Необыкновенные приключения Синего человека - Луи Буссенар

Шумная, возбужденная компания на все лады обсуждала опасное, но счастливо закончившееся происшествие.

Наевшись до отвала, уставшие люди улеглись спать, положив рядом оружие и оставив на часах Уаруку. Ведь здесь не долго встретиться и с ягуаром.

Надеясь на пса, спали спокойно. За ночь ничего не случилось. Все хором так громко храпели, что ни один хищник — ни ягуар, ни пума, ни оцелот[232], — не рискнул даже приблизиться к стану столь страшных существ.

На следующее утро позавтракали холодной свининой, сбегали к ручью набрать воды во фляги, сделали новые стрелы — и в путь!

Равнины, леса, косогоры, долины… Шли для того, чтобы идти, пусть даже неизвестно куда. Генипа уверял, что они движутся на юг. Он не терял ориентиров и ночью, когда солнце скрывалось за горизонтом.

— В таком случае, — заключил Жан-Мари, — мы должны быть недалеко от аргентинской границы. С какой радостью я скажу «прощай» Бразилии…

— Навсегда, матрос? А как же наши сокровища?

— Да! Я совсем позабыл о них. С тех пор, как мы покинули деревню людоедов, столько всего произошло…

— Мы вернемся, обязательно вернемся с подкреплением! Заберем нашу желтую землю… Это первое, что мы сделаем, не так ли, месье Феликс?

— Конечно, дорогой Беник! — Синий человек еле говорил. Последнее время он чувствовал страшное утомление.

— Что с вами, месье? — уже во второй раз спрашивал Жан-Мари.

— Мои ноги точно ватные. Боюсь, опять чертова болезнь! Скажите, друзья, я все еще синий?

— Увы! Незачем скрывать: вы синей, чем обычно!

— Что я буду делать, вернувшись?! Надо мной будут смеяться белые, негры, мулаты, индейцы, а может, и домашние животные. Ноги отказываются идти! Мне бы коня или мула…

— Коня? Я найду коня! — вскричал Генипа.

— Как! Неужели ты и в этом нам поможешь, приятель?

— Ради вас, месье, ради Беника, ради Ивона, ради Жамали и ради себя самого! Я знаю, где взять лошадь.

— Не может быть!

— Я видел следы.

— Это, наверное, дикие лошади?

— Не знаю. Что такое дикие?

— Я хотел сказать, что это лошади, которые никому не принадлежат, у которых нет хозяина. Понимаешь?

— Почему ты об этом говоришь?

— Ну, прежде всего потому, что дикие лошади переломают нам шеи. Должно быть, у этих коньков крутой нрав и неизвестно, захотят ли они служить нам. А мы ведь не гаучо. Да и потом, если это лошади не дикие, тогда они кому-то принадлежат, и вряд ли этот кто-то захочет, чтобы мы пользовались его собственностью. Генипа! У тебя такие глаза, будто ты не имеешь понятия о том, что такое твое и мое.

— Тогда я не возьму лошадей.

— Не сейчас, во всяком случае.

Прошло еще два часа. За это время Феликс совершенно изнемог. Вдруг путешественники увидели просторный загон. За деревянной изгородью громко ржали и фыркали сотни великолепных лошадей. Как красиво гарцевали эти красавцы! Посреди бескрайней прерии они чувствовали себя относительно свободно.

— Где-то поблизости ранчо![233] — воодушевился Жан-Мари. — Там мы найдем пристанище.

Действительно, к загону подъехал какой-то человек. Суровое, неприветливое лицо, заросшее щетиной до самых глаз. Всадник был одет в кожаную куртку и кожаные брюки. На ярко-красном поясе поблескивал кинжал.

Заметив белых, незнакомец круто повернул, подняв на дыбы коня, сухо поздоровался и пригласил странных путников к себе в дом. Возле загона возвышалась деревянная хижина, крытая пальмовым листом.

Жан-Мари, Беник, Ивон, Феликс и Генипа невыразимо обрадовались приглашению и вслед за хозяином вошли внутрь. По стенам висела конская сбруя, а всей мебели — два гамака да множество бычьих черепов, заменявших гаучо стулья. Единственным украшением хижины служила гитара.

Паталосы чувствовали себя не в своей тарелке. Смущенные, они остановились поодаль, на почтенном расстоянии от загона, и улеглись отдыхать прямо на земле.

Синий человек конечно же очень удивил пастуха. Тот поначалу принял его за выкрашенного индейца.

Незнакомец оказался гостеприимным сверх всяких ожиданий. Он отдал гостям все, что имел: сушеное мясо, маисовые галеты, водку. Путешественники с благодарностью приняли его дары, с аппетитом поели и вступили в переговоры. Жан-Мари переводил.

Человек говорил на смешанном португало-испанском, добавляя местные выражения. Жану-Мари такой коктейль был давно и хорошо знаком. Так что с общением трудностей не было.

Друзья узнали, что их гостеприимный хозяин — пеон[234], батрак на службе у скотовода по имени Рафаэль Кальдерон, который живет в двух днях пути на юг.

Кальдерон очень богат, владеет обширными землями и многочисленными стадами лошадей, крупного рогатого скота и овец, за которыми ухаживают десятки пеонов.

Новый знакомый наших героев сказал, что рад принимать у себя путешественников, а тем более европейцев, и помочь им в их затруднительном положении. Феликс удивился тому, насколько вежлив и учтив был обыкновенный пастух, полудикий человек, позабывший в этой глуши о том, что такое цивилизация.

Быть может, Феликс не так удивился бы всему этому, если бы знал, что гаучо, большей частью полуиспанцы, полуиндейцы, наследовали изысканные манеры от отцов-кастильцев[235] вместе с внушительной внешностью и привычкой — увы! — чуть что, хвататься за нож.

Жизнь этих людей почти целиком протекала в седле. Они превратились в настоящих кентавров[236] прерий.

Расстояние от хижины до ранчо Кальдерона пеон преодолевал за два дня. Но это были два дня дьявольского аллюра[237]. Пешком столько не пройти.

Пастух вызвался проводить путников и предложил каждому выбрать себе лошадь. И тут возникла заминка. Жану-Мари пришлось объяснить, что не все они первоклассные наездники и опасаются чересчур резвых скакунов.

Такое признание поразило гаучо. Это было выше его понимания. Какой бы игривой ни была лошадь, она повинуется тому, кто оседлал ее. Как же может быть иначе? Но, коли так, пеон, улыбнувшись, предложил друзьям мулов.

— Дело в том, что мы моряки, — смущенно добавил Жан-Мари, заметив улыбку, — а моряки хоть и любят лошадей, но… знаете ли… лучше от греха подальше… К тому же Синий человек болен, а еще среди нас ребенок.

Мулов быстро оседлали и отправились в путь.

Паталосы, очевидно, чувствуя приближение цивилизации, попросили, чтоб белые отпустили их. Все, что мог сделать Феликс, — это упросить, умолить их довести процессию до ранчо.

Ему все еще было не по себе, так что пришлось отказаться от быстрого бега. Поэтому вместо двух дней дорога заняла почти четыре. К счастью, они запаслись провизией и ни в чем не нуждались. Вечером вставали лагерем под открытым небом. Седла служили подушками, а кожаные попоны[238] — одеялами.