Политология революции - Борис Кагарлицкий

В свою очередь, отношение левых партий к АТТАК и другим подобным движениям оказалось двойственным. Во Франции многие депутаты от компартии и соцпартии вступили в АТТАК. Лидеры компартии приветствовали его деятельность, а также заявили о солидарности с Жозе Бове, французским крестьянским лидером, попавшим в тюрьму за то, что вместе со своими единомышленниками демонтировал здание ресторана «Макдоналдс».

«Окажись здесь "Макдоналдс", мы бы вместе с Жозе его демонтировали», – заявил лидер компартии Робер Ю на празднике газеты «L'Humanité».[381] Однако по какой-то счастливой случайности «Макдоналдса» рядом не оказалось, и в тюрьму пошел Жозе Бове, а товарищ Ю вернулся к своим парламентским обязанностям. Пока на праздниках произносились эти грозные речи, компартия вместе с соцпартией оставалась в составе правительства, проводившего политику, против которой как раз и выступали активисты массовых движений. Все это усугубляло кризис в партии, фактически разделившейся на группы, действовавшие автономно друг от друга.

В скандинавских странах партии, находившиеся слева от социал-демократии, активно поддержали международные протесты, их активисты участвовали в демонстрациях в Праге в 2000 году и особенно энергично – в Гетеборге в 2001 году. В Финляндии к АТТАК присоединились представители левого крыла социал-демократии. Однако и в Скандинавии с началом массовых протестов резко обострились противоречия между левым и правым крылом в политических партиях. В условиях, когда левые политические партии демонстрировали явную недееспособность и выходящий за рамки любых приличий оппортунизм, на борьбу против «глобализации» поднялось, по выражению немецкого философа Эльмара Альтфатера, «глобальное гражданское общество».[382]

Решающую роль в развертывании движения сыграли неправительственные организации (НПО), возникшие в конце 80-х годов XX века. Само по себе бурное развитие НПО в 1980-е и начале 1990-х годов является следствием глубочайшего кризиса левых на Западе и в «третьем мире». Если в 1960-е и 1970-е годы можно было наблюдать подъем массовых организаций и движений («новые левые», «зеленые» и т.д.) то к середине 1980-х большая часть из них находилась в упадке. Причиной был не крах СССР, наступивший значительно позднее, а неспособность самих левых противостоять наступлению неолиберализма и распаду социального государства на Западе. Большая часть активистов, смирившись с поражением, перешла к тактике «малых дел» в рамках всевозможных НПО. Упадок политических партий сопровождался уходом масс из политики, а движения были заменены организациями профессионалов типа «Greenpeace». Эти организации были технически хорошо подготовлены, но, как правило,, недемократичны, авторитарны и изолированы от общества.

Одна из отличительных черт «новых социальных движений», поднявшихся в конце 1980-х годов, состояла в том, что многие из них отнюдь не являлись «социальными» (в смысле представительства сколько-нибудь широкого социального слоя). Более того, многие из них не являлись и движениями. Место массовых организаций понемногу занимают специализированные группы, сеть неправительственных организаций. Так, массовое экологическое движение середины 1970-х сменилось профессиональными и дорогостоящими акциями «Greenpeace» или «Друзей земли», антивоенное движение перешло от организации народных маршей к проведению симпозиумов и лоббированию высокопоставленных чиновников. Вопрос не в том, хороши или плохи цели этих организаций. Деятельность подобных структур может быть общественно полезной, а может сводиться к выбиванию средств на поддержание собственного аппарата. Но в любом случае именно аппарат становится центральным элементом новой политики.

Такая профессионализация оказалась привлекательной перспективой для радикальных активистов, постаревших, уставших от бедности и самопожертвования. Дмитрий Петров – в середине 1990-х годов – лидер левой группы «Студенческая защита» – опубликовал настоящий панегирик НПО на страницах «Независимой газеты»: «Их ресурсы велики, их политика транснациональна, их стратегии долгосрочны. Налоговые, таможенные и другие льготы помогают привлекать изрядные средства в виде пожертвований. Жертвуют и живущие на зарплату американцы и европейцы, и крупные корпорации, суперзвезды шоу-бизнеса устраивают фестивали в пользу детей Африки...» Неправительственные организации сочетают гуманизм и «новые рекламные возможности», они «становятся последней надеждой рассерженных студентов, разъяренных рабочих, доведенных до отчаяния безденежьем, одиноких стариков, больных, бездомных, беспризорных детей, меньшинств, ущемленных в правах. Именно они становятся инициаторами возрождения цивилизационных ценностей, прогрессивных традиций общинное™, коллективного лидерства и взаимной поддержки. Они дают бессильным силу».[383]

