Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Орлов вульгаризировал «Выжигина» с полемическими намерениями. По-иному обстояло дело с «романом» И. Гурьянова «Новый Выжигин на Макарьевской ярмарке»[968]). Уже название и подзаголовок («Нравоописательный роман XIX века») свидетельствовали, что и здесь имела место опора непосредственно на «Выжигина». Как и большинство пародий Орлова, книга Гурьянова вышла в 1831 г., причём тоже у Решетникова. Следовательно, круг читателей, к которым обращался автор, примерно соответствовал аудитории Орлова. Но Гурьянов выступал против подвергнутых пародированию «внуков» «Выжигина» и сам был явным почитателем романа Булгарина. Поэтому и его собственный «роман» был не пародией на «Выжигина», а подражанием ему или апологией «Выжигина».

При этом речь идёт о поездке молодого московского приказчика Простодумова (от слов «просто» и «думать») на большую ярмарку в Макарьев. Его сопровождали другой приказчик, Угаров (от слова «угорелый», толкуемого как «сумасброд, безумец»), и бессовестный обманщик Прошлецов (от слова «прошлец» – «плут», «мошенник») по прозвищу «новый Выжигин». В то время как Простодумов честно и успешно занимается своими делами, он становится свидетелем того, как его сопровождающие хотят сначала обобрать за карточной игрой легкомысленного сына купца и «миллионера» Наживалина (от «наживать», т. е. «приобретать», в соответствии с существительным «нажива», «прибыль»), а затем полностью разорить с помощью обманной свадьбы. Предостережения Продумова и старого приказчика Наживалина остаются бесполезными. Только когда озабоченный отец Наживалина вместе с хозяином Простодумова спешит в Макарьев, удаётся с помощью губернатора предотвратить несчастье. Раскаивающегося сына посылают обратно домой, мошенников наказывают, Простодумов и старый приказчик вознаграждены и всё заканчивается хвалой в адрес благодетельных мер правительства.

Следовательно, с точки зрения действия о «Выжигине» напоминают только имя «Новый Выжигин» и «нравоописательный» характер целого. Зато беседы разных лиц содержат прямую полемику с романом Булгарина и пародиями на него. Уже начало повествования, разговор между двумя приказчиками в московском «Гостином дворе», упоминает «Выжигина» и его «внучков». Подробнее тема рассматривается, когда старый приказчик Наживалина видит, как его молодой барин читает «Смерть Выжигина». На вопрос старика, не умер ли тем временем Выжигин, Простодумов отвечает, мол, щелкопёры сработали здесь под тех торговцев, которые продают свой плохой товар под знаком другой, успешной фирмы. Ведь «Выжигин», как известно, обрёл большой успех, его все покупают и он принёс книготорговцам немалую прибыль. Вслед за тем и другие авторы представляли на суд публики свои сочинения о «детях», «внуках» или «крёстных» Выжигина, так что в конце концов дошло до «Смерти» Выжигина и его «Похорон». Но, несмотря ни на что, сам Выжигин продолжал жить, согласно пословице: «Не он умер, а только его смерть»[969].

Следовательно, Гурьянов решительно становится на сторону Булгарина и против Орлова. И всё-таки он в отрицательном направлении перетолковывает образ или имя Выжигина. Булгарин показывал и недвусмысленно интерпретировал своего главного героя как человека хотя и слабого, но, собственно, не плохого. Этому примерно соответствовал бы в «Новом Выжигине» образ молодого, легковерного и легкомысленного Наживалина, которого тоже обучает горький опыт. Но Гурьянов не даёт прозвище «новый Выжигин» ни молодому Наживалину, ни положительному главному герою, удостоив им мошенника Прошлецова, то есть персонаж бессовестный, очевидно отрицательный. Здесь автор «Нового Выжигина» гораздо вероятнее соприкасается с Орловым, чем с самим Булгариным. Общее для обоих народных «подражателей» «Выжигина» заключается в том, что они связывают, более того, отожествляют имя Выжигина с понятием мошенника, хотя один делает это с полемическим намерением, другой без такового. Это перетолкование имеет не только моральную природу. Оно приносит с собой и изобразительное упрощение: образ, «нейтрализованный» и «психологизированный» Булгариным в духе «Жиль Бласа» и сверх того как бы переживающий «обратное преобразование» в мошенника, простого и однозначного как тип.

Этот процесс, который можно было бы охарактеризовать как своего рода вульгаризацию, подобным образом наблюдается и с учетом социальной среды. Как было показано, автор «Выжигина», предпочитал «среднее сословие». Но у него речь идёт преимущественно о слоях этой очень обширной группы, к которой могло относиться также низшее и среднее дворянство, занимавших более высокое положение. «Новый Выжигин» Гурьянова действует всегда в среде купечества, он рассматривается, если ещё уточнить, полностью с точки зрения торговых служащих, «приказчиков». Немногие появляющиеся аристократы – высокомерные, но морально опустившиеся авантюристы, пребывающие в состоянии финансовой задолженности[970]. Единственное исключение – губернатор, выступающий здесь, однако, представителем не знати, а правительства и его ведомств.

Такое ограничение сферой переживаний и точкой зрения «приказчика» могло вполне пойти на пользу. Ведь «нравы» «высшего» общества уже столь часто рассматривались в романе (как в русских переводах, так и в оригинальных русских сочинениях), что очень велика опасность шаблонов. Это показал и пример самого «Выжигина», обоснованно упрекавшегося критикой как раз в том, что предложенное там изображение московского и петербургского «общества» шаблонно и неверно. Напротив, жизнь и самобытность мелкого русского купца или приказчика в романе схвачена ещё недостаточно, чтобы здесь было бы предложено что-то новое. Действительно, больше всего удались и наиболее интересны также фрагменты «Нового Выжигина», посвящённые конкретной жизненной среде русского купца: например, описания московского «Гостиного двора», когда утром открываются первые лавки, или описание большой ярмарки в Макарьеве и Нижнем Новгороде. Даже более случайные обороты становятся оригинальными только в том случае, если они заимствуются из мира специфически купеческих представлений. Таково, например, вполне меткое сравнение подражателя «Выжигина» с товаром, который продаётся под знаком успешного изделия.

Но такие изображения и обороты в «Новом Выжигине» весьма редки, и в целом Гурьянов ещё сильнее, чем Булгарин, склоняется к шаблонам. Так, его «Новый Выжигин» был, в противоположность сочинениям Орлова, задуман, несомненно, как апология «Выжигина». Но, как один из сюжетов и пример одной из изобразительных техник с весьма примитивными изображениями, он таит в себе опасность утраты престижа для самого романа Булгарина. Ведь автор, безо всякого полемического намерения применяя чёрно-белую технику «Выжигина», перенимает его имена со значением, его хвалу в адрес правительства и т. д. и использует всё, недвусмысленно следуя «Выжигину». Тем самым он только подчёркивает недостатки примера, которому следует.

Тот факт, что издатели «Северной Пчелы», несмотря на эти очевидные недостатки и опасности «Нового Выжигина», хвалили «роман» Гурьянова и выступали против подражания Орлова, лучше всего показывает, насколько они в течение двух лет ограничили свои начальные притязания и в каком затруднительном положении находились они в 1831 г. ввиду резкой полемики против обоих романов о «Выжигине»[971]. «Пётр Выжигин», вышедший в 1831 г., был почти единодушно отвергнут критикой. Особенно резкой была полемика в «Телескопе». Этот журнал был основан в 1831 г. в Москве Н. Надеждиным после того, как в революционном 1830 году были закрыты все выходившие в Москве литературные журналы кроме «Московского Телеграфа» Полевого, тогда уже находившегося в союзе с Булгариным. Так вновь основанный «Телескоп» и стал центром объединения всех журналистов и авторов, выступавших против романтизма Полевого или против Булгарина и Греча. Уже в год основания журнала одним из его сотрудников стал и Пушкин, публиковавший под псевдонимом Феофилакт Косичкин свои полемические статьи.

В № 9 «Телескопа» сам Надеждин опубликовал иронически-полемическую рецензию на «Петра Выжигина». Он намеренно сочетает и сопоставляет роман с пародиями Орлова.

Уже при перечислении названий (которое вместо заголовка открывается рецензией) он помещает роман Булгарина между вышедшими в том же году сочинениями Орлова[972], чтобы тем самым дать понять: всех этих «Выжигиных» следует причислить к одному роду. Этот «плодовитый род» обязан своим необычным размножением успеху «Ивана Выжигина». По прошествии времени этот успех охотно объясняется «всеобщим современным пристрастием к роману», но «Выжигин» – вовсе не роман (единственный настоящий роман русского автора – это «Юрий Милославский»). В действительности книга Булгарина оказалась столь успешной лишь потому, что она подходила широкой русской публике, т. е. была точно так же плоха, как и вкус читателя. И поэтому ей так легко подражать. Теперь одновременно появляются сразу три сына Выжигина: Игнат, Сидор и Пётр. С ними обстоят дела как с тремя сыновьями в сказке: первые двое – смышлёные и расторопные парни, делавшие честь своему отцу, третий – круглый дурак. С отцом у него нет ничего общего. (Следует краткое, утрирующее и пародирующее, изложение содержания «Петра Выжигина».) Пётр – ни настоящий Выжигин, ни русский. (Чтобы доказать это, перечислен ряд неверных сведений из русской истории и о русских народных обычаях). Всё завершается полемическим анализом «Родословной», предмет которого – «достойный мавзолей славного мужа, которого век был так шумен и так краток!»[973]