Сон №9 - Дэвид Митчелл

– Вы, вероятно, та осторожная и застенчивая девушка, с которой Аи снимает квартиру?

– В яблочко! Итак. На этот раз Аи встречается с нормальным человеком, или ты еще один гремлин-психопат?

– Не то чтобы встречается…– Я заглатываю наживку.– «Гремлин-психопат»?

– Точно. Восемьдесят процентов поклонников Аи делают успешную карьеру в производстве фильмов ужасов. Последний был Тварь из Черной лагуны[121]. С перепонками на лапах, шлепающий, влагонепроницаемый, ловил мух кончиком языка. Звонил в полночь и квакал до рассвета. Водил «вольво», носил блейзеры, раздавал диски с мадригалами собственного исполнения и бесплатно делился фантазиями, когда Аи просила сказать, что ее нет дома. Они с Аи поженились бы в токийском Диснейленде и отправились бы в путешествие по Афинам, Монреалю и Парижу вместе со своими тремя сыновьями, Делиусом, Сибелиусом и Раскидайчиком. Однажды позвонила его мать – она хотела узнать телефон родителей Аи в Ниигате, чтобы начать переговоры о браке напрямую с производителем. Нам с Аи пришлось немного присочинить и сказать, что ее друг сидит в тюрьме за то, что чуть не придушил ее предыдущего поклонника.

– Обещаю, что моя мать никогда не позвонит, но…

– Когда-нибудь работал в пиццерии, каратист?

– В пиццерии? А почему вы спрашиваете?

– Аи говорила, что с завтрашнего дня тебе нужна работа.

– Это правда, но я никогда не работал в пиццерии.

– Не беспокойся. С этим и шимпанзе справится. В самом деле, когда-то у нас работало много этих пушистых лесных обитателей. Время паршивое – с полуночи до восьми утра,– на кухне жара, как на солнечном ядре, но за ночную смену хорошо платят. Это в центре – «У Нерона», напротив кафе «Юпитер», где имел место легендарный удар головой. Плюс к тому ты будешь работать со мной. Аи говорила, как меня зовут?

– Э-э…

– Конечно же, обо мне она думает в последнюю очередь. Сатико Сэра. Как в «Che Sara, Sara[122], как там дальше, ли-ла, ли-ла». Ну, почти. Сможешь начать завтра вечером? В понедельник?

– Я не хочу отговаривать вас дать мне работу, которая мне так нужна, госпожа Сэра, но, может быть, вы захотите сначала познакомиться со мной?

Сатико Сэра говорит замогильным голосом:

– Эйдзи Миякэ, наивный сын Якусимы… Я все о тебе знаю…

– Господин Миякэ? – Я вхожу в чайный зал «Амадеус», и метрдотель перестает перебирать пальцами. Брови дугой: суть искусства метрдотеля – в умении правильно двигать бровями.– Пожалуйста, следуйте за мной. Цукиямы ждут вас.

Цукиямы? Неужели дед убедил моего отца прийти сюда вместе с ним? Народу больше, чем в прошлый раз,– поминки, многие посетители в черном,– и мне трудно сразу найти двух мужчин, пожилого и средних лет, похожих на меня. Поэтому, когда дворецкий отодвигает стул за столиком, где сидят женщина и девушка моих лет, я уверен, что он ошибся. Он бровями говорит, что ошибки нет, и я стою с глупым видом, а дамы оценивающе на меня смотрят.

– Прикажете принести еще чашку, мадам? – спрашивает метрдотель.

Женщина отсылает его со словами:

– Естественно, нет.

Девушка в упор смотрит на меня – ее взгляд говорит: «И это дерьмо до сих пор не согнулось пополам?» – в то время как моя память ловит сходство… Андзю! Круглолицая, с короткими подкрученными волосами, хмурая Андзю. У нас с ней одинаковые брови перышком.

– Эйдзи Миякэ,– говорит она, и я киваю, будто это был вопрос– Ты жалкое, бесстыдное ничтожество.

Вдруг я все понимаю. Это моя сводная сестра. Моя мачеха трогает пальцем бронзовый чокер[123] у себя на шее – он такой широкий и толстый, что выдержал бы удар топора – и вздыхает.

– Постараемся сделать эту встречу как можно более краткой и безболезненной. Садитесь, господин Миякэ.

Сажусь. Чайный зал «Амадеус» отходит на задний план, будто на экране видеокамеры.

– Госпожа Цукияма,– я ищу какую-нибудь любезность,– спасибо вам за письмо, которое вы мне прислали месяц назад.

Фальшивое удивление.

– «Спасибо»? Ирония – вот с чего вы начинаете, господин Миякэ?

Я оглядываюсь по сторонам.

– Э-э… на самом деле я ожидал увидеть здесь своего деда…

– Да, мы знаем. Ваша встреча была записана у него в ежедневнике. К сожалению, мой свекор не может прийти.

– О… понятно. Вы заперли его в шкафу?

