Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

говоря, я душевно замерзаю и мечтаю оказаться рядом с тобой, вдвоем на природе. Ни одно здоровое сердце не выдержит долго эту придворную жизнь»[517]. Даже зимние праздники не изменили этого настроения; Рождество в штабе Бисмарка прошло как самый обычный зимний вечер.

В начале ноября французский политик Адольф Тьер прибыл в Версаль для переговоров о перемирии. Обе стороны признавали, что необходимо проведение выборов в Национальное собрание, которое могло придать легитимность дальнейшим действиям французского правительства, в том числе подписанию мирного договора. Разногласия касались конкретных условий. Немцы в обмен на перемирие и снабжение Парижа продовольствием требовали серьезных уступок, которые в случае возобновления боевых действий фактически делали бы невозможной дальнейшую оборону города. При этом Бисмарк был вынужден действовать с оглядкой на мнение военных, которые занимали жесткую позицию. В конечном счете переговоры окончились неудачей. В этой ситуации Бисмарк снова пустил в ход «бонапартистский» козырь. Неизвестно, насколько серьезно он рассматривал возможность реставрации Наполеона III, но с начала декабря переговоры с представителями свергнутой династии возобновились. В роли посредника выступал молодой бонапартист Клеман Дювернуа. Проблема, однако, заключалась в том, что Наполеон III и его супруга колебались в вопросе о том, на каких условиях и в каком виде может состояться их возвращение на трон. Им явно не хотелось выглядеть немецкими марионетками и начинать очередную главу своего правления с заключения позорного мира. Поэтому и здесь переговоры затягивались.

Скорейшее завершение войны было необходимо Бисмарку еще и потому, что с каждым месяцем вероятность дипломатического вмешательства других великих держав возрастала. В декабре он заявлял: «Я очень боюсь. Люди не знают, каково положение дел. Мы балансируем на кончике громоотвода; если мы потеряем равновесие, которого я добился с большим трудом, то окажемся внизу»[518].

Августовские успехи германских армий практически исключили любую возможность того, что Австро-Венгрия или Дания рискнут вступить в конфликт на стороне Франции. Однако в Вене не теряли надежды организовать альянс нейтральных держав и выступить в роли посредников. Большого энтузиазма эта идея в Лондоне и Петербурге не вызвала, однако уже в сентябре и князь Горчаков, и Александр II все чаще говорили о необходимости «умеренного» мира (без аннексий) и европейского конгресса для его заключения. Если в начале войны российские власти заняли весьма дружественную позицию и даже сосредоточили войска на австрийской границе, чтобы удержать Вену от вмешательства в происходящие события, то теперь из Петербурга исходили крайне опасные для Бисмарка идеи о сохранении границы по Майну и образовании на юге Германии самостоятельной конфедерации. В середине октября и британское правительство обратилось к Парижу и Берлину с призывом начать обсуждение вопроса о перемирии.

В этой ситуации канцлер решил разыграть имевшийся у него козырь, заявив, что стремление России к пересмотру унизительных условий Парижского мира 1856 года «не встретит с нашей стороны никаких возражений, а, напротив, поддержку перед остальными»[519]. Это в немалой степени способствовало появлению 31 октября «циркуляра Горчакова», которым Россия извещала весь мир об отказе от соглашений, ущемлявших ее суверенные права на Черном море. Так благодаря войне между Францией и Германией была решена главная задача российской дипломатии. Бисмарк, в свою очередь, считал, что русские приступили к действиям слишком рано. Согласно свидетельству кронпринца, канцлер, узнав о ноте Горчакова, воскликнул: «Эти тупицы начали на четыре недели раньше, чем следовало!»[520]

Великобритания, естественно, воспротивилась нарушению Парижского мира. Однако единственное, чего удалось добиться англичанам — согласия других стран на проведение специальной международной конференции по данному вопросу. Канцлер приложил большие усилия для того, чтобы успокоить Лондон и не дать конфликту разрастись. К концу ноября проблема оказалась улажена. Задача Бисмарка теперь заключалась в том, чтобы не позволить вопросу франко-германского мира оказаться на повестке дня конференции. Послу в Лондоне Бернсторфу он отдал категорическое указание немедленно покинуть мероприятие в случае, если стороны попытаются обсудить эту проблему[521]. Между тем, именно к такому решению стремились французы. В сентябре Тьер отправился в шестинедельное турне по столицам европейских государств. Он практически повсеместно встречал сочувствие, но реальной поддержки нигде не нашел.

Единственным направлением, на котором Бисмарк в течение осени смог добиться ощутимого успеха, стали переговоры с южногерманскими монархиями. Они начались еще в августе, после первых же побед союзных армий. Верный своему прежнему принципу, Бисмарк не оказывал сильного давления на своих партнеров, заявляя, что ждет их инициативы[522]. Проще всего обстояло дело с Баденом, который еще до войны подавал запрос на принятие в состав Северогерманского союза. В Гессене и Вюртемберге тоже достаточно быстро смирились с перспективой утраты независимости. Самым сложным партнером по переговорам являлась Бавария, власти которой еще совсем недавно претендовали на то, чтобы стать центром «третьей Германии». Король Людвиг II, поклонник творчества Вагнера и строитель романтических замков, откровенно не любил пруссаков. В этом с ним были солидарны большинство депутатов баварского Сословного собрания. После долгих и трудных переговоров Бисмарк согласился пойти на значительные уступки, сохранив за Баварией ряд особых прав в новой федерации. К примеру, в мирное время баварская армия оставалась под командованием своего короля, Бавария сохраняла собственное почтовое и телеграфное управление, а также право самостоятельно назначать ряд косвенных налогов. Не последним аргументом стала тайная субсидия, которая помогла Людвигу II выпутаться из финансовых трудностей и продолжить строительство любимых замков. Посредником в этом вопросе выступил, как и следовало ожидать, Блейхрёдер.

Ключевая стадия переговоров стартовала в конце октября в Версале на уровне глав правительств заинтересованных государств. «Завтра сюда прибудут южногерманские министры, чтобы обсудить новый тысячелетний рейх», — с иронией писал Бисмарк Иоганне 20 октября[523]. Несмотря на наличие предварительных договоренностей, ему пришлось пустить в ход все свое дипломатическое искусство, старательно изолируя министров друг от друга и «обрабатывая» их поодиночке. Канцлер сразу дал понять, что речь может идти только о присоединении к существующей структуре Северогерманского союза, а не о создании нового объединения с чистого листа. Представители южногерманских монархий пытались торговаться, что привело в бешенство прусского кронпринца, заявившего в середине ноября, что время реверансов прошло и пора силой заставить «южан» строить общий немецкий дом[524]. Бисмарку стоило некоторого труда отговорить наследника престола от этой безумной затеи.

Соглашения с Баденом и Гессеном были подписаны 15 ноября, однако самое сложное оставалось впереди. Бавария предложила проект дуалистической конфедерации, в которой она выступала бы в роли лидера на пространстве южнее Майна. Представители Вюртемберга в последний момент задержали подписание документа, ссылаясь на отсутствие полномочий. Тем не менее задержка оказалась недолгой. 23 ноября Бавария и Вюртемберг наконец согласились присоединиться к