Вечный свет - Фрэнсис Спаффорд

– Я не хотел так меняться, – говорит Алек.

– А я не думаю, что ты в самом деле изменился, дорогой.

– Кажется, что я должен был суметь все исправить.

– Мистер Ответственность, – говорит Сандра и тянется между бокалами, чтобы взять его за руку.

– Кажется, что я должен суметь исправить все сейчас.

– С Вики?

– Да.

– Мне тоже. Я обсуждала это с Гэри и Соней сто раз. Чего только не предлагала.

– А они?

– А они уже обо всем этом думали. Обо всем, что только приходило мне в голову. И знаешь, что я поняла?

– Что?

– Что теперь это их жизнь. Не наша. Мы свое уже отбарабанили. Они ее родители, а не мы. Все, что мы можем это надеяться, что они найдут верный способ. Мы не можем решить эту проблему за них. Или за Вики. Это их дело, не наше.

– Просто это такой жуткий конец…

– Конец? Конец? Никакой это не конец, болван. Вики восемнадцать. У нее еще все впереди.

– Надо полагать.

– И никак иначе. Ты должен в это верить. Но знаешь, что будет, когда она выберется из этого дерьма? Что-нибудь еще, а потом еще и еще, и мы точно так же не сможем просто взмахнуть волшебной палочкой над другими проблемами. Одна проблема, вторая, третья, четвертая, и так до бесконечности. Они никогда не прекратятся.

– Надо полагать, – говорит Алек, уже чувствуя себя лучше, хотя он и не совсем понимает от чего.

– Вот именно. А теперь пошли потанцуем.

– Что? Нет, для меня быстровато…

– Это медленный танец, Алек. Пошли.

– А Тони не будет против?

– Не говори глупостей.

Она рывком ставит его на ноги и тянет через хаотично составленные столы в центр движущегося овала огоньков.

– Но класть руки мне на зад, пожалуй, все-таки не стоит, – добавляет она минуту спустя.

– Прости, – отвечает Алек.

– Веди себя прилично, а не то донесу на тебя твоей… ну… Твоей даме.

Сандра, так же как Гэри и Стив, упорно избегает называть Прию по имени – то ли потому что боится неправильно его произнести, то ли по каким-то другим причинам. Алек ничем не провинился, а просто бездумно соскользнул в прошлое и задумался о Прии. Восхитительная Прия, в любой момент готовая побеседовать о Грамши; до жути здравомыслящая Прия, которая не усмотрит в этом танце повода закатить ему истерику, даже если ей на него укажут; Прия, которая не поймет, что в самом этом медленном танце с Сандрой кроется неизбежная измена, даже если он положит на нее руки со всей целомудренностью.

Они раскачиваются под «Удерживая годы», обнимая друг друга. Ее седая голова у него на плече. С их последних объятий прошло почти пятнадцать лет, но до этого они почти сорок спали в одной постели. Он в точности, в совершенстве знает ее тело: ее затылок, ее запах, ее узкую длинную спину с бугорками позвонков. Пятнадцать лет – это ничто. Время – это ничто. Ее морщины, его морщины – просто разные вариации долгой одинаковости. Семидесятилетняя Сандра и семнадцатилетняя Сандра, по сути своей, идентичны. С ней он чувствует воссоединение с вечностью. Но, конечно, она права. Все заканчивается. И это тоже. (С юридической точки зрения уже закончилось.) Здесь нет такого понятия как «вечно», по крайней мере, в том смысле, что времени, подобного этому, не будет больше. Время бежит, и, как ни странно, именно сейчас – возможно, потому что он обнимает Сандру, – он впервые это ощущает. Он чувствует, что золотая карусель света, которая кружится вокруг них, карусель света, которая собирала вместе всю его жизнь, скоро ускользнет от него; или он от нее. Так или иначе, она скользнет от него в темноту и продолжит вращаться без него. Гэри, Соне и Вики придется справляться без него; Прие придется справляться без него; школе, надо полагать, тоже придется просто справляться без него.

Не сейчас, но уже скоро. Возможно, не в ближайшие пару лет, но в сравнении с тем, сколько раз он уже облетел Солнце, он и Лондон – маленькая серая точка на вращающемся шаре, путешествующем кругами сквозь вихрь лучей и частиц, – очень скоро. Очень скоро в сравнении с длинной историей, которую этому городу еще предстоит пережить; но он этого уже не увидит. Упадки, трансформации, возрождения. Ему в голову приходит зеленая фарфоровая архитектура Лондона будущего из «Машины времени». Он не увидит ее. Или километровые небоскребы, из которых можно будет увидеть сверкающий на солнце Канал. Или просевшее, полузатонувшее поселение, в окружении подернутых паром рисовых полей. Или руины, которые увидит путешественница из Новой Зеландии, преодолевшая полмира и присевшая на обломки колонны у Темпл-Бар. Он ничего этого не увидит. Его время уже было, и оно почти вышло. И что тогда? Что потом? Тогда больше не будет никакого «тогда». Потом больше не будет никакого «потом». А пока он и дальше кружится в кружащихся огоньках. У него есть еще немного времени, и сейчас он танцует со своей женой.

Джо и Вэл

Сразу понятно, думает Джо, что эта палата никому не является домом, сколько бы ее постояльцы, включая Клода, в ней не прожили; и может статься, что некоторые из них, включая Клода, здесь и умрут. Такие колючие ковры не постелят в настоящей гостиной; свет слишком флуоресцентный, диванные подушки слишком жесткие и кричаще оранжевые. Здесь нет установленных часов для посещения, но вокруг уже начинается вечерняя суета. Тележка с расшатанными колесиками доставляет горячие напитки и маленькие бумажные стаканчики с таблетками; дневная смена передает пост и надевает пальто. Ей пора. Клод тоже заметно подустал. Просвет, когда он может концентрировать внимание, заканчивается – навязчивые идеи снова вступают в свои права. Он спрашивал о Маркусе и о радиостанции – несколько хаотично, но очень по-отцовски. А сейчас, без малейшего изменения в голосе или любого внешнего проявления странности, он вспоминает о Трехсторонней комиссии.

– Мистер Ньютон, ваши лекарства, – говорит ночная медсестра.

– Я, наверное, пойду, – говорит Джо. Допив остатки остывшего чая, она поднимает себя из оранжевого кресла. – Пойду помою чашку.

– Да не стоит, – отвечает медсестра.

– Нет, я помою, – настаивает Джо, надеясь, что, если она сполоснет чашку, это место станет чуть меньше похоже на «учреждение». Хотя бы символически. Она всегда с такой радостью оттуда уходит и всегда чувствует вину за то, что она может встать и уйти, а Клод остается там, накачанный лекарствами.

Она относит их кружки и две чайные ложки в узенькую кухоньку, куда есть доступ из общей зоны. Растворимый кофе в гигантской банке и полный чайных пакетиков пластиковый контейнер.