Голос моей сводной сестры звучит как пощечина:

– Дедушка скончался три дня назад. Вот тебе.

Мимо проходит официантка с подносом, полным ватрушек с малиной.

Моя мачеха изображает фальшивую улыбку:

– Я откровенно поражаюсь, как в прошлый понедельник вы ухитрились не заметить, насколько он болен. Эта беготня туда-сюда под вашу дудку, эта дурацкая конспирация. Вероятно, вы страшно горды собой.

Какая чушь.

– Я не встречался с ним в прошлый понедельник.

– Лжец! – бросает моя сводная сестра.– Лжец! Мама уже сказала – у нас есть его ежедневник, куда он записывал встречи! Угадай, с кем он собирался встретиться здесь неделю назад!

Мне хочется заклеить ей рот клейкой лентой.

– Но в понедельник мой дед был еще в больнице.

Моя мачеха принимает позу руки-на-столе-голова-на-руках.

– Ваша ложь ставит нас всех в неловкое положение, господин Миякэ. Нам точно известно, что в прошлый понедельник мой свекор выходил из больницы, чтобы встретиться с вами! Он не спрашивал разрешения у дежурной сестры, потому что не получил бы его. Он был слишком болен.

– Я не лгу! Мой дед был слишком болен, чтобы прийти, и прислал своего друга.

– Какого друга?

– Адмирала Райдзо.

Мачеха и сводная сестра переглядываются. Сводная сестра сдавленно смеется, мачеха улыбается – ее рот растягивается в напомаженную ниточку. Эти губы целует мой отец.

– Тогда ты действительно встречался с дедушкой,– заявляет моя сводная сестра.– Но был слишком туп, чтобы узнать его!

Мое самообладание на пределе. Я перевожу взгляд на мачеху, ожидая объяснений.

– Это последний розыгрыш моего свекра.

– Зачем моему деду притворяться этим адмиралом Райдзо?

Моя сводная сестра стучит кулаком по столу:

– Он тебе не дед!

Я не обращаю на нее внимания. В глазах моей мачехи сверкает война.

– Он давал вам подписывать какие-либо документы?

– Зачем,– повторяю я.– Зачем моему деду выдавать себя за кого-то другого?

– Вы подписывали что-нибудь?

Это ни к чему не ведет. Забросив руки за голову, откидываюсь и изучаю потолок, чтобы успокоиться.

«Да, друг мой,– говорит мне Моцарт.– Ты влип. Но разбираться с этим тебе самому. Я тут ни при чем».

Нестерпимо хочется курить.

– Госпожа Цукияма, эта вражда вам так необходима?

– «Вражда»,– бормочет моя сводная сестра.– Милое выражение.

– Что мне сделать, чтобы доказать вам, что все, чего я хочу,– это встретиться со своим отцом?

Мачеха наклоняет голову.

– Успокойтесь, господин Миякэ…

Я не выдерживаю:

– Нет, госпожа Цукияма, я сыт по горло вашим спокойствием! Я не…

– Господин Миякэ, вы устраиваете…

– Заткнитесь и слушайте! Мне не нужны ваши деньги! Мне не нужна ваша помощь! И я не собираюсь вас шантажировать! Да с чего вы взяли, что я хочу вас шантажировать? Я так, так, так устал от беготни по этому городу в поисках собственного отца! Вам угодно презирать меня, прекрасно, я это переживу. Просто позвольте мне встретиться с ним – всего один раз,– и если он сам скажет мне, что не хочет меня видеть, так и быть, я исчезну из вашей жизни и начну жить своей собственной, как и должно быть. Вот чего я хочу. Больше ничего. Это так трудно понять? Я слишком много прошу?

Я опустошен.

Сводная сестра колеблется.

С лица мачехи наконец-то сходит ее невыносимая презрительная усмешка.

Кажется, я заставил их себя выслушать. А заодно и половину посетителей чайного зала «Амадеус».

– На самом деле, да.– Мачеха наливает себе и своей надутой, как поросенок, дочурке слабый чай из рифленого чайника.– Вы слишком много просите. Допустим, я принимаю ваши заверения, что вы не собираетесь причинять зло моей семье, господин Миякэ. Допустим даже, что я отчасти сочувствую вашему положению. Основного положения дел это не меняет.

– Основного положения дел?

– Об этом неприятно говорить. Мой муж не хочет с вами встречаться. Похоже, вы верите в какой-то заговор, цель которого – помешать вашей встрече. Это не так. Мы здесь не для того, чтобы сбить вас со следа. Мы здесь по воле моего мужа, чтобы просить вас: пожалуйста, оставьте его в покое. Он содержал вас не для того, чтобы посеять надежду на будущее воссоединение,– он покупал себе право остаться для вас никем. Это так трудно понять? Мы слишком много просим?

Мне хочется плакать.

– Почему он сам мне этого не скажет?

– Если в двух словах,– мачеха отхлебывает чай,– от стыда. Он стыдится вас.

– Как он может стыдиться сына, с которым отказывается встречаться?