Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века) - Арон Яковлевич Гуревич

вину. Дело дошло до епископа, и он заклял беса, который был «зачинщиком этого дела». Тут-то истина и обнаружилась: действовал бес, принявший облик старухи (ЕВ, 364).

И за более невинными, казалось бы, народными обрядами тоже скрывается нечистый. Один монах рассказывал, что у него на родине в Скандинавии (Dacia — провинция францисканского ордена, охватывавшая Данию, Швецию и Норвегию) существует обычай: когда женщина рожает, соседки собираются ей на помощь, — пляшут и ведут хороводы, «распевая неподобное». Они сооружают соломенный сноп в форме человека, надевают на него шляпу и пляшут вокруг этого boni, как они его называют, и носят его. Но владеет женщинами дьявол, отвечающий им таким страшным криком, что однажды участница непотребства умерла на месте (LE, 192).

Суеверий много. Иные особенно опасны. Жак де Витри видел в некоторых областях, что простолюдины считают дурным знаком встречу со священником и спешат осенить себя крестом. Но мало этого — «я точно знаю», продолжает проповедник, что, когда в одном французском городе была большая смертность, люди говорили: «Не прекратится этот мор до тех пор, пока не положим нашего священника к покойникам». Так и сделали. Подошедшего к могиле священника, который провожал прихожанина в последний путь, крестьяне и крестьянки схватили и прямо в ризах сбросили в ров. «Таковы дьявольские внушения и происки бесов» (Crane, N 268). А вот реакция священника на подобные суеверия. Как рассказывает Джон Бромьярд, женщина перекрестилась при встрече со священником, и он ее спросил, верит ли она, что из встречи с ним для нее может выйти дурное; она ответила утвердительно. «Да будет тебе по вере твоей», — сказал он и спихнул ее в грязную канаву (JB: Sortilegium).

Дьявольщина окружает человека. Одна крестьянка залезла с ногами в таз и выпрыгнула из него спиною вперед (движение в направлении, противоположном нормальному, — задом наперед или против хода солнца, — верный признак колдовского ритуала и проявление нечистой силы); при этом она произнесла: «Прыгаю так из власти Бога во власть дьявола». На глазах населения деревни нечистый поднял ее в воздух и унес в лес, и с тех пор никто ее более не видал (DM, XI: 60). Цезарий Гейстербахский приводит примеры использования крестьянками церковной облатки в качестве магического средства. Одна хотела с ее помощью вылечить своих пчел, положив тело Христово в улей, но пчелы, повинуясь Творцу, выстроили вокруг него миниатюрную часовню (DM, IX: 8).

Другая, стараясь спасти овощи от капустной гусеницы, по совету какой-то бродяжки посеяла сакрамент в грядки огорода. «Хорошая medicina — тело Господне, если посыпать им овощи!» — иронизирует автор «Диалога о чудесах». Этой богохульницей завладел бес и жестоко мучил ее на протяжении долгого времени (DM, IX: 9). Еще одна женщина разбросала по углам своего поля хлеб, политый вином — кровью Христовой. Так она хотела предохранить урожай от непогоды и градобития. Что же она нашла? Хлеб превратился в свернувшуюся кровь (DM, IX: 25).

И опять-таки и в данном случае эта зловредная магия (maleficium) была кем-то подсказана. Видимо, тенденция использовать тело и кровь Христовы в магических целях была чрезвычайно устойчива, и не случайно IV Латеранский собор (1215) запретил выносить тело Господне из церкви, — в этом можно усматривать указание на то, насколько широко гостию употребляли в качестве колдовского средства[162]. В частности, сакрамент пытались применять и как орудие любовной магии, и не одни женщины (DM, IX: 6).

Тем не менее если судить по сборникам «примеров», то нетрудно видеть, что главными приверженцами колдовства, гаданий и иных магических обрядов и заклинаний были женщины[163].

И все же следует отдать должное проповедникам XIII века: они не разделяют веры в то, что существуют колдуньи, способные летать по воздуху верхом на каких-то зверях. Все басни такого рода — не что иное, как бесовское наважденье, и им это лишь видится. Женщина, утверждавшая, что за час полета может преодолеть огромные расстояния, пришла к своему священнику и сказала, что минувшей ночью избавила его от большого несчастья, когда не допустила к нему своих спутниц по этим полетам. Священник спросил ее, как же они могли войти в запертую дверь. Старуха отвечала, что ни дверь, ни замок не могут их задержать. Священник пожелал проверить, верно ли это, — «ведь надобно вознаградить тебя за оказанную мне услугу». С этими словами он запер двери церкви и, схватив распятие, начал избивать старуху. «Выйди и беги, коль можешь, если засов и замок тебя не остановят», — возразил он на ее слезы и мольбы. Так он избавил ее от ложной доверчивости (Crane, N 269). Этьен де Бурбон повторяет этот же анекдот, подчеркивая, что басни о ночных полетах и поездках женщин на каких-то зверях в компании с Дианой и Иродиадой и с другими женщинами, коих называют bonas res, представляют собой сонные видения (ЕВ, 368). Столь же мало доверия заслуживают, по его убеждению, и россказни о ночных бдениях, на которые собираются многие люди, чтобы встретиться с черным псом. Об этом ему поведал один прихожанин, но беседа с другим человеком доброй репутации убедила его в том, что все это было лишь дьявольским внушением (ЕВ, 366). Под воздействием нечистой силы один священник принял участие в полете верхом на бревне; спутницами его были опять-таки женщины, коих в просторечии (vulgariter) зовут bone res.

Так попал он в большой погреб, где великое множество женщин пели, держа в руках свечи и факелы, и были накрыты столы. Когда все уселись за стол, огни были погашены и с шумом явились черти, а священник оказался нагишом, на винной бочке, запертым в подвале где-то в Ломбардии (ЕВ, 97). О том, что происходит на таких сборищах, рассказывала другая женщина: там встречаются мужчины и женщины, призывающие Люцифера, и является кот ужасного вида, который ходит кругами, окропляя всех своим хвостом, а когда гасят огни, начинается свальный грех. Люди, которых назвала эта женщина, все отрицали (ЕВ, 367)[164]. Такое же наваждение бесов — и явления ведьм (striges), якобы умерщвляющих детей (ЕВ, 365), и сцены рыцарских ристаний, которые видели отдельные лица (ЕВ, 364).

О том, что всяческие превращения людей в другие существа — не более чем бесовский обман, явствует из рассказа о человеке, который увидел свою жену в виде вьючного животного. Со слезами и стенаниями повел он ее на поводу к святому, но тот сказал: «Не вижу животного, но вижу, что ты привел ко мне какую-то женщину». Молитва святого уничтожила дьявольское наваждение, и мужу была возвращена жена в своем