Ночи становятся короче - Геза Мольнар

живых. Только и всего. Твоя мать сказала мне, что его убил Шагоди и что это ясно как день. «Роби убил Шагоди» — она так и сказала. Я не надеялся, что удастся поговорить с тобой. Прошу тебя, пойми меня правильно. Попробуем поговорить спокойно. Я не верю в то, что у совершенно здорового человека, к тому же летчика-истребителя, ни с того ни с сего горлом пойдет кровь. Наконец я просто хочу знать, что с ним случилось. И вовсе я никакой не карающий ангел.

— Да вы, я вижу, с ума посходили с этой мифологией. Мама говорила то же самое.

Она отвернулась от окна.

— Я тоже истязала себя до тех пор, пока не попала в санаторий для нервнобольных. — Она подошла ко мне ближе и, растопырив пальцы обеих рук, продолжала с таким видом, словно хотела броситься на меня: — Неужели ты не понимаешь, что мне некого было бить этими руками!

— А кофе у тебя не ушел?

— Сейчас посмотрю. — Она улыбнулась. — Извини, я тебя на минуточку оставлю.

— Пожалуйста.

Вскоре Катя вернулась и принесла кофе. Предложила мне закурить. Я закурил и ждал, когда она начнет разговор. Сцепив пальцы рук, она обхватила ими колено и, немного покачавшись, подалась туловищем вперед.

— Я тоже хотела встретиться с тобой. Но мне нужно было дожить до такого состояния, когда я смогу говорить об этом ужасном случае, — начала она. — Ты, наверное, хочешь поговорить обстоятельно… А ведь между нами на самом деле никогда ничего не было. Вы, мужчины, не понимаете, что значит для женщины потерять двух мужчин. Первым для меня был парашютист, он вот-вот должен был стать инженером и вдруг погиб.

— Знаю. Парашют раскрылся с большой задержкой.

— Да. После него в моем поле зрения появился Шагоди. Видишь ли, я любила Роби Шагоди.

— Парень смазливый…

— Я сейчас не об этом говорю. Бывает так, что женщина полностью завладевает мужчиной. Каждая женщина знает, полностью она завладела мужчиной или нет. Шагоди, например, просто не мог без меня жить.

— Это он тебе сам говорил об этом или…

— Он не такой сентиментальный, чтобы говорить об этом. Я сама это знала. Знала наверняка. Да и он говорил… Каждый парень находит какие-то слова для девушки.

— Подожди-ка. Разве Петя не пытался, не добивался тебя? Неужели ты не чувствовала, что он безумно был влюблен в тебя? Еще тогда, когда мы были курсантами аэроклуба?

Катя пожала плечами.

— Петя… тогда… по сравнению с парашютистом или… Шагоди?.. Да он все с самого начала и испортил. Я потом много думала об этом. Не могу тебе точно объяснить, но Петя был сама доброта. Но именно этой своей добротой он все и испортил. У него была какая-то странная способность добром портить добро. Однажды… точно не помню, когда именно, мы с ним сильно поругались, и я сказала ему об этом: «Ты так входишь в дом, что тебе сразу же хочется показать на дверь. Когда ты говоришь «Добрый день», тебе можно ответить «Спокойной ночи».

— Но…

— Наберись терпения и выслушай меня до конца. Уж если мы начали об этом говорить, нужно сказать все. У меня есть право высказать все, что я думаю… А уж там суди сам… — Катя закурила. — Помнишь, он даже по взлетному полю не мог проехать как следует на самолете. Это после своего самовольничания. Папа тогда был белый как полотно. Я же готова была убить его в тот момент. Представляешь, что было бы, если бы он тогда врезался в землю?! Отца затаскали бы… Засудили…

— Разреши сказать несколько слов. Ведь он хотел тогда понравиться тебе. Всех нас обскакал и доказал, чего он стоит.

— Именно так. Он так старался понравиться, что сразу же вызвал к себе антипатию вместо симпатии.

— Твой отец только после этого полета понял, кто такой Петер Моравец и на что он…

— Отец смотрел не так, как надо было.

— Его записки, однако, говорят о другом.

— Ради бога, постарайся остаться на собственной точке зрения. Смотри на все это не так, как тебе хотелось бы, а так, как того требуют факты.

Что я мог возразить ей?

— Вскоре после этого Петя действительно признался мне в любви. Я ответила ему отказом. Смотрела я на него и думала: да как он осмелился на такое? Какой-то Петер Моравец… Недоразвитый, маленький. Когда же он сказал, что все равно я буду принадлежать ему, я чуть было не сошла с ума. Послала его ко всем чертям. Осенью вы поступили в летное училище, а мой первый ухажер разбился. Он хотя еще и не просил моей руки, а только ухаживал, но я его очень любила. Правда, смотрел он на меня немного свысока, словно я была еще ребенком. Этим я хочу сказать, что и с ним бы, возможно, у меня не было бы безоблачного счастья, а может, и было бы… Ну да все равно — мы любили друг друга. И вдруг он погиб. Я осталась одна.

— Я понимаю тебя. Беда не приходит одна. В сентябре случилось несчастье с твоим отцом.

— Да, так оно и было. А вскоре после этого к нам пришел Роби Шагоди. Я и ухватилась за него, как утопающий хватаемся за соломинку. Еще отец не раз говорил о его уме, образованности, таланте и смелости. Я же видела в нем еще больше достоинств. Отец был человеком замкнутым и очень строгим, Роби же любил производить эффект на окружающих. В нашем доме он появился тогда, когда был очень мне нужен. Я же со своей стороны считала, что его послало мне само провидение.

Катя замолчала и посмотрела в окно. Только сейчас я по-настоящему начал понимать, какой смысл вкладывала Катя в слова, когда она говорила, чтобы я постарался остаться на собственной точке зрения. Выходит, она тоже старалась разобраться в себе, понять происшедшее. Сейчас же она ждала, что я помогу ей разобраться во всем.

— Я не могу выразить словами, как мы любили друг друга, — продолжала она тихо. — Уже из-за одного того, что он дал мне всего за каких-то несколько месяцев, стоило жить.

— Скажи, а Петя в то время разве не давал о себе знать?

— Давал. Но Шагоди очень просил меня ничего не говорить Пете о наших взаимоотношениях, потому что он ему очень нравится, и ему не хотелось огорчать его, а то он еще, чего-доброго, забросил бы учебу в училище. Я понимала Роби и отослала Петю, сказав, что у меня есть ухажер.

Петя сказал, что подождет. Вскоре папа выздоровел. Работать на