Последняя из Лунных Дев - Барбара Дэвис

и ужасно испугалась будущей ответственности. Она была такой молоденькой! Я очень боялась, что в страхе и отчаянии она совершит нечто опрометчивое – то, что будет уже невозможно отменить или исправить. И я предложила ей сделку: она принесет тебя в этот мир, а я сделаю все остальное. Выращу тебя и воспитаю в наших традициях. Уже тогда я не сомневалась, что на тебя снизойдет великое наследие рода Лун.

Ты была еще слишком юным созданием, чтобы понять такую сделку, и потому ненавидела Ранну за безразличие, хотя и всячески пыталась делать вид, будто тебе все равно. Трещина между вами продолжала расти, пока вы почти не перестали друг с другом разговаривать. Между тем Ранну словно что-то разрывало на части. Ты не видела того, что видела я, потому что толком ее не знала. Но я ее знала – и видела, как она изменилась, едва ли не в одну ночь. Она глубоко страдала, терзаемая чем-то неведомым мне, и ничего не могла мне объяснить. Я умоляла ее поговорить со мной, позволить ей помочь – но она лишь еще больше и больше отдалялась.

У каждого из нас есть какое-то темное „я“. Некое непроглядное, скрытое от всех местечко, куда мы стараемся укрыться, когда нам очень больно или страшно. Ранна такое место обретала для себя на дне бутылки или в чужой постели. И все это происходило у тебя на глазах! И именно это ты и запомнила: какой она стала в итоге.

Ты умненькая девочка, Лиззи, и я очень тебя люблю – но иногда ты предпочитаешь носить шоры. И твоя мать – как раз то, на что ты хочешь закрыть глаза. Мнение о ней ты составила еще много лет назад, исключив возможность того, что в ее истории может оказаться что-то, для нас неведомое. Нечто большее, чем кому-либо из нас когда-то доведется узнать.

Я прожила долгую жизнь и много чего на свете повидала. И одно я знаю точно: у каждого из нас свои шрамы, и каждый по-своему разбит или надломлен. Некоторые переживают это более спокойно, чем другие, и все же, когда мир раздает нам, что называется, на орехи, так или иначе это ударяет по каждому. Это неотъемлемая составляющая того странствия, ради которого мы и явились в этот мир. Все удары, все ожоги и потери – это часть нашего пути.

Однако мы способны подняться над своими ранами, если захотим. Если готовы ослабить привычную осторожность и заглянуть за пелену недостатков и пороков, увидеть то, что прячется за ними. Куда легче быть колючим, чем ранимым. И резким словом отвлекать от собственных синяков и ссадин. Но все же мы обязаны вершить самое трудное. И это – заживление и исцеление.

Все то время, пока ты читала эти строки, ты, наверное, думала лишь о Ранне – о ее пороках и ее недостатках. Однако речь сейчас и о тебе, моя драгоценная Лиззи. Именно ты должна ослабить осторожность и защиту. Придет время – ты станешь необходима Ранне. И ты сама будешь нуждаться в ней не меньше. Сейчас, знаю, тебе трудно это даже представить из-за той пропасти, что всегда пролегала между вами. Но этот день настанет – быть может, даже раньше, чем ты думаешь. И когда это произойдет, ты наконец поймешь: никакой раздор, сколь бы болезненным он ни был, не способен разорвать узы крови.

А.»

Глава 28

10 августа

Спускаясь по лестнице, Лиззи поводила руками по волосам, проверяя, не налипла ли на них паутина. Проснулась она очень ранним утром, по-прежнему размышляя над последней записью в дневнике Альтеи. Увидев за окном хмурое небо и проливной дождь, Лиззи сочла, что это просто идеальный день, чтобы укрыться на чердаке и разобрать очередную партию пыльных коробок.

По большей части содержимое их было ничем не примечательным: постельное белье, кухонная утварь, старые коврики и давно не используемые светильники. Были там, однако же, и интересные находки: целая серия альбомов со скрапбукингом, принадлежавших матери Альтеи, Авроре; ящик глиняной, с соляной глазурью посуды, которую почти наверняка слепила на гончарном круге Доротея Лун; альбом с ботаническими зарисовками, подписанный Сильвией Лун.

Столько разных жизней. Столько судеб… И что ей со всем этим делать?

Все еще прокручивая в голове имеющиеся варианты, Лиззи побрела на кухню, уже созрев для завтрака с чашкой кофе с тостом. Эвви, как оказалось, давно встала и теперь сидела за столом, латая карман на выцветшем ситцевом фартуке.

– Доброе утро, – невнятно пробубнила она, держа во рту булавки. – Где была?

– На чердаке. – Открыв кран, Лиззи смыла с ладоней пыль. Затем отмерила в кофеварку кофе и наполнила кувшинчик водой. – Чай будете?

– Лучше забери с крыльца мою газету, пока она не расползлась под таким дождем.

– Я вполне могу сделать и то, и это. Кстати, дождь, похоже, закончился.

Лиззи поставила чайник и направилась в прихожую. С неба и впрямь лить перестало, однако отдаленные раскаты грома намекали на новый виток грозы. Она подхватила с крыльца «The Chronicle», лежащую в забрызганном полиэтиленовом пакете, хорошенько тряхнула… и тут же выпрямилась, заметив неторопливо ползущую по подъездной дороже серебристую «камри». Автомобиль остановился почти на подъезде к дому, двигатель затих. Через мгновение дверца открылась, и наружу выбралась поджарая фигура в брюках хаки и темно-синем пиджаке. Роджер.

Когда Лиззи подошла к машине ближе, он поднял ладонь:

– Утро доброе!

Лиззи изобразила радушную улыбку, в то время как мозг у нее заработал на всех оборотах. Где сейчас Ранна? И как ей объяснить присутствие здесь Роджера, если она вдруг появится? Но еще более заинтриговал Лиззи сам его приезд: раз уж он прибыл лично, то, значит, что-нибудь нашел.

– Надеюсь, ваше появление означает, что у вас для меня есть новости?

– Боюсь, что нет. Я завтракал с одним своим давним другом, и он рассказал мне о пожаре. Что случилось?

Лиззи сунула под мышку мокрый пакет с газетой и оперлась боком о бампер.

– Я проснулась и почувствовала запах дыма. Когда выглянула в окно, то увидела за садом языки пламени.

– И?

– И дознаватели считают, что это не случайность, – недовольно добавила она.

– Этого я и опасался. Есть какие вещественные доказательства?

– Пара разбитых бутылок из-под молока, которые, судя по всему, были наполнены керосином.

Роджер вытащил из кармана пиджака блокнот и шариковую ручку и что-то записал. Когда он вновь поднял взгляд, лицо его было сосредоточенным:

– Надеюсь, вы понимаете, что происходит? Сначала записка, теперь пожар.

– Да уж. Я