На деле многие неправительственные организации не могли бы существовать без тесной связи с государством, которое фактически передает им часть своих функций и одновременно снимает с себя ответственность за результаты этой деятельности.[384] С одной стороны, лоббирование, корпоративизм и патернализм становятся неотделимы от новых социальных движений. С другой стороны, происходит частичная приватизация гражданской жизни и даже социальной сферы. Это, пожалуй, гораздо опаснее для демократии и гражданского участия, нежели традиционный корпоративизм, не претендовавший на то, чтобы быть высшим выражением демократии. Коррупция является естественным продолжением такой политики. Неслучайно именно коррумпированный режим «социалиста» Беттино Кракси в Италии был тесно связан с НПО – обычной практикой был обмен политической поддержки правительству со стороны левых и экологических НПО на финансовую помощь. «Прикармливая» прогрессивные неправительственные организации, правительство одновременно поощряло их в качестве альтернативы «старой левой».

«Новые социальные движения» и НПО начали со справедливой критики централизма, авторитаризма и бюрократизма «старого» рабочего движения, его партий, профсоюзов и массовых ассоциаций. К середине 1990-х многие НПО сами превратились в узкие группы профессионалов, полностью закрытые для контроля со стороны населения и зависимые от внешних источников финансирования. Значительная часть НПО оказалась закрыта даже для тех привычных форм демократического контроля, которые (пусть и в ограниченном виде) существовали в традиционных массовых партиях В итоге новые социальные движения и НПО нередко были интегрированы в систему, которой формально противостояли. Признавая кризис новых социальных движений, некоторые авторы даже в этом видят их, сильную сторону. Так, Андре Гундер Франк и Марта Фуентес пишут, что «сам по себе жизненный цикл социальных движений, которые через некоторое время либо исчезают, либо институционализируются, свидетельствует не об их слабости или самоуничтожении, а об их жизненной силе и растущем значении в качестве фактора будущих преобразований».[385] Показательно, однако, что кризис этих движений наступает не от того, что их программы хотя бы частично выполнены (как было с «классическим» либерализмом или социал-демократией), от того, что они оказываются неспособны реализовать свои обещания, теряют связь с собственной социальной базой.

Эволюция экологического движения в бывшем Советском Союзе может быть великолепным примером. В годы перестройки экологические выступления были важнейшей частью новых гражданских и социальных инициатив. Теоретики движения гордо заявляли, что эти выступления превращают «население» в граждан. Протестуя против загрязнения окружающей среды, они «осознают свои обязанности в качестве граждан».[386]

Спустя три года представители Социально-экологического союза России констатировали упадок движения. Хотя состояние окружающей среды заметно ухудшилось, люди, угнетенные заботой о выживании в условиях «дикого» капитализма, больше не склонны были ни протестовать, ни вступать в экологические организации. Идеологи признавали: наступил «серьезный кризис». Лидеры экологистов испытывали «колебания между позициями союзника и оппонента системы», была подорвана основа «солидарных действий». Реальность середины 1990-х – это «бюрократизация, социальная дифференциация и иерархизация, растущий разрыв между ядром движения и его периферией, сосредоточение в руках лидеров ресурсораспределяющих функций и независимость их Действий по отношению к рядовым активистам».[387]

Не только в России, но и на Западе новые социальные движения повторили за полтора десятилетия ту же траекторию бюрократизации и упадка, на которую старому рабочему движению потребовалось полтора столетия. Отсутствие четкой классовой базы способствовало ускоренному разложению «радикальных» политических элит. В России лидеры экологического движения сумели избежать многих соблазнов, связанных с участием во власти и коррупцией. Ускоренное разложение русского экологизма было связано не только с его собственными внутренними проблемами, но и с общей неудачей гражданского общества, которое погибло, не успев возникнуть. Экологизм был выражением гражданской активности и пришел в упадок вместе с ней. Без мощного социального импульса эта гражданская активность не может ни возродиться снизу, ни быть насаждена «сверху».