.

Опять Юл словно не расслышал.

— Вы не подумаете на меня — что я вас под выстрел вел? Клянитесь!

— Клянусь, — негромко сказал Видаль, глядя на паренька; они говорили теперь как взрослый со взрослым или как мальчик с мальчиком. — Как же, по-твоему, нам поступить?

— Назад повернуть. Их теперь нету дома. Мы могли бы…

Он тянул за узду, задерживал буланого; снова Цезарь догнал буланого и вышел вперед.