Особо опасная особь - Андрей Плеханов

— Ну и что, дочка, что он чех? — прокричал в ухо Лине отец. — Мы, поляки, с чехами братья и сябры, forever and ever. Чехи и ляхи, да. Едина кровь! Твой Иржи, он ладный хлопчик. И кум мой новый, Вацлав, парень хоть куда... Ты не ошиблась, дочка, Хеленка моя милая. Хоть раз в жизни не ошиблась. Кум, дай чокнуться с тобой, сукин ты сын, пся крев! Горько! Горько!!!

Юзеф поднялся, уронив стул, и нетрезвой походкой направился к парню Вацлаву. Стариканы обнялись, основательно окатив друг друга пивом, едва не упали, удержались все же на ногах совместными героическими усилиями, и завопили в две глотки:

— Горько! Горько нам!!! Целуйтесь, новобрачные!

— Умник, я сейчас умру, — сказала Лина на ухо Иржи. — У меня губы уже, наверное, как две подушки, да?

— Хорошие у тебя губки, — ответил Иржи. — Не фантазируй, детка. Свадьба бывает раз в жизни... во всяком случае, я надеюсь, что в нашей с тобой жизни будет именно так. Поэтому отдувайся.

— Я тебя люблю, Умник, — шепнула Лина.

— Тем более отдувайся.

Они целовались недолго — полминуты, не больше, и Лина все полминуты думала о том, как это глупо — целоваться по заказу. Потом поклонились гостям и сели.

— Ты уже не брезгуешь мной? — спросила Лина.

— Нет, — Умник улыбнулся. — А ты что, не заметила? Вчера. И позавчера? По-моему, я был хорош. Сам собой горжусь.

— Ты хорош. Хорош... — Лина провела пальцами по узловатой кисти Иржи. — Только почему ты обманул меня? Почему вначале привез меня не в Чехию, а в жуткую примитивную Россию? Я так расстроилась...

— Так было нужно, — сурово сказал Иржи. — Не забывай, что я шпион, спецагент, сотрудник Всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки. Я всегда на боевом посту!

Словно в подтверждение этих слов за оградой двора раздались крики, затрещали выстрелы, тяжело бухнули взрывы — сотрясли землю, уронили на столы кружки, залили пивом колени гостей. Завопили мужчины, разом заплакали беременные женщины. Створки ворот слетели с петель, широченный американский джип с пулеметом на крыше неспешно вкатился во двор, дверцы его распахнулись. Из джипа выпрыгнули трое — квадратный блондинистый янки, негр, черный как головешка, и латинос с набриолиненными волосами. Все трое — в зеркальных очках и синих пиджаках с желтыми блестящими пуговицами.

— Спокойно, европейские ублюдки, — вальяжно произнес негр. — У вас есть право лгать на каждом шагу, нарушать законы и ненавидеть Америку — колыбель человеческой цивилизации. Есть право не знать об обратной стороне зеркала, право думать, что вы в этом мире что-то собой представляете. И еще: у вас есть право умереть, и отправиться в ад, и увидеть вашего большого босса, Дьявола, и поцеловать его под хвост, и гореть в этом аду до самого Страшного суда. Аминь.

Трое джиннов разом выхватили из-под пол пиджаков огромные никелированные автоматы и начали стрелять.

— Спокойно! — крикнул Умник Иржи. — Я всех спасу! Для сотрудников Всемирного антигенетического чешского комитета имени Яна Жижки не существует препятствий!

Он вскочил на стол, сдернул с головы цилиндр, обнажив сияющий металлом купол. В черепе открылись квадратные окошки, числом не менее десяти, из каждого высунулся вороненый ствол.

— Смерть агентам службы генетической безопасности Соединенных Штатов Америки! — воскликнул Иржи. — Да здравствует свободная любовь, не извращенная биологическими присадками!

И открыл пальбу из всех стволов.

— Лина, Лина... Кто-то тряс ее за плечо.

— А, что? — Лина резко села в кровати, заморгала, потерла пальцами веки. — Что такое?

— Как вы себя чувствуете? — спросил Иконников.

— Я?

— Да, вы.

— Не знаю... Хорошо, кажется. Я все еще в России?

— Да, конечно. А где бы вы хотели быть? В Америке?

— Нет, только не в Америке, — Лина тряхнула головой, разгоняя остатки сна. — В Чехии, вот где я хочу быть. Вы когда-нибудь были в Чехии, Мефодий Святоплуто... Святопалко...

— Святополкович, — поправил Иконников. — Очень просто выговорить: Святополкович. А в Чехии я был. Четыре раза. Приятная страна, что и говорить. Но Россия не хуже.

— Не хуже? — Лина скорчила скептическую гримасу. — А в Чехии геноприсадки запрещены?

— Пока нет. Но ими мало кто пользуется — чехи, знаете ли, немногочисленный народ, к тому же весьма разумный и осторожный. Они не хотят вымереть. К тому же — и это всем известно — Европарламент готовит сейчас закон о полном запрещении генетических присадок во всех странах Евросоюза. Думаю, что меньше чем через полгода такой закон будет принят.

— Всем известно, говорите? А почему мне неизвестно? Я смотрю новости... иногда. У нас об этом точно не говорили.

— У вас о многом не говорят.

Лина хотела было по привычке возразить, но промолчала. В конце концов она не нанималась противостоять русской пропаганде в одиночку. Нужно разобраться самой, посмотреть на все собственными глазами. Понятно, что Америка не может быть совершенной, но не до такой же степени. Похоже, что русские знают о США так же мало, как американцы о России.

— А Умник — чех? — спросила она.

— Нет, он русский. Почему вы все время спрашиваете о Чехии, Лина?

— Сон мне приснился... Вначале хороший, а потом страшный, дурацкий. Умник там был чехом, и звали его Иржи.

— Забавно, — Иконников улыбнулся. — Нет, он не чех, точно. Зовут его Юрий Николаевич Ладыгин, родом он, если не ошибаюсь, из Брянска — есть в России такой город. Очень хороший человек... ну и специалист, конечно, высшего класса.

— По чему специалист?

— По всему, — туманно сказал Иконников. — По всему, чему угодно.

— А сколько ему лет?

— Тридцать пять.

— Тридцать пять? Всего? А я думала — за сорок, — призналась Лина. — Вы, русские, очень старо выглядите, прямо как марджи. Вам что, трудно подтяжку сделать?

— Эту тему мы уже обсуждали, — уклонился Иконников.

— Ладно, ладно... Извините, доктор. Что вы дальше будете со мной делать? Снова обвешаете датчиками и будете изучать как лабораторную крысу? Возьмете у меня всю кровь, чтобы разобраться с моими переделанными генами?

— Зачем же всю? — Иконников развел руками. — Сколько нужно, мы уже взяли. И исследовали вас достаточно углубленно.

— И все это время держали меня под наркозом? Почти две недели?

— Именно так.

— Ну не свинство ли с вашей стороны?

— Не свинство. Всего лишь гуманный акт. Не думаю, что вам очень понравились бы те процедуры, которые мы выполняли. Но не выполнить их мы не могли. Извините.

— Ага-ага. Понятно. Значит, теперь я — ваша собственность?

— Почему вы так решили?

— Один тип из СГБ сказал, что я — их собственность. Потому что присадка, которую мне вкатили, украдена у них. Вы украли меня саму. Значит, теперь я принадлежу вам, со всеми потрохами. Так, да?