Без ума от тебя - Фири Макфолен

завернутой в него старой фотографией. Записка была короткой, всего несколько абзацев.

Сначала Харриет рассмотрела фотографию – ее она видела впервые.

Родители идут по незнакомой улице, обсаженной деревьями, – судя по дутым курткам, зима в самом разгаре. Отец, темноволосый и пронзительно юный, держит ее за одну руку, а мама – за другую, и они подбрасывают ее, малышку, в воздух. Мама, с длинным бобом на волосах цвета клубничный блонд, улыбается во весь рот, и Харриет живо представила, как она кричит «уи-и-и!»

Харриет, вероятно, года три, пухлые ножки обтянуты серыми шерстяными колготками в рубчик, на ногах – туфельки «Мэри Джейн» цвета черной смородины. Она ликующе вопит, выставив напоказ полный набор молочных зубов – воплощение обезьяньего восторга. Рыжеватые волосы стрижены «под пажа».

На обороте девичьим почерком мамы было написано:

Из тех, где мы втроем, эта у меня любимая. Береги ее и далеко не убирай – тогда мы всегда будем рядом с тобой. Это скверно, я знаю, но что уж тут поделаешь! Очень тебя люблю, мама хх

Харриет не могла оторвать взгляд от аккуратно написанных букв, стараясь свыкнуться с мыслью, что той, которая держала ручку, обдумывала эти слова и, склонившись, выводила их на снимке, больше нет. Слезы уже текли ручьями, и одному богу было известно, как она справится с письмом.

Она развернула листок и, за считаные секунды пробежав глазами строчки, всхлипнула. Потом перечитала еще шесть раз, затем седьмой.

Любовь и забота способны отзываться эхом и много лет спустя после того, как человек, их проявивший, ушел из жизни. Это стоило знать. Мамы рядом не было, но ее чувства были здесь, в этой комнате. Харриет это ощущала.

Она плескала себе в лицо холодной водой, пока не приобрела относительно презентабельный вид, после чего спустилась вниз. Кэл, стоя, ел на кухне тост и с рассеянным видом читал что-то в телефоне. Когда она вошла, он поднял глаза и посмотрел на нее с оживленным выражением.

– Привет, разрушительница свадеб.

Вчера вечером она рассказала ему о грядущей эскападе.

– Идея из разряда «капец какой ты молодец» либо дебютная, либо провальная, но не серединка на половинку, – сказал Кэл.

– Думаешь, не стоит этого делать?

И тут он, понизив голос, сказал со всей прямотой:

– Я думаю, ты можешь делать что угодно.

Харриет пришлось срочно придумывать ответную реплику, чтобы не допустить возникновения межличностного Момента – только этого ей и не хватало, до кучи.

– Кэл, – сказала она сейчас, стараясь не обнаруживать прерывистого дыхания, точно участвовала в забеге на среднюю дистанцию. – Помнишь, ты сказал про мамино письмо, что оно должно полежать и его время придет. И что я пойму, когда этот момент наступит.

Он дожевал и проглотил.

– Да, и что?

– Ты был прав. Я поняла. Это сегодня вечером. И я его прочитала. Я вдруг так затосковала по маме, просто ужасно, и я его прочитала.

Говоря это, Харриет запнулась: она хотела сказать «мне захотелось получить от нее весточку», но, слушая себя со стороны, она поняла, что это была невольная откровенность. Раньше она никогда не позволяла себе говорить, что тоскует по маме. Какой смысл в мольбе, обреченной оставаться без ответа? Разве что в том, что дело не в ответе. Возможно, ценность в самом факте признания.

– Не знаю, как такое возможно, но в нем сказано именно то, что мне необходимо. Я даже не знала, что мне необходимо услышать от мамы именно это, и вот, пожалуйста… Как, черт возьми, такое возможно? – закончила она уже менее пафосно.

– Ты молодчина, Харриет! – его лицо озарила широкая улыбка. – Я так за тебя рад.

– Спасибо. Мне хотелось поделиться. Как бы заснять этот момент. Сохранить на память.

– Конечно. Рад, что ты поделилась со мной.

Харриет светилась восторгом, и Кэл снова тепло улыбнулся.

– Хочешь тост? – после паузы спросил он.

– Нет, я в порядке, спасибо. Ты ешь, а я пойду…

Она махнула рукой в сторону двери. Ей хотелось вернуться наверх, к фотографии и письму, и Кэл кивнул, де, пока: рот у него снова был набит. Харриет оценила его личностный калибр и деликатность – Кэл не спросил, что было сказано в письме.

Харриет хотела, чтобы это осталось между ней и мамой.

Глава 49

Сегодня комната Харриет в Минвуде превратилась в костюмерную для адского шоу.

А сценической площадкой стал отель «Куинз» – огромная постройка в стиле ар-деко, относящая к 1930-м годам и внесенная в реестр архитектурных памятников II класса. Отель обращен фасадом на Городскую площадь и находится недалеко от железнодорожного вокзала. Обычно Харриет нравились старые гостиницы с их мрачной романтикой и поблекшим очарованием, лабиринтами тускло освещенных коридоров и тайнами, скрывавшимися за закрытыми дверями номеров. В них всегда ощущается душок скандала, и сегодня Харриет предстояло упрочить эту репутацию. В «Куинз» был даже отдельный потайной выход в вокзал, что она взяла на заметку на случай, если придется делать ноги.

Она нарядилась в изумрудно-зеленое ципао, которое в последний раз извлекалось из шкафа в день злополучной помолвки, вместо очков надела контактные линзы, нанесла толстый слой тонального крема и подчеркнула скулы румянами. Сочетание косметически ровной бледности и фальшивого румянца придало ей некоторое сходство с покойницей, лежащей в гробу при полном параде. Потом, орудуя большим и указательным пальцами, она наклеила исполинские накладные ресницы, напоминавшие дохлых мух.

Финальным акцентом стала позаимствованная у Лорны помада Ruby Woo. Теперь, с кроваво-красными губами, она походила на стерву, которой себя не чувствовала. Затем Харриет распустила волосы – после мытья она смазала их сывороткой, полученной от Марианны, – и прикрепила закрывавшую половину лица черную сетчатую вуалетку.

Этот аксессуар был прекрасным решением. С одной стороны, он затемнял лицо и делал ее непохожей на себя. С другой – привлекал внимание. Примеряя вуалетку в магазине, Харриет в итоге пришла к выводу, что она ей действительно нравится.

Она посмотрелась в зеркало и, не узнав глядевшую на нее оттуда вдовушку-вамп, почувствовала себя увереннее. Глубокий вдох. Она осторожно спустилась по лестнице – не привыкла к каблукам и платье стесняло движения.

– Матерь божья! Когда закончишь со Скоттом, может, и мою репутацию публично уничтожишь, а? – сказал Кэл, идя по коридору с округлившимися глазами.

Харриет хихикнула – на сладкоголосую сирену это походило мало. Он продолжал смотреть на нее, она чувствовала это.

У нее неожиданно разыгралось воображение: Кэл чуть грубовато припирает ее к стене, двумя руками задирает ей платье, она хватается за его лацканы, и он целует ее так сильно, что