Стальной блеск мечты (СИ) - Аларина Евгения

Однако ж на другой день, рана моего командира не вовремя открылась, и лейтенант наш принялся ему всякие неловкие вопросы задавать. Тут я ни минуты не задумывался. Надо прикрыть — и всё тут. Мы с Эсгером почитай в один голос историю рассказали, очень даже ладно всё легло. Дескать, виноваты, простите великодушно. Я бы с радостью и всю вину на себя принял, да так не ложилось. Всё ж таки по званию и должности Эсгер меня главнее, стало быть, ему ответ держать в любом раскладе. Ну да ладно, думали, промашка невелика, авось выплывем. Покаемся, повинимся, на худой конец, всыпят нам плетей, а то и вовсе какими работами отделаемся. Я, конечно, на эту девицу заезжую здорово озлился: она — неумеха бестолковая, а моему кумиру из-за неё неприятности. Ну да понимал, что надо было им встретиться и не моего ума дело, для чего именно.

Но как суд начался, так жареным всерьёз запахло. Девица-то язык распустила вместо того, чтобы за зубами его держать. Уж не знаю, какая ей шлея под хвост попала, но сдала она нас с потрохами. Ну и комендант, понятное дело, осерчал, что Эсгер его приказа ослушался, да и велел нас «жилой» наказать.

Мне прежде под «жилу» не доводилось попадать. За себя я об одном волновался: как бы перед товарищами моими не опозориться, слабость свою не проявить. Твёрдо решил, что криков от меня не дождутся, да как тут загодя уверенным быть. Другое дело — Балагур, ему ведь третью степень положили, это уже серьёзно. Главный мой и сам встревожился: он-то не понаслышке знает, что это такое, когда у тебя на спине невидимый палач свои поганые узоры рисует. Всё гадал, как в его-то годы наказание выдержит, да сколько, если что, в лазарете проведёт. Тут я лишний раз и уверился, что важное дело готовится, раз Эсгеру так не с руки нынче заболеть.

Потом, как вывели нас на плац, приключилась эта история с колдуном нашей девицы, комендант «жилу» обронил, и стало понятно, что отсрочка нам вышла не меньше, чем до завтра. Тут меня Балагур огорошил, дескать, позарез надо опять эту Юнис повидать, на сей раз прямо у неё в покоях. Я хоть и опешил, но, как водится, на страже встал, чтобы никто его за этим делом не заметил. Не знаю, что там у них такое опять приключилось, но вернулся Эсгер чернее тучи. Весь вечер мрачный ходил, с головой в свои мысли погружённый.

Наутро, как девица та уехала — нас двоих снова к коменданту. Дескать, не думали же вы, что сухими из воды выйдете. Мы, конечно, не думали. Одно хорошо, жилу применять комендант раздумал, видать напоминала ему, как вчера оконфузился, да и вообще поостыл немного. Велел нас обоих кнутом у столба пороть на виду у всего личного состава. Мне и вовсе больше для проформы наказание назначил, а вот Эсгеру полсотни велел отвесить, это вам не шутки.

На сей раз меня первого к столбу вывели. Рагс, унтер наш, главный по телесным наказаниям, здоровенный детина, сам за кнут взялся. Вроде и не так много мне положили, дюжину ударов всего, а показалось, что битый час у столба провёл. Ха, каламбур получился, хоть и не больно-то весёлый. Отстоял я своё вроде достойно, перед товарищами стыдиться не пришлось. Своим ходом от столба ушёл, мог бы и сразу в лазарет податься, но дал себе зарок, что на плацу останусь.

Сказать по чести, не думал я, что так тяжко будет смотреть, как моему кумиру кнутом спину полосуют. Глядел я на ухмылки унтеров, на довольные рожи тех солдат, кто из свободных, на офицерские брезгливые физиономии — и тошно делалось. Они нашего брата за людей не считают, многим и в радость, когда кому из нас достаётся. Видать, от этого своя доля слаще кажется. Поднималось во мне такое желание: вот бы взять и одним махом все эти улыбочки прямо в поганые хари затолкать. Хочется — да нельзя пока. Ну да ладно, дайте срок, придёт и наше время. Тогда уж мы поквитаемся с кем надо, будьте покойны, в долгу не останемся.

В общем, отделали главного нашего крепко. Я, как сам оклемался немного, сразу к нему в лазарет, хотел узнать, не будет ли каких приказов. Улучил момент, чтобы никто нам не помешал, захожу тихонько.

Гляжу, главный мой лежит, а спина у него вся в мясо изодрана — постарались палачи. Я рядом сел и робею, не знаю, как разговор завести. Внутри всё полыхает у меня, а наружу слова никак не выходят. Я у него и спросил, как, мол, здоровье его.

— Ничего, бывало и хуже, — Эсгер мне в ответ. — Спина, правда, вся будто огнём горит, а всё одно, легче стало.

Я смекнул, что «легче» — это он не про спину свою многострадальную, это на душе у него так. А о чём это он — не могу догадаться. Может, думаю, дело в том, что теперь уж позади всё, перетерпел, дескать. Или в чём-то другом. Хотел было спросить, да не решился, застеснялся, как часто со мной при главном нашем случается.

Тут я ещё промашку дал: не знал, что сказать, вот и начал на все лады костерить эту родственницу комендантову. Ведь как ни крути, она во всех наших бедах виновата.

А Балагур возьми, да и прикрикни на меня, чтобы заткнулся и слов таких про эту Юнис больше говорить не смел. Я малость опешил. С ним такое не часто случается, он человек незлобивый, так и норовит всякую обиду в шутку обратить, а тут вдруг осерчал. Ну, думаю, напортачил я где-то, где сам не понял. Сижу ни жив ни мертв, слова не скажу. Гадаю, кто же она такая — эта чудная девица, — для чего к нам приезжала и почему Эсгеру в душу так запала. А тот уже в руки себя взял и как ни в чём не бывало мне принялся растолковывать, что и как я теперь сделать должен. Поручений надавал воз и маленькую тележку. Я, конечно, того и ждал, но всё равно обрадовался, как маленький, что ещё на что-то сгожусь. Эсгеру ведь теперь несколько дней отлёживаться, а дело наше — оно промедлений не терпит. Хвала богам, наконец, завертелось всё, закрутилось! Как пить дать, лето, что нас впереди ждёт, надолго запомнится!