Чего же ты хочешь? - Всеволод Анисимович Кочетов

Пришла синьора Мария Антониони.

— О синьора Спада! — заговорила она по-русски. — Можете себе представить, я провела два дня в Вариготте, на вилле «Аркадия». Осматривала комнаты, которые синьора Карадонна и на этот раз оставит для меня и Сальваторе. Я накупила там превосходной рыбы. Если хотите, уступлю немного, придите взглянуть на нее. Это прелесть, а не рыба. И еще я вам скажу, так вы не поверите! Вы знаете, конечно, синьора Карадонну, Умберто Карадонну?

— Да, да, как же! Он очень приятный собеседник, начитанный, много знающий.

— И куда бы, вы думали, эти обширные знания завели вашего приятного собеседника? Прямо в Москву, в Советский Союз! Он прислал письмо своей Делии, хозяйке «Аркадии». Его, оказывается, пригласили в Лондон. А оттуда он отправился в Советский Союз. Что-то связано с искусством. Он ведь знает и искусство. Откуда только, не пойму. Он приехал в Москву и сразу написал жене, чтобы не волновалась. Видите, какой заботливый и внимательный. А то ходит, молчит, чертовски серьезный. По думаешь, не человек, а сухарь. Делия читала мне это письмо вслух. Он в восторге от России. Он уже был в Ленинграде, еще где-то. Это, говорит, не страна, а учебник жизни.

— Ну что вы болтаете, синьора Мария! — На пороге своей комнаты стоял Спада с авторучкой в руке. — Какой учебник! Учебник того, как не надо жить.

— Глупости, синьор Спада! Я на целую треть русская, я прекрасно понимаю синьора Карадонну, да, понимаю, у него тоже кто-то в роду был связан с русскими. И напрасно вы так думаете, будто бы, кроме Италии, других стран на свете и нет. И, между прочим, я сегодня прочла в коммунистической газете, что итальянцы недовольны порядками в своей стране потому, что им надоело жить под американским сапогом.

— Это вы городите чушь, синьора Мария!

— Возьмите газету и убедитесь сами, синьор Спада. Тысячи людей вышли вчера на улицу. Полиция перед ними отступила. Люди очень недовольны жизнью. Так что не нам с вами, синьор Спада, учить русских чему-либо. А может быть, прав он, синьор Карадонна, и нам бы следовало поучиться у них.

— Вы просто старая дура, старая… — Спада выругался по-русски и хлопнул дверью своей комнаты.

— Вы слышали, как этот вахлак меня обозвал? — закричала синьора Антониони. — Это же, если перевести на итальянский… это же хуже, чем проститутка.

— Успокойтесь! — крикнул Спада из-за двери. — Это совершенно одно и то же.

— Синьора Спада, он что у вас сегодня?… — Синьора Антониони смотрела на Леру с удивлением и испугом. — Он, может быть, съел что-нибудь дурное? Или стал употреблять модный героин? От этой дряни, говорят, люди совсем шалеют.

— Простите, синьора Мария, — ответила растерянная Лера. — Я очень перед вами виновата за то, что так вот получилось. Если позволите, я к вам позже зайду.

22

Вот уже несколько дней в доме Зародовых стоит небывалая суета. Сама Алевтина Григорьевна, пять родственниц ее супруга, Александра Максимовича, даже Генка, и тот — все они с утра, вооруженные тряпками, щетками, пылесосом, приводят захламленную, неряшливую квартиру в порядок.

Квартира немалая, не столько, может быть, по числу комнат — их пять, сколько по квадратуре площади — более ста двадцати метров, с холлом, с громадным, длинным и широким, как изрядный переулок, коридором. Комнаты поделены по своему значению в жизни семьи так: большая, с фонарем, — столовая; почти такого же размера — кабинет Александра Максимовича; затем общая спальня супругов, затем комната Генки; и, наконец, поскольку что делать с пятой комнатой Зародовы не знали, они устроили в ней «телевизионную».

«В Англии это в порядке вещей, — разъяснил Александр Максимович. — В каждом порядочном доме там есть так называемая „ситингрум“— комната для сидения, в ней топится камин или включается, если камин электрический, и в ней же смотрят телевизор. Итак, здесь будет ситингрум!» «По-русски это гостиная», — сказал кто-то из родственников, когда обсуждался вопрос о распределении комнат в новой квартире. «У англичан такого понятия нет, — ответил Александр Максимович. — Гостей там звать не очень принято. Ситингрум существует для своей семьи. Ну, а если гости все же забредут, тоже там сидят».

Так все комнаты в квартире Зародовых с тех пор и назывались: вот эта — «ситингрум», спальня — «слипингрум», столовая — «дайнингрум», кабинет — «райтингрум». Только Генкиной комнате Александр Максимович не смог подыскать английского названия. «Сансрум» — комната сына — звучало не очень хорошо. «Чилдренрум» — детская? Какие же дети? Генка у них один. Да и не ребеночек он уже давно. Поэтому комната его наименовалась просто «Генкиной».

Александр Максимович чрезвычайно гордился тем, что мог изъясняться по-английски. Правда, из-за неясности произношения окончаний слов, когда он путал «з» и «с», «д» и «т», некоторые его высказывания приобретали совсем противоположный смысл тому, на какой Александр Максимович рассчитывал, а иной раз у него получались и вовсе неприличности и даже ругательства. Тем не менее он любил сказать: «Английский у нас в доме — это, если хотите, второй государственный язык нашей семьи». Он имел в виду то, что в последние годы даже Генка освоил кое-что из английского, а Алевтина Григорьевна по английским надписям на этикетках могла отличить банку с быстрорастворимым кофе от кольдкрема или стирального порошка.

Шумиха, поднятая в доме, объяснялась тем, что в Москву прибыли очень важные иностранцы: они работают в рамках ЮНЕСКО, их надо принять в домашней московской обстановке. Иностранцы нацелились на Александра Максимовича потому, что за год до их приезда он был назначен редактором одного из «Вестников», который часть своих страниц уделял и истории искусства, и некоторые его статьи об этом приобрели известность за рубежом.

— Папец, — сказал Генка, — для такого дела, как прием иностранцев, надо бы Ийку позвать. Очень будет полезно. Приехал, ты говоришь, целый интернационал: немец, итальянец, двое американцев. Ийкино знание разных языков может здорово пригодиться.

— Да, ты прав. Может быть, — не очень охотно согласился Александр Максимович. Он до самозабвения любил встречаться с иностранцами, но совершенно не терпел делить это удовольствие с кем-либо еще. Он был счастлив как бы мимоходом сказать среди коллег назавтра после встречи: «Голова побаливает. Устал вчера дьявольски. Иностранцы были. Засиделись чуть ли не до утра».

Но на этот раз дело было особое: прибыла весьма представительная группа, с четкой программой — древнее русское искусство, в котором Александр Максимович не очень-то разбирался, и непременно следовало позвать знающих людей. Ему уже посоветовали пригласить художника Антонина Свешникова, который у иностранцев популярен именно