Скарамуш - Рафаэль Сабатини

— Андре-Луи!

Она произнесла это имя так, что стало ясно, что оно пробудило в ней воспоминания — возможно, воспоминания об ушедшей молодости. Потом она долго молча рассматривала Андре-Луи, склонившегося перед ней.

— Ну конечно, я его помню, — наконец промолвила она и подошла, протянув руку, которую он покорно поцеловал. — Так вот каким вы стали?! — Андре-Луи покраснел от гордости, так как в её тоне звучало удовлетворение. Казалось, он перенёсся на шестнадцать лет назад, в Гаврийяк, и снова стал маленьким бретонским мальчиком. Она обернулась к Алине. — Как ошибался Кантен! Он был бы рад снова увидеть его, не так ли?

— Так рад, сударыня, что указал мне на дверь, — сказал Андре-Луи.

— Ах! — нахмурилась она, всё ещё не отрывая от него тёмных задумчивых глаз. — Мы должны что-то сделать, Алина. Конечно, он очень сердит, но я буду просить за вас, Андре-Луи, а я — хороший адвокат.

Он поблагодарил и откланялся.

— Я с благодарностью оставляю своё дело в ваших руках. Моё почтение, сударыня.

И получилось так, что, несмотря на недружелюбный приём, оказанный ему крёстным, Андре-Луи насвистывал песенку, в то время как жёлтый экипаж уносил его в Париж, на улицу Случая. Встреча с госпожой де Плугастель ободрила его, а обещание вместе с Алиной выступить в его защиту придало уверенности, что всё обойдётся.

Он не ошибся, так как в четверг около полудня в академии появился господин де Керкадью. Жиль, мальчик-слуга, сообщил Андре-Луи эту новость, и тот, сразу же прервав урок, снял маску и вышел как был — в кожаном нагруднике, застёгнутом до подбородка, с рапирой под мышкой — в скромную гостиную, где его ожидал крёстный.

Маленький сеньор де Гаврийяк встретил его стоя, и вид у него был воинственный.

— Меня замучили просьбами простить тебя, — объявил он вызывающим тоном, желая подчеркнуть, что согласился на это, только чтобы покончить с надоевшими приставаниями.

Однако слова крёстного ничуть не обманули Андре-Луи. Он понял, что сеньор притворяется, чтобы отступить в полном боевом порядке.

— Я благословляю тех, кто за меня просил, — кто бы это ни был. Вы снова делаете меня счастливым, крёстный.

Андре-Луи взял протянутую руку и, повинуясь привычке мальчишеских лет, поцеловал её. Это был символический акт полного подчинения, а также восстановления уз покровителя и покровительствуемого со всеми вытекающими правами и обязанностями. Никакие слова так не помогли бы ему заключить мир с этим человеком, который любил его. Лицо господина де Керкадью ещё больше порозовело, губы задрожали, и он прошептал охрипшим голосом:

— Мой дорогой мальчик! — Затем опомнился, откинул назад крупную голову и нахмурил брови. Голос его вновь стал резким, как обычно. — Надеюсь, ты признаёшь, что вёл себя ужасно и был крайне неблагороден?

— Разве это не зависит от точки зрения? — возразил Андре-Луи, но тон его был примирительным.

— Это зависит от факта, а не от точки зрения. Меня уговорили смотреть на этот факт сквозь пальцы, но я надеюсь, что ты намерен исправиться.

— Я… я обязательно буду воздерживаться от политики, — сказал Андре-Луи, и это было самое большое, что он мог обещать, не кривя душой.

— Это уже кое-что. — Крёстный позволил себе смягчиться теперь, когда была сделана уступка его справедливому негодованию.

— Кресло, сударь?

— Нет, нет. Я заехал, чтобы вместе с тобой нанести визит. Тем, что я согласился снова принять тебя, ты всецело обязан госпоже де Плугастель. Я хочу, чтобы ты съездил поблагодарить её.

— У меня здесь есть дела… — начал было Андре-Луи, затем остановился. — Неважно! Я всё устрою. Минуту. — И он повернулся, чтобы идти в академию.

— А что у тебя за дела? Ты случайно не учитель фехтования? — Господин де Керкадью окинул взглядом кожаный нагрудник и рапиру.

— Я — владелец этой академии, академии покойного Бертрана дез Ами. Сегодня это самая процветающая школа фехтования в Париже.

Господин де Керкадью поднял брови.

— И ты — её владелец?

— Учитель фехтования. Я унаследовал академию после смерти дез Ами.

Он оставил господина де Керкадью размышлять над своими словами и ушёл, чтобы отдать распоряжения и переодеться.

— Итак, вот почему ты теперь носишь шпагу, — заметил господин де Керкадью, когда они садились в поджидавший экипаж.

— Да, а также потому, что в наше время нелишне иметь при себе оружие.

— И ты хочешь сказать, что человек, зарабатывающий на жизнь таким в общем-то благородным ремеслом, которое приносит доходы благодаря дворянству, может якшаться с мелкими адвокатишками и грязными памфлетистами, которые сеют раздор и неповиновение?

— Вы забываете, сударь, что я сам — мелкий адвокатишка, каковым стал согласно вашим желаниям. Господин де Керкадью хмыкнул и понюхал табак.

— Ты говорил, академия процветает? — вскоре спросил он.

— Да. У меня два помощника, и я мог бы нанять третьего. Это тяжёлая работа.

— Но значит, ты хорошо обеспечен.

— Да, не жалуюсь. У меня гораздо больше, чем мне нужно.

— В таком случае ты сможешь внести свой вклад в выплату государственного долга, — съязвил дворянин, очень довольный, что зло, которое Андре-Луи помогал сеять, отзовётся и на нём.

Затем разговор перешёл на госпожу де Плугастель. Насколько понял Андре-Луи, господин де Керкадью весьма неодобрительно относился к предстоящему визиту по причине, неясной Андре-Луи. Однако графиню отличало своеволие, и ей нельзя было ни в чём отказать. Господин де Плугастель находился в Германии, но собирался скоро вернуться. Из этого неосторожного признания легко можно было заключить, что господин де Плугастель — один из тех эмиссаров, которые, ведя интригу, сновали между королевой Франции и её братом, австрийским императором.

Экипаж остановился перед красивым особняком в предместье Сен-Дени, на углу улицы Рая. Вылощенный лакей провёл их в маленький будуар, весь в позолоте и парче, который выходил на террасу над садом, представлявшим собой парк в миниатюре. Здесь их ожидала госпожа де Плугастель. Она встала, отпуская молодую особу, читавшую ей вслух, и пошла им навстречу. Она протянула обе руки, приветствуя кузена Керкадью:

— Я опасалась, что вы не сдержите слово, так как не надеялась, что вам удастся привезти его. — Улыбаясь, она приветливо взглянула на Андре-Луи.

Молодой человек галантно ответил:

— Память о вас, сударыня, столь глубоко запечатлелась в моём сердце, что уговоры были бы излишни.

— О, льстец! — произнесла госпожа де Плугастель и жестом остановила его. — Нам надо немного побеседовать, Андре-Луи, — сказала она с серьёзностью, слегка встревожившей